- Хорошо, - взвесив "за" и "против", согласился Инрих.
- Спасибо, - Одольфо помолчал, вдыхая и выдыхая, чтобы сладить с болью. - Еще я хотел бы попросить в нужный момент сказать Илисте, что я получал массу удовольствия от наших скандалов. Хорошо?
- Она и сама знает, - отмахнулся директор.
- Она то знает, но иногда приходит печаль, и такие вещи надо услышать от посторонних. Хорошо?
- Конечно, - пообещал Инрих. - Что-нибудь еще?
- Да, найди мне хорошее место, чтобы уйти по-хорошему, пожалуйста, - попросил Одольфо. - Да и еще скажи Илисте, что мне не нравилось, как она трактовала Мальджорну в "Черничном пироге", но я в восторге от ее Паулиты в "Черной ненависти". Хорошо?
- Да без проблем, как только будет случай, так и скажу, - ухмыльнулся Инрих. - Ты о чем-нибудь жалеешь? - директор знал, что сейчас надо спросить об этом.
- Да, о том, как много еще не сделал.
- Ну, об этом почти все жалеют. Это свойство нашей натуры. Я спрашиваю о том, что уже прошло.
- Абсолютно ни о чем, - признался Одольфо, - поэтому я и уйду легко. Хотя, порой мне кажется, что Илиста права в трактовке Мальджорну из "Черничного пирога". Подкрадываются мысли, что она ее более тонко чувствует, не то что я. А ты как думаешь?
- Это спорный вопрос, - увильнул от прямого ответа директор. - Но я ей обязательно скажу о твоих сомнениях, - слегка поддел его Инрих.
- Нет, об этом не говори. Сильно зазнается, - отбил подачу драматург.
- Илиста? Это невозможно, - притворно оскорбился директор за свою лучшую актрису.
- Точно, - серьезно согласился Одольфо. - Она уже до предела зазналась.
- С чего ты взял? - сурово нахмурился Инрих.
- Кто еще может гонять лучшего драматурга всех времен и народов под повозками? - не выдержал серьезного тона, и улыбнулся Одольфо.
- Если ты так ставишь вопрос, - пришлось согласиться директору, он тоже улыбался.
Инриху было ясно, что это последний такой разговор с его другом. У директора будут еще такие разговоры с другими его друзьями, но не с Одольфо. От этого повеяло печалью.
В ту ночь был еще один человек, который наплевал на не осуществившиеся возможности. Это была Маша, получившая вторую жизнь в подарок. Гипс с нее еще не сняли, но девушка уже передвигалась, правда с чужой помощью, но умирать она точно не собиралась. Об Одольфо ей рассказал Тори. Тогда Маша попросила помочь ей добраться до драматурга. Актрисе хотелось поговорить с ним.
- Простите, Одольфо, - обратилась Маша.
Драматург лежал в своей повозки, рядом с ним сидел с озабоченным лицом Альтарен.
- Иди, - попросил Одольфо Альтарена. - Маша посидит со мной.
Тори тоже ушел.
Минут пять они молчали. Маша очень жалела драматурга, тот же боролся с очередным приступом рвущейся боли.
- Достала она меня, - смог сообщить драматург. Маша поняла, что он говорит о боли. - Так о чем ты хотела поговорить девочка?
- О смерти, - призналась Маша.
- Тебе еще рано говорить о смерти, девочка, - слабо прохрипел Одольфо. Потом собрался и продолжил более нормальным голосом. - Твоя еще не пришла.
- Понимаете, меня мучает, что это моя смерть ушла к вам, - кусая губы, призналась Маша.
Как бы не было плохо драматургу, и резкие движения ухудшали положение, но он расхохотался.
- Девочка, смерть у каждого своя. Это настолько точно, что я даже не знаю с чем сравнить. К тебе она приходила попугать, скажем так, и если бы не счастливый случай, то она и забрала бы тебя с собой. А со мной она шутить не будет, и отсрочки у меня нет. Так что из-за этого брось кукситься, это моя и только моя смертушка.
- Правда? - Маше с одной стороны хотелось верить, а с другой было страшно.
- Правда, - Одольфо успокоился, смех пока отдавался в спине и затылке. - Ты больше не дергайся, хорошо?
- Хорошо, - смогла улыбнуться Маша. - А для вас ничего нельзя сделать?
- Ты имеешь в виду, как для тебя?
- Да, кодры... Они...
- Маша, послушай, я давно болен, и знал, что когда-нибудь такой момента наступит. Твои кодры, я видел их, они красивые. В постановках они шикарно будут смотреться, если кто-нибудь напишет действие с их участием. Так вот, они могут полностью меня излечить?
- Не знаю, но я спрошу, - забеспокоилась Маша. Ей казалось преступлением сидеть и разговаривать, если надо бежать и быстрее спросить.
- Не надо спрашивать, директор уже спросил, - погасил ее порыв Одольфо.
- Инрих?
- Инрих. Вроде он у нас директором, если, конечно, я не путаю.
- И что они сказали? - Маша понимала, что ничего хорошего они не сказали, раз Одольфо лежит здесь, но надеялась услышать о чуде.
- Тебе повезло, в отличие от меня, Маша, - Одольфо попросил воды, а потом смог продолжить. - О чем я? Да, в ту ночь, ты уже была на грани, и тогда можно было почти все. Как объяснили директору, мы были в неком поле, которое позволяет нарушать кое-какие законы природы и бытия. Понимаешь? Да, ладно. А сейчас, чтобы меня вылечить, надо смерти отдать кого-то другого. Если бы у меня был кодр, то, скорее всего, он, во-первых, не допустил бы такого моего состояния, а, во-вторых, сам бы ушел, отдав мне всю свою жизненную силу. И то не факт, что я бы смог выжить. Понимаешь?
Маша кивнула. Части сказанного она не понимала, но и не стремилась это обсуждать.
- Простите, Одольфо, - Маше было важно извиниться за такое положение перед ним.
- Не печалься, девочка, - драматурга же это все нисколько не расстраивало. - Ты что-то еще хочешь спросить?
Маша кивнула.
- Да, я понимаю, что вам не до меня, но я думаю, что вы долго жили и можете подсказать мне, что делать дальше.
- Ты о чем?
- Явно я не смогу больше играть. На лице останутся шрамы, да еще нога и рука, да и, наверное, я больше сама не захочу.