— Потому что так оно и есть. Всем от меня что-то нужно. И тебе что-то нужно, раз ты сунула нос в Эдес, зная о моем скором возвращении.
— Моя дочь тяжко болеет, и я приехала помолиться Перайне о ее скорейшем выздоровлении. Вот и все. Ты тут ни при чем.
— Тащиться ради этого через полкоролевства? У вас в провинции что, не осталось храмов?
— Ты всегда был безбожником, — не совсем понятно заявила Карлота. — Почитаешь одну только Гесинду, на других тебе наплевать.
Эмиль пожал плечами.
— Не вижу связи между моей безбожностью и твоим приездом в Эдес. Кроме того, извини, ты не похожа на скорбящую мать, дни и ночи безотрывно проводящую у ложа больного дитя.
Карлота побагровела, набычилась, и стала поразительно похожа на брата.
— Да что ты знаешь о больных детях и материнских чувствах! Ты даже никого никогда не любил, потому что Гесинда забрала твое сердце!
— Если даже так, это не моя вина, — парировал Эмиль. — Ладно, сестричка, я пока принимаю твои слова на веру. Ходи в свой храм, молись, сколько хочешь. Но помни, что я присматриваю за тобой. И если в твою очаровательную золотистую головку забредет какая-нибудь не та мысль…
— На что ты намекаешь?! — вскинулась Карлота.
— Ты знаешь — на что. Горячая семейная любовь у нас в роду. Каждый так и ждет, как бы преподнести ближнему своему приятный сюрприз.
— Говори за себя, братец!
Ладно-ладно, подумал Эмиль. Разыгрывай из себя оскорбленную невинность. Но я-то вижу, как блестят твои глаза, и без всякой ментальной магии знаю, что ты такая же, как я. Своего не упустишь. Твое несчастье, что ты родилась женщиной. Будь ты мужчиной, я ходил бы, поминутно озираясь в ожидании обоюдоострого сюрприза из-за угла. Впрочем, тебя и в женственном воплощении стоит остерегаться. Я ведь до конца так и не уверен, что тот разбойник с отравленным кинжалом — не твой посланец… Это вполне в твоем духе, послать убийцу. В одном ты на меня не похожа, сестричка: сама ты рук марать не станешь, и если что-то опасное и неприятное можно перепоручить, ты это сделаешь.
Отвесив шутовской поклон, Эмиль посторонился, пропуская сестру. Карлота царственно прошествовала мимо, шурша юбками.
Три нелегких разговора в какие-то несколько часов! Эмиль чувствовал себя донельзя уставшим. А ведь день не окончен. Надо еще отыскать Вернера и Альберта, они должны вернуться в лагерь вместе с ним. И, разумеется, они засыплют его вопросами, на которые не хочется отвечать… Еще нужно подумать о помощнике для Тармила… и об истинных намерениях Карлоты… и — о боги! — о собственной свадьбе, раз уж он вообще заговорил о ней… и о чернокудром рыцаре с вышивки Туве. Откуда он, Борон его возьми, вообще там появился?! Да еще такой похожий на Вернера…
Эмиль закусил губы. Он прекрасно сознавал, что Туве теперь — его самое больное место. И нельзя, чтобы кто-нибудь об этом догадался.
— 6-
Следующие две недели прошли как в угаре. Эмиль был настолько занят, что у него едва оставалось время на еду и на сон; и если бы не верные Альберт с Вернером, которые напоминали ему о необходимости отдыха и подкрепления сил, он, возможно, просто свалился бы от истощения.
Торжественной встречи в Эдесе избежать не удалось. Горожане желали видеть своего императора во главе войска, особенно после широко разнесшейся вести о раздвижении границ Касот. Эмилю пришлось битый час гарцевать на коне по переполненным народом улицам столицы, и под конец он почти оглох от приветственных выкриков и ошалел от летевших ему в лицо осенних цветов. Люди на время позабыли свой страх перед колдуном-императором и наперебой протягивали к нему руки в надежде коснуться хотя бы края его плаща. Кое-кто даже протягивал к нему детей, как будто он обладал силой благословления. Хорошо, что лошадь под Эмилем была хорошо выученной и не пугалась такого скопления людей. Хуже, что ментальная защита Эмиля с трудом выдерживала этот восторженный агрессивный напор. В обществе одного человека или нескольких людей он мог обращаться к их мыслям и чувствам только когда сам желал того. Но все менялось, когда люди собирались в толпу. Тогда Эмиль чувствовал себя так, будто попал в самый эпицентр толпы, и его со всех сторон толкают, пихают и норовят опрокинуть. Он не знал точно, но предполагал, что если это произойдет, если его «опрокинут», то толпа его просто растопчет, и от разума его останутся одни ошметки. К счастью, царствовал он не первый год, и научился более или менее успешно выдерживать такие массовые сборища. И все равно они протекали очень тяжело и оставались для него сущим кошмаром. Он надеялся, что когда-нибудь ситуация переломится, и он начнет получать удовольствие от противостояния толпе, но пока силы его возросли недостаточно.
После торжественного выезда и последовавшего за ним праздничного застолья (тоже то еще удовольствие) ему пришлось вместе с Тармилом принимать прибывших из Скааны магиков.
Молодого императора-колдуна они рассматривали с опаской, но и с нескрываемым интересом. Они ожидали увидеть человека гораздо более зрелого. Эмиль ясно читал удивление в их глазах.
Они держались настороженно, очевидно не понимая его намерений и не спеша довериться ему, когда он объяснился. Как и большинство собратьев, скаанские магики были людьми осторожными, расчетливыми и привыкшими полагаться исключительно на холодный рассудок. Знакомые не понаслышке с творением иллюзий, они не верили даже тому, что видели их глаза и чего могли коснуться их пальцы. А сейчас речь шла даже не об иллюзиях — с ними говорил ментальный магик! Эмилю пришлось долго беседовать с ними, прежде чем они начали хотя бы немного оттаивать, и в глазах их зажегся огонек любопытства.
Во время разговора он вдруг испытал странное ощущение, нечто вроде щекотки где-то внутри головы, за переносицей. Это было очень неожиданно. Он встрепенулся и по очереди пристально всмотрелся в лицо каждому из скаанских магиков. Все взгляды были обращены на него, все были одинаково внимательны, но взгляд одного из собеседников показался ему более глубоким, если можно так выразиться, и вместе с тем несколько опасливым. Это был белокожий и светловолосый мужчина лет тридцати пяти, с очень светлыми, как будто вылинявшими глазами. Он меня прощупывает! с волнением понял Эмиль. О боги, неужто я наконец наткнулся на другого ментального магика?.. Первая встреча за тринадцать лет!
И это было именно так. Они со скаанцем еще некоторое время прощупывали друг друга, пытаясь определить возможности оппонента; при этом разговор не прерывался ни на минуту. Эмиль не спешил раскрываться полностью, скаанец тоже осторожничал. Судя по его поведению, он тоже впервые пересекся с таким же, как он, ментальным магиком, и был не совсем уверен, как себя следует теперь вести. Эмилю быстро надоело осторожничать, ему не терпелось завести разговор о наболевшем, и он в лоб спросил: "Как давно у вас открылся этот Дар?" Скаанец заметно вздрогнул и ответил с опаской, запинаясь даже в мыслях: "Л-лет десять назад… в-ваше величество". — "Вы встречали кого-нибудь еще с подобным Даром?" — "Н-нет, ваше величество…" Если не считать запинок, мысль его была отчетлива и носила направленный характер, в отличие от мыслей обычных людей, которые никогда не могли собраться и сосредоточиться, и вечно перескакивали с одного на другое. Эмиль кивнул и задал следующий вопрос: "Вы полностью контролируете Дар или бывают ситуации, в которых он дает о себе знать помимо вашей воли?" Скаанец заколебался, Эмиль отчетливо чувствовал его нерешительность. Ясное дело, ему не хотелось открываться так сразу перед незнакомым магиком, к тому же таким, который и без того имел над ним власть как правитель империи, куда теперь входила и Скаана. Пришлось надавить на него, несильно, но жестко: "Отвечайте! Вы что, рассчитываете в ближайшие десять лет встретить еще одного такого же несчастного, как вы, и поговорить по душам с ним, но не со мной? Вам не хочется поделиться наболевшим и, возможно, получить совет?"
Только теперь он заметил, что все остальные присутствующие в комнате смолкли. Вероятно, по выражению лиц они поняли, что между императором и скаанцем параллельно общей беседе идет второй, неслышный им диалог, которому они не желали мешать.
— Продолжим, господа, — поспешно проговорил Эмиль вслух, пытаясь вернуться мыслями к делам насущным, а ментальному собеседнику сказал с сожалением: "Поговорим с вами попозже, у нас еще будет время".
Но время на разговор со скаанцем никак не удавалось выкроить. За магиками последовали другие гости, которые требовали к себе личного внимания императора. Как и ожидал Эмиль, в Эдес потянулись скаанские дворяне: мелкие северные князьки и таны, не выдержавшие давления. Кто-то из них явился собственной персоной, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение новому правителю; они изнемогали от желания принести Эмилю присягу и вручить дары. Эмиль устал от них невероятно: они были темны и необразованны, некоторые — вовсе не грамотны, страшно льстивы, к тому же толком знали только свой родной язык. На касотском гости не разговаривали вовсе, а слова всеобщего языка корежили самым безобразным образом, и понять их было затруднительно. Промучившись с ними целый день, Эмиль догадался обратиться к одному из скаанских магиков с просьбой послужить переводчиком, и дело пошло легче.
Вытянутые физиономии родовитых гостей развлекли его сильнее, чем удивленные взгляды магиков. Они тоже явно не ожидали увидеть на императорском троне такого молодого человека с правильными и даже приятными чертами лица. Заглянув мельком в их мысли, Эмиль невольно улыбнулся тому образу грозного Бардена, который обнаружил в них. Общего у него с этим вымышленным и жутковатым персонажем был разве что только высокий рост и цвет глаз.
Несколько знатных дворян, которые поначалу не пожелали признать власть нового императора и запершиеся в своих замках, и которые по-прежнему находились в осаде, — часть войска Эмиль оставил в Скаане для поддержания порядка, — эти дворяне прислали к Эмилю своих гонцов с посланиями. В посланиях, как и предполагал Эмиль, содержались мольбы о снисхождении. Не слишком доверяя касотским армейским офицерам, руководящим осадами, мятежные дворяне желали сдаться лично императору. Судя по тону этих посланий, они были в панике.
— Как они все трясутся за свои жизни, — заметил Эмиль, небрежно бросая очередное просмотренное письмо в груду ранее прочитанных. Вместе с дюком Энгасом и Тармилом они с самого утра разбирали корреспонденцию, прибывшую из разных концов королевства. Письма из Скааны приходили одно за другим уже несколько дней подряд, и Эмилю наскучило читать их. Все они как будто были написаны под диктовку одного человека. — А всего-то и понадобилась пара недель осады.
— Но еще далеко не все выразили желание присягнуть вам, ваше величество, — ответил дюк Энгас. — Многие продолжают хранить гордое молчание.
— Посмотрим, на сколько их хватит.
— Кроме того, — подхватил мысль главнокомандующего Тармил, — присяга еще ничего не гарантирует, ваше величество, — при посторонних он обращался к Эмилю так, как требовали того правила этикета. — Присяга еще никому не помешала плести интриги и заговоры.
— Пусть плетут, — ответил Эмиль.
— Вы слишком уж самонадеянны, — рискнул заметить дюк Энгас. — Вы уверены, что настолько прочно сидите на троне?..
Эмиль улыбнулся.
— Пусть тот, кто хочет узнать это, проверит сам. Или вас, дюк, этот вопрос тоже сильно занимает?
— Меня занимает благополучие государства, — ответил дюк Энгас без улыбки. — И мне очень не хотелось бы, чтобы начались смуты.
— Спокойствие в королевстве в наших руках, дюк. Ну а пока, полагаю, будет разумным удовлетворить просьбы этих господ, — Эмиль указал на распечатанные письма. — Освободим их, и пусть приезжают посмотреть на своего императора.
Уладив более или менее все срочные дела, Эмиль собрал советников и министров — тех, кто пребывал на данный момент в Эдесе, — и сообщил о своем намерении жениться. И, не дожидаясь, пока они опомнятся и забросают его вопросами, объявил имя невесты.
После чего откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди и приготовился наслаждаться вспыхнувшим в зале совета скандальчиком.
А сообщение его спровоцировано самый настоящий небольшой скандальчик. Спокойствие соблюдал один только Тармил, который уже был в курсе дела и успел вдоволь поволноваться раньше. (Кстати сказать, он был единственный из служителей Двенадцати, кого Эмиль считал нужным приглашать на советы.)
Для остальных же само намерение императора жениться стало шокирующей новостью. Никто не ожидал, что это событие произойдет в скором времени. Вот уже несколько лет Эмиль занимался исключительно делами империи и военными проблемами и о женитьбе вроде бы не думал, если не считать его неудачной попытки посвататься, о которой большинство придворных уже и позабыло. Что же до его выбора невесты… Конечно, прибытие Туве в Эдес не осталось незамеченным. Как ни старался Эмиль избежать огласки раньше времени, все же от разговоров было никуда не деться. Придворные обсуждали «гостящую» во дворце скаанскую королевну и строили на ее счет различные догадки.
Слухи подогревал тот общеизвестный факт, что молодой император никогда не был аскетом в плане отношений с хорошенькими представительницами прекрасного пола (хотя ради справедливости нужно отметить, что и до разврата он никогда не опускался, и это тоже все знали). И свои отношения с придворными красавицами скрывать никогда не пытался. Поэтому некоторые придворные болтуны предполагали, что северная дева приглянулась императору, и он отвел ей роль своей фаворитки. Им возражали, что ранее император никогда не вел себя так неразумно, как бы прекрасна ни была женщина, а этот его поступок разумным никак не назовешь. К тому же, северная королевна, говорят, не блещет красотой, а вы вспомните всех тех прелестниц, которых император приближал к себе! Розы, молоко и мед, дивная стать, богатые кудри — у императора взыскательный вкус! Зачем ему какая-то бледная замухрышка?
Впрочем, проблемы внешности императорской невесты занимали советников в последнюю очередь. Их возмущало другое: то, что Эмиль выбрал себе в супруги королевну из завоеванного им государства, от брака с которой, по их мнению, не было никакой выгоды. Она не могла принести богатого приданого, все ее земли и без того принадлежали касотскому императору, со Скааной невозможно было заключить торговый или военный союз, как всего несколько лет назад. И если раньше в намерениях императора был какой-то смысл, то теперь его решение казалось совершенно бессмысленным.
Возмущению придворных не было предела, но Эмиль не торопился успокаивать их. Пусть накричатся вволю, выдохнутся. Он слушал их и улыбался.
Именно эта улыбка заставила их, в конце концов, утихнуть. Она говорила: кричите — не кричите, а все равно будет по-моему. И они знали, что так оно и будет. Точно так же улыбался старый Исса, когда принимал какое-то решение, от которого не намеревался отступать, и старшие советники еще помнили это. Да и мимику Эмиля они успели неплохо изучить за прошедшие восемь лет.
— Но почему снова именно она, эта скаанка, ваше величество?! — в этом коротком вопросе эрл Бранар, пожилой уже человек, старший казначей, выразил то, что мучило всех присутствующих в зале. — Объяснитесь, прошу вас!
Просить у императора объяснений было рискованно, но Бранар был так взволнован, что совершенно забылся.