- И что он сделал?
- Взял еще одно. Честно, так и было. Он взял еще одно печенье и съел его. Чистая правда. Как то, что мы сидим на земле.
Фенчерч заерзала в каком-то непонятном смущении.
- Сложность состояла в том, - продолжал Артур, - что в первый раз я промолчал, а во второй начать разговор было еще труднее. Ну что я должен был сказать? "Извините меня... я не мог не заметить, э-э..." Не получается. И я сделал вид, что не замечаю, пожалуй, еще старательнее, чем раньше.
- Ну знаешь...
- Я снова вперил глаза в кроссворд и по-прежнему не мог сдвинуться с места, но при этом частично проявил ту силу британского духа, которую Генрих V выказал в день Святого Криспина... [25 октября 1415 года (в день Святого Криспина) Генрих V разбил французские войска в битве при Азенкуре]
- И что дальше?
- Я вновь пошел напролом. Я взял второе печенье, - сказал Артур. - И на секунду мы встретились взглядом.
- Вот так?
- Да, то есть нет, не совсем так. Но наши взгляды скрестились. Всего на секунду. И тут же мы оба отвернулись. Но я тебя уверяю, что в воздухе пробежала искра. Над нашим столиком образовался очаг напряженности. Примерно в это самое время.
- Еще бы.
- Так мы съели всю пачку. Он, я, он, я...
- Всю пачку?
- Ну в ней было всего восемь штук, но в те минуты мне казалось, что прошла целая жизнь. Наверно, гладиаторам на арене и то было легче.
- Гладиаторы сражались на солнцепеке, - сказала Фенчерч. - Физически они страдали больше.
- Тем не менее. Ну ладно. Когда останки погубленной пачки валялись между нами, этот тип, сделав свое гнусное дело, наконец поднялся и ушел. Разумеется, я вздохнул с облегчением. До моего поезда оставалось несколько минут, и я допил кофе, встал, взял газету, и под ней...
- Ну же?
- Лежала моя пачка печенья.
- Что? - переспросила Фенчерч. - Что-о?
От изумления она раскрыла рот и с хохотом откинулась на траву. Потом снова села.
- Ах ты мой глупенький, - выкрикнула она сквозь смех, - ну просто караул, совсем ничего не смыслишь.
Она толкнула Артура, опрокинув его на спину, прижалась к его груди, поцеловала и откатилась в сторону. Артура поразило, какая она легкая.
- Теперь ты расскажи какую-нибудь историю.
- Я думала, - низким, хрипловатым голосом проговорила Фенчерч, - что ты очень хочешь вернуться в дом.
- Не к спеху, - беззаботно сказал Артур. - Я хочу, чтобы ты рассказала историю.
Фенчерч перевела взгляд на озеро и немного подумала.
- Хорошо, - согласилась она, - только это совсем короткая история. И не такая смешная, как твоя, но... Ну ладно.
Она опустила глаза. Артур чувствовал, что опять наступило особенное мгновение. Казалось, даже воздух вокруг них застыл в ожидании. Артур взмолился, чтобы воздух куда-нибудь убрался и занялся своими делами.
- Когда я была маленькая... - заговорила Фенчерч. - Истории вроде этой всегда так начинаются: "Когда я была маленькая..." Ну ладно. Это вступление - такой традиционный штамп. Когда девушка вдруг говорит: "Когда я была маленькая..." - это значит, что сейчас она начнет изливать душу. Сейчас будет это вступление. Когда я была маленькая, в изножье моей кровати висела картинка... Ну как тебе моя история?
- Мне она нравится. Я думаю, она развивается в правильном направлении. Ты сразу же ввернула мотив спальни. Можно подробнее поговорить о картинке.
- Считается, что дети любят такие картинки, - сказала Фенчерч, - но это только так считается. Знаешь, такие, где трогательные зверюшки делают что-то очень трогательное.
- Да. Меня тоже от них тошнило. Кролики в жилетиках.
- Точно. Эти кролики сидели на плоту в компании крыс и сов. Кажется, там еще был северный олень.
- На плоту.
- И еще на плоту сидел мальчик.
- С кроликами в жилетиках, совами и северным оленем.
- Именно так. Мальчик, похожий на веселого оборванного цыганенка.
- Фу ты!
- Признаться честно, эта картинка разрывала мне сердце. Перед плотом плыла выдра, и по ночам я глаз не могла сомкнуть, потому что за нее переживала: ведь ей приходилось тянуть плот со всеми этими гадкими животными, которым вообще нечего было делать на плоту, и у выдры был такой тоненький хвостик, и я думала, как ей, должно быть, больно все время тянуть плот. Это-то меня и мучило. Не сильно, так, подспудно, но все время.
И вот однажды, а ты учти, что я год за годом каждый вечер смотрела на эту картинку, я вдруг заметила на плоту парус. Раньше я его никогда не видела. С выдрой было все в порядке, она просто плыла рядом с плотом - за компанию.
Фенчерч пожала плечами.
- Хорошая история? - спросила она.
- Конец слабоват, - ответил Артур, - в таких случаях слушатели кричат: "Ну и что?" Все шло прекрасно, но для положительного отзыва требуется финальная кода.
Фенчерч рассмеялась и села, обхватив колени руками.
- Это было просто озарение: годы почти бессознательных мучений вдруг развеялись как дым. Словно гора с плеч. Словно черно-белый кадр стал цветным. Словно сухую палку вдруг кто-то вздумал полить - и она расцвела. Ну, ракурс вдруг меняется, и тебе словно говорят: "Брось волноваться, мир прекрасен и совершенен. И жить вообще-то очень легко". Ты, может быть, думаешь, я так говорю, потому что я сегодня днем такое пережила, да?
- Ну, я... - произнес Артур. Его хладнокровие внезапно пошло ко дну.
- Да, так оно и есть, - сказала Фенчерч. - Да, именно это я днем и почувствовала. Но понимаешь, я такое ощущала и раньше, даже сильнее. Необычайно сильно. Наверно, я такой человек... - проговорила она, глядя вдаль, - у меня ни с того ни с сего бывают удивительные озарения.
Артур вконец растерялся. У него почти что отнялся язык, и он счел за лучшее пока им даже не пользоваться.
- Это было очень стра-а-анно, - сказала Фенчерч с интонацией какого-нибудь египетского военачальника, который увидел, что в ответ на взмах Моисеева посоха Красное море повело себя несколько необычно. - Очень странно, - повторила она, - потому что еще задолго до этого во мне зрело удивительное чувство, будто я должна дать жизнь чему-то новому. Нет, на самом деле это было не так, скорее, мне казалось, будто я постепенно соединяюсь с чем-то иным, все мое тело, клетка за клеткой. Нет, даже не так - словно бы вся Земля хотела через меня...