— Попробую договориться, ситуация неординарная! Заменить меня есть кем! За свой счет возьму!
— Рэй, спасибо тебе, конечно, но… не надо, меня проводят аж до самой клиники, и разместят! Все входит в страховку, ты же знаешь! Ты ведь пропустишь месяцев пять минимум, а это чувствительная брешь в нашем бюджете. Если, конечно, ты еще не раздумал… совместный бюджет вести?! — немного осекшись, сказала Таня.
Рэй пересел на край кровати поближе к Тане, взял ее голову в свои руки, привлек к себе и поцеловал. Потом обнял ее за плечи, прижав к себе и поглаживая ее по затылку. Она уткнулась ему в плечо, беззвучно плача. Он почувствовал, как рубашка на плече намокает от ее слез. Ему вновь стало не по себе, сердце сжалось от нахлынувших чувств. Он проглотил комок в горле, и сказал:
— Ладно, ладно, разберемся! По крайней мере, до Марсовилля я тебя точно могу проводить!
— Спасибо, милый! — улыбаясь сквозь слезы, поблагодарила его Таня. Тут в комнату вошла медсестра и сказала, что пора покормить Таню. Рэй извинился, встал, и засобирался.
— Я завтра еще приду! — сказал он, целуя Таню на прощанье.
— Приходи, я буду ждать! — ответила она, улыбаясь ему так, как давно уже не делала.
Как объяснил Тане доктор Хоффман, зрение она потеряла из-за асфиксии, то есть недостатка кислорода. Те 12 минут, когда она была в коме и не дышала из-за закупорки льдом редуктора дыхательного аппарата, и были роковыми. Из-за недостатка кислорода зрительный центр мозга отказал. По счастью, ее нашли практически сразу после этого, иначе могли отказать и другие центры мозга; либо она могла и вовсе умереть. И также, по счастью, не была нарушена герметичность гермокостюма. Иначе отравление углекислым газом из атмосферы было бы настолько глубоким, что, скорее всего, привело бы к смерти. Все-таки концентрация углекислоты в гермокостюме Тани в момент, когда она потеряла сознание, была намного ниже, чем в атмосфере. Теперь ей предстояли несколько операций по вживлению в пораженный центр стволовых клеток, способных трансформироваться в любые клетки, в том числе и в клетки мозга. Успех полностью не гарантировался, и в случае, если клетки не приживутся, либо окажутся также поражены нейроны, передающие сигнал из глаз в мозг и обратно, придется вживлять искусственные нейроны и микрочип, заменяющий зрительный центр. Операции сложные, требующие высококвалифицированных специалистов и специализированных клиник, каких на Марсе пока не было. Поэтому Таню придется отправить на Землю. Чисто для проформы доктор спросил, есть ли у нее медицинская страховка. Страховки не могло не быть, она была обязательна для всех "марсиан" при заключении контракта перед отправкой на Марс; или при рождении, если человек родился здесь. Таня ответила, что есть, конечно же. Но доктор тут же пояснил, что речь шла о сумме примерно в восемьдесят тысяч за саму операцию и курс лечения. Таня вспомнила, что в ее страховке стояла сумма в пятьдесят тысяч. Еще тридцать…. черт возьми, это почти все, что было у них c мужем на счету. Эти деньги они копили на уютный домик где-нибудь на Земле, к выходу на пенсию. Хоть до пенсии было еще далеко, и зарабатывала она неплохо, почти пятьдесят тысяч в год; но восстановится ли ее зрение хотя бы частично, и попадет ли она снова потом на Марс — это было под большим вопросом. Ведь это здесь, на Марсе, были такие хорошие заработки; а на Земле она могла рассчитывать максимум на пятнадцать тысяч в год. Из этих денег от трети до половины уходило бы на оплату жилья, в то время как на Марсе жилье, как и все остальное, было бесплатным. Деньги на Марсе пока что были совершенно не нужны, тут царил коммунизм, как шутили остряки. Это и привлекало сюда немалую часть специалистов, помимо романтики и духа первопроходцев. Люди осваивали враждебную планету, а в это время им на счет в банке на Земле начислялась весьма неплохая зарплата; в три-пять раз большая той, что они получали на Земле за ту же работу и в той же должности. По достижении пенсионного возраста (или по окончании контракта, если он не продлялся) большинство "марсиан" возвращалось назад, на Землю; обзаводилось жильем, и жило себе припеваючи до самой смерти в комфорте родной планеты. "Комиссия по человеческим ресурсам", как называлась на Марсе организация вербующая и устраивающая людей, всячески поощряла возвращение людей на Землю по достижении пенсионного возраста. Это, конечно, противоречило долгосрочным целям колонизации планеты, но было понятно: ведь пока что содержание даже работающего человека на Марсе обходилось вчетверо дороже, чем эквивалентное по качеству и ассортименту услуг на Земле. Для пенсионера же эта цифра возрастала уже вшестеро. Но кое-кто, в основном родившиеся на Марсе, по выходу на пенсию предпочитали провести остаток дней здесь. В этом случае все расходы на их проживание и содержание оплачивались из их же пенсии, заработанной многими годами нелегкого труда на Марсе. Это было очень невыгодно для пенсионеров, и немногие решались оставаться здесь. От мысли, что придется так вот растратить деньги, отложенные на старость, Таня пришла в уныние. Видимо, это отразилось на ее лице, потому что доктор принялся убеждать ее, что ничего нет дороже такого дара божьего, как зрение. Она ответила, что прекрасно понимает это, и поблагодарила его за участие.
— Ну что ж, тогда дня через три-четыре, по мере улучшения Вашего самочувствия, будем готовить Вас к полету на матушку-Землю! — улыбнувшись, попытался приободрить ее доктор. — Вам повезло, если можно так сказать. Челнок отправляется на Землю через три недели, Вы успеете на него. Следующий будет аж через два с небольшим года!
— Да, доктор, спасибо! — слабо улыбнувшись в ответ, ответила Таня.
— Вот и прекрасно! А я пока приглашу страхового агента, он поможет Вам с оформлением бумаг для страховой компании.
XXVI
А Рон Стюарт, виновник всей этой катавасии с покушениями и расследованиями, преспокойно попивал скотч в квартире свего приятеля в Сан-Паулу. Еще до отъезда из Америки он связался со своим адвокатом, и попросил его, в случае, если с ним что-то случится, зайти в депозитарий "Бэнк оф Америка", взять из ячейки под номером С253 конверт, распечатать его, и действовать согласно инструкциям в этом конверте. Адвокат знал Стюарта не первый год; знал, что журналист часто копался в грязном белье сильных мира сего. Но никогда раньше тот не обращался к нему с такой просьбой, и адвокат понял, что в этот раз Рон влип во что-то очень серьезное и "застраховал" свою жизнь. Адвокат не привык задавать лишние вопросы, когда его об этом не просили. Он пообещал журналисту сделать все в соответствии с его указаниями. Рон знал, что на адвоката можно было положиться, и что за эту сторону дела он мог быть спокоен. Вот за что он не был спокоен, так это за способность Мадлен держать язык за зубами. Он уже пожалел, что сболтнул ей о том, что уезжает в Бразилию. Если ищейки Мортимера "потрясут" ее, она, конечно, "расколется" сразу. С другой стороны, Бразилия большая, а он не сказал, куда именно он едет. Не будут же они искать его в каждом городе! Надо было только не "проколоться" теперь, не выдать себя ничем. Для этого он, вроде бы, сделал все: въехал в страну по фальшивому паспорту, изменил внешность, перестал пользоваться старым мобильным агентом (аналог мобильного телефона в прошлом веке, но с гораздо большими возможностями и спектром услуг), обзавелся новым, зарегистрированным на чужое имя. Жозе Мендосу, его здешнего приятеля, у которого он остановился, в Америке знали только в узком кругу журналистов, освещающих политику. Это очень устраивало Рона. Они познакомились семь лет назад, во Франции, на вручении Рону премии Американской Ассоциации журналистов. Жозе был веселый разбитной малый, во многом их взгляды и вкусы совпадали, что способствовало установлению дружеских отношений между ними. Потом они встречались еще несколько раз на разных журналистских шабашах, вместе писали сценарии для политических фильмов на Би-Би-Си. Бесчисленное число раз вместе воздавали должное Бахусу, шлялись по борделям. Сейчас Жозе работал по контракту на ZDF, крупный немецкий канал, и жил в Мюнхене. Когда Рон позвонил ему, и спросил, нельзя ли пожить у него месяца три-четыре, тот разрешил ему без тени колебаний. Попросил только оплачивать счета за коммунальные услуги и чисто символическую оплату съема квартиры.
Рон занимался сейчас расшифровкой и пояснениями к записи его беседы с братьями Манзанино. Он не успел сделать это в спешке бегства из Штатов, тогда на это совершенно не было времени, надо было спасать свою шкуру. По мере продвижения работы, как и во время беседы с братьями, у него захватывало дух от осознания, что у него в руках был убийственный компромат на Глендейла. Он давно уже занимался политической журналистикой, по долгу работы копаясь в грязном белье политиков, бизнесменов и прочих сильных мира сего. За время своей работы он видел немало разного компромата на этих людей, но такого! Тот замятый скандал о прелюбодеяниях Глендейла с несовершеннолетними прихожанками в бытность его проповедником казался просто невинными детскими шалостями по сравнению с тем, что было сейчас у Рона. Это была бомба, способная не только отправить Глендейла в отставку, но и упрятать за решетку пожизненно; при условии, что суд будет справедливым. Но эта же бомба могла и стоить Рону жизни. Он не питал иллюзий по поводу того, что ищейки Мортимера уже рыщут по его следу, и рано или поздно найдут; и что договариваться с ними бесполезно. Даже если он отдаст им весь компромат, включая оригинал записи беседы с братьями, ему не сносить головы. Кредо профессиональной деятельности этих людей было "Нет человека — нет проблемы!". Единственным шансом уцелеть у него было передать этот компромат в руки врагов Глендейла. Он знал, что многие политики из оппозиции дорого дали бы за то, что у него было сейчас. Надо было только сделать правильный выбор, и передать компромат тем людям, кто был в состоянии свалить Глендейла, и у кого не было никакого интереса при этом вредить ему. О чем он совершенно не догадывался, что эти люди уже тоже начали поиски его.
Америка, как и весь мир, только-только начала приходить в себя после катастроф, вызваных падением осколков астероида. Цифры совокупного ущерба поражали воображение: 38 млрд. долларов, почти 270 тыс. погибших; главным образом в Лос-Анжелесе, от взрыва и последовавших пожаров при попадании осколка в газохранилище. В стране был объявлен трехдневный траур по погибшим. После разрушения плотин в Большом Каньоне без воды и электричества остались 2143 населенных пункта. Электроснабжение во многих из них удалось восстановить по временной схеме, запитав местные электросети от соседних регионов, а вот с водой в этом засушливом регионе было гораздо сложнее. Большая часть юго-запада США снабжалась водой из водохранилищ четырех разрушенных плотин. После изменения климата в регионе многие мелкие реки пересохли; среднегодовой сток самой крупной реки, Колорадо, уменьшился на 40 % по сравнению с полстолетием ранее. Для многих населенных пунктов, включая такие города, как Лас-Вегас, Тусон, Феникс, Колорадо осталась единственным источником воды. Еще до разрушения плотин они сидели на экономном водном пайке, а теперь и вовсе оказались без воды и практически без электричества. Совсем худо стало, когда из-за перебоев с электричеством встали очистные сооружения и в городах перестали вывозить и перерабатывать мусор. Не в силах быстро устранить последствия катастрофы, власти объявили чрезвычайное положение и эвакуацию населения из тех графств, где ситуация была хуже всего. Но люди и сами, еще до объявления ее, начали массово уезжать, кто куда мог. В Лас-Вегасе поначалу власти еще как-то проводили организованную эвакуацию; но через десять дней, когда из-за хронической нехватки воды и антисанитарии в городе вспыхнула эпидемия холеры, почти никто уже не соблюдал никаких правил и норм, не выполнял свой долг перед обществом. У всех была одна цель — поскорее выбраться из измученного жарой и жаждой, погибающего от холеры, утопающего в зловонии нечистот города. Но и тех, кому посчастливилось выбраться, подстерегала опасность. Вокруг города, пользуясь неразберихой и дезорганизацией, орудовало много хорошо вооруженных мобильных банд. Их тактика была проста и эффективна: где-нибудь в узком месте дороги, где машинам некуда было свернуть, устраивалась засада. При обнаружении приближающейся жертвы дорогу впереди блокировал большой грузовик, объехать или таранить который было невозможно. Жертва останавливалась, а сзади ее блокировали на легких открытых джипах вооруженные (часто даже автоматами и пулеметами) бандиты. Чаще всего одного их вида было достаточно, чтобы жертва остановилась и не сопротивлялась. Если же нет, то выпускалась предупредительная очередь перед машиной; если же и после этого жертва не понимала, стреляли прямо по машине. К машине подъезжала "абордажная" партия, быстро высаживала всех пассажиров, обыскивала их и машину, забирала ценности, документы, деньги, кредитки, мобильники и прочие средства связи. Так как особым дефицитом в этих местах стали бензин и вода, забирали и это, если имелось. Забирали престижные и новые машины. Забирали также молодых и привлекательных женщин и насиловали потом всей бандой. После того, если были в добром расположении духа, бросали ограбленных посреди дороги, расстреливали их машины, и исчезали. А если были чем-то раздосадованы и не в духе, могли перестрелять и несчастных жертв разбоя. Власти стали организовывать вооруженные армейские конвои для беженцев, но они отправлялись нечасто, нерегулярно, и передвигались медленно. Те, кто не хотел ждать следующего конвоя, выезжали на свой страх и риск. Иногда такой риск оправдывался, а иногда нет. По всем главным дорогам там и сям можно было наткнуться на сгоревшие остовы машин несчастных беженцев, а иногда и на их трупы. Многие мелкие городишки опустели через неделю после катастрофы. Лас-Вегас обезлюдел через три недели, когда была израсходована вся вода из подземных резервуаров и знаменитых фонтанов. В госпиталях, где из-за практически постоянного отсутствия воды и электричества уже не справлялись с потоком холерных больных, стояло зловоние от несмытых нечистот. Совсем плохо стало, когда из-за отсутствия надлежащих условий стал заболевать и медперсонал. Бороться с холерой стало некому, и госпиталя постепенно превратились в кладбища непогребенных. Самое прискорбное было то, что Комитет по устранению последствий катастрофы, созданый президентом на второй день после нее, фактически не справлялся со своими обязанностями. Глендейл собрал в нем своих дружков-мафиози, которые даже в такой ситуации радели больше не о деле, а о своих шкурных интересах. Зачастую до половины средств, выделенных на спасение людей и восстановление инфраструктуры региона, разворовывалось ими. А то, что использовалось по назначению, часто доходило слишком поздно и в недостаточных объемах, и уже не могло коренным образом исправить положение. Но злоупотребления и хищения таких масштабов не могли пройти незамеченными. Информация о них вскоре легла на стол директору ФБР и пошла в досье на Глендейла.
XXVII
Таню готовили к полету на Землю. Возвращение на Землю было многоэтапным: сначала надо было добраться до Марсовилля, где располагался единственный пока астропорт на Марсе. Оттуда орбитальным челноком ее доставят на "Мэйфлауэр" — орбитальную станцию, висящую на околомарсианской орбите. Потом межпланетным челноком она будет перевезена на другую орбитальную станцию — "Ноев Ковчег" на околоземной орбите. Потом другим орбитальным челноком — на Землю, в один из астропортов. А уже оттуда — в Россию, в Москву, в Институт хирургии глаза им. С. Федорова. Формальности с оплатой операции были улажены, по предварительным подсчетам операция и последующая реабилитация укладывались в сумму страховки. Русские делали такие операции ничуть не хуже, чем немцы или американцы, а брали в полтора раза дешевле. Путь предстоял неблизкий и долгий, все путешествие занимало два с половиной месяца. Из них только полет с марсианской орбитальной станции на земную занимал более двух месяцев. И это если не случится никаких задержек в отправке челноков. Но пока что предстояло прежде всего добраться до Марсовилля, до которого было двести шестьдесят километров, шесть часов на вездеходе или часа полтора на дирижабле, если опять-таки не случится никаких происшествий в пути. На Марсе всегда можно было ожидать какие-то неожиданные вводные. Вот и сейчас, например, сезон пылевых бурь наступал этой весной несколько раньше обычного. Через два дня ожидалась затяжная буря, как минимум на три дня. На более поздний период достоверный прогноз при всех достижениях современной метеорологии дать было трудно. Слишком мало, всего четырнадцать метеостанций пока что было на Марсе. Метеоспутник на орбите давал достаточно точный прогноз для больших регионов планеты. Для локальных прогнозов его метеоаппаратура была недостаточно точна. Завтра, накануне шторма планировалась отправка дирижабля с грузом и пассажирами в Марсовилль. Вообще-то, его планировали послать неделей раньше, но разные задержки и проблемы оттянули отправку. Теперь все лихорадочно торопились, так как это была последняя возможность быстро и с комфортом попасть в столицу Марса, как именовался Марсовилль в масс медиа. Таню тоже торопились отправить этим рейсом. Еще на заре освоения Марса, когда все четыре кластера поселений оформились, встал вопрос о более скоростных, чем вездеходами, перемещениях между поселениями и кластерами. Вездеход был всем хорош, но для перемещений между кластерами, особенно если между ними была сильно пересеченная местность, он не очень подходил. Между крайними поселениями первого и третьего кластера, например, по прямой лежало четыреста восемьдесят километров местами сильно изрезанной глубокими оврагами и кратерами местности. Приходилось ехать в объезд, через четвертый кластер, где местность была значительно ровнее, но что удлиняло путь почти в два раза. Поездка даже на максимальной скорости в 60 км/ч (ехать быстрее было опасно из-за ухабистых дорог) занимала почти семнадцать часов. Приходилось останавливаться на ночевку в четвертом кластере, и на следующий день продолжать путь. Это все сильно осложняло сообщение между удаленными поселениями. Вполне закономерно встал вопрос о путешествиях по воздуху. Попробовали было полетать на электрокоптере (вертолет с электромотором, разработанный специально для Марса), но из-за разреженной атмосферы подъемная сила винта была очень мала. Даже без груза и с лопастями увеличенной площади электрокоптер едва подымался в воздух. Стабильный полет на большие расстояния был невозможен. По той же причине, к тому же осложненной трудностью строительства и содержания более длинных, чем на Земле, взлетных полос, было невозможно использовать самолеты. Поэтому взоры обратились к старому доброму дирижаблю. В менее плотной марсианской атмосфере подъемная сила и водорода, и гелия (газов, широко использующихся для дирижаблей на Земле) была значительно меньше, чем в земной. Но эта потеря почти полностью компенсировалась почти втрое меньшей силой тяжести на Марсе. Для получения одинаковой в сравнении с земными условиями подъемной силы на Марсе в одинаковый объем дирижабля требовалось закачивать всего на 17 % больше водорода, или на 25 % больше гелия. Гелия в марсианской атмосфере практически не было, как и чистого водорода. Они давным-давно, еще в первые несколько сотен миллионов лет после образования Марса, испарились в космос. Но в связанном состоянии — в составе водяного льда, водород присутствовал в огромных количествах. Оставалось только высвободить его путем электролиза воды. На это требовалось большое количество энергии, которую в достатке давали атомные станции. А побочным продуктом электролиза являлся чистый кислород, что тоже было весьма кстати. К тому же, взрыв или просто горение водорода в случае разгерметизации дирижабля на Марсе были невозможны ввиду низкого содержания кислорода и слишком высокого содержания углекислого газа в атмосфере. Для тяги предполагалось использовать те же электромоторы с пропеллером. Вскоре после пуска третьего реактора АЭС, поставляющей электроэнергию для металлургического комбината, в 2035-м была запущена установка по электролизу воды и получена первая партия водорода. Им накачали небольшой экспериментальный дирижабль, спроектированный специалистами фирмы Lockheed-Martin; и испытали сначала в окрестностях Марсовилля, а потом на участке между Марсовиллем и Уайт Маунтин — столицей второго кластера. Испытания показали хорошую управляемость и устойчивый полет, но на относительно небольшой высоте до 3,5 км. Выше большую часть года дули сильные сезонные воздушные течения, обусловленные таянием и намерзанием полярных шапок, и полет в таких течениях был делом опасным. Три раза, в 2035-м, 2038-м и 2047-м году дирижабли потерпели катастрофу из-за пренебрежения правилами "Наставлений по полетам на Марсе", когда пилоты забирались слишком высоко, и корабль терял управление в сильных воздушных течениях. Либо попадал в так называемые "воздушные ножницы" — сходящиеся нисходящий и восходящий потоки, разламывающие корабль пополам. Начиная с 2036 года началось сначала пассажирское сообщение между Марсовиллем и поселениями первого и второго кластера; а годом спустя, когда был готов первый большой грузовой дирижабль, начались его полеты. Он перевозил сначала тяжелые и крупногабаритные конструкции для металлургического и горнодобывающего комбинатов возле Звездного, доставляемые с Земли. Потом, когда такие конструкции стали изготовлять на Марсе, ему в помощь были присланы еще четыре гиганта такого же типа. Это были настоящие левиафаны воздушного флота на Марсе, объемом по 230 000 куб. м, длиной 150 м, высотой 15 м, грузоподъемностью 120 т. Обслуживал такой исполин экипаж из всего шести человек в грузовом варианте. Позднее два грузовых корабля были переделаны в пассажирские, и стали курсировать между главными городами кластеров с максимальной скоростью до 170 км/ч, экипажем в 12 человек, перевозя до 200 человек в пассажирской гондоле. В первом классе было даже восемь кают для четырех человек в каждой. В таком вот и была забронирована назавтра каюта для Тани с мужем и сопровождающей медсестры.
XXVIII
Директор ФБР вызвал к себе двоих офицеров-оперативников, настоящих мастеров сыска, не раз находивших людей по весьма скудным сведениям. Вкратце обрисовав им суть дела, он дал им задание найти журналиста раньше, чем это смогут сделать люди Мортимера. Найдя же его, им надлежало убедить его сотрудничать с Бюро; и доставить в целости и сохранности, вместе со всеми материалами и записями по делу. Если же клиент начнет артачиться, следовало подвергнуть его "спецвоздействию N 3", как это называлось на внутреннем слэнге, а на человеческом языке…. попросту "вырубить" с помошью электрошокера, а потом вколоть ему дозу препарата, переводящего организм в состояние анабиоза. После чего опять-таки доставить его через дипломатические каналы на родину, но обязательно со всеми бумагами, записями и прочими носителями информации по делу Глендейла. Собственно, как крайний вариант, допускалось и устранение клиента, если он будет наотрез отказываться идти на сотрудничество; лишь бы имелся компромат, интересующий Бюро. Чтобы припереть Глендейла, нужны были веские улики из подтвержденных источников; а наличие того, кто их собрал, уже было необязательным. В крайнем случае, всегда можно было объявить гибель журналиста делом рук президентской службы безопасности. Получив задание, оперативники сели за изучение подробностей дела. Подробностей было кот наплакал; но из той решительности, с какой действовали люди Мортимера в доме Мадлен, было ясно, что ее приятель обладал какой-то очень серьезной информацией. Самой большой сложностью теперь было найти Стюарта в Бразилии. Пусть не такая населенная, как Штаты, но Бразилия была все-таки достаточно населена и не менее обширна, чтобы человек мог затеряться бесследно. Стремясь найти хоть какую-то зацепку за его след, оперативники запросили все досье на журналиста. Получив его, и детально исследуя биографию "прачки", они вынюхали о его совместной работе и дружбе с Жозе Мендосу. Мендосу проживал в Сан-Паулу, хотя в последние несколько лет часто колесил по миру, а сейчас жил и работал в Германии. Был шанс того, что Стюарт остановился у своего приятеля. Вполне могло быть и не так, но это следовало проверить. Выяснить адрес Мендосу было вообще делом плевым, и после того агенты взялись за составление плана операции. После всего этого надо было еще подписать у шефа командировочные удостоверения. Но когда они пришли к нему, секретарша сказала, что шефа нет и до конца дня не будет. Выяснив, зачем они пришли, она отослала их к заму шефа по оперативной работе, который в отсутствие шефа мог подписывать бумаги за него. Зама на месте тоже не оказалось, но его секретарша сказала, что он будет через пару часов, и любезно предложила оставить "командировки" для подписи. По инструкции полагалось в таких случаях запечатать бумаги в опечатанный конверт, чтобы посторонние не могли их прочесть. Но секретарша, порывшись в шкафу, сказала, что конверты у нее кончились, и предложила оставить бумаги в пластиковом файле. Офицерам до конца дня еще надо было провернуть кучу дел, взять билеты на ближайший рейс в Сан-Паулу;… глянув на эту глупую курицу, они махнули рукой, и оставили бумаги у нее в открытом пластиковом файле. Откуда им было знать, что она была одним из "кротов"; правда, мелких, завербованных людьми Мортимера. Глупый и невинный вид у секретарш в стане врага Мортимер ценил высоко; справедливо полагая, что никому не придет в голову подозревать такую курицу в утечке информации. Порывшись в бумагах, секретарша кое-что нашла полезное для своего второго босса. Ее внимание привлекла фамилия Стюарта, упоминавшаяся в служебной записке к командировочному заданию. Сосканировав оба формуляра, где были имена и фамилии оперативников и место их командировки; и записку, где говорилось о предполагаемом адресе пребывания Стюарта, секретарша скинула информацию на мини-флэшку, которую бросила в сумочку. На обеде она выскочила из здания, позвонила с уличного телефона и условной фразой сообщила человеку Мортимера, что у нее есть очень важная и срочная информация; а также где и когда она оставит флэшку. После работы она благополучно оставила флэшку в тайнике, откуда ее практически сразу за ней также благополучно извлек курьер Мортимера. Через час информацию на флэшке уже изучал сам Мортимер, и не верил такой удаче.
XXIX
Дирижабль набирал высоту. За окном открывался вид, который кто-то считал захватывающим дух, а кто-то — унылым и наводящим тоску. На пару сотен километров под ними к северу тянулась равнина земли Темпе, там и сям изрезанная оврагами и руслами давно уже высохших рек. На северо-западе громоздилась невысокая гряда, порядком изъеденная эрозией. А в четырехстах семидесяти километрах к северу начиналась северная полярная шапка — гигантское образование из водяного и углекислотного льда. Каждую зиму полярная шапка наступала на юг, заковывая макушку Марса ледяным панцирем толщиной в два-три метра даже на самых краях. И каждое лето отступала, обнажая вечную мерзлоту, достигающую порой пятнадцати метров в глубину. То же самое происходило и на южном полюсе, где ледяной панцирь доходил до еще более низких широт. Сезонные наступления и отступления ледников вызывали перемещения огромных масс воздуха и связанные с этим песчаные бури, длящиеся иногда неделями. В этом году зима была очень суровой. Температура иногда падала до -92 °C, из-за чего полярная шапка опустилась ниже обычного. Опустилась она настолько низко, что начали уже всерьез думать об эвакуации самого северного поселения третьего кластера — Блэк Сэндс. Название поселения — "Черные Пески", было выбрано потому, что в этом месте красный песок почти не покрывал черную вулканическую лаву, образующую коренную породу. За многие cотни миллионов лет ветер измельчил лаву в песок, и, подхватываемый смерчиками, он образовал вокруг поселения затейливые узоры. На красном грунте наносы черного песка с высоты смотрелись как изящные татуировки на теле. Когда выбирали место для этого поселения, решили расположить его как можно ближе к зимней границе полярной шапки, потому что вплотную к ней и под ней дальше на север тянулись пласты бокситосодержащих пород. Добывать бокситы открытым способом было невозможно опять-таки из-за непредсказуемости движения ледяной шапки. Поэтому решили разрабатывать месторождение шахтным способом, из-под земли. Поселение построили на пятьдесят километров южнее максимального зимнего продвижения шапки, зарегистрированного за двадцать лет наблюдений. Но в этот год продвижение шапки поставило рекорд, и чуть не стерло само поселение и шахту, точнее, вход в нее. К счастью, ледяная шапка остановилась в двенадцати километрах от поселения.
Полет проходил спокойно. Они взлетели двадцать минут назад, плавно отчалив от док-кранов причального дока аэропорта Звездного. Аэропорт — это было слишком громко сказано, конечно. Башня КДП (контрольно-диспетчерский пункт), небольшое здание над поверхностью, огромный ангар, способный вместить один дирижабль, два дока с "пуповинами" для выхода пассажиров и выгрузки груза, да четыре док-крана на каждом доке. Но "марсиане" любили давать громкие названия своим сооружениям, даже если они и были бледной тенью земных. Это как-то напоминало о доме, делало чуждую пока планету ближе и роднее. Набирали высоту осторожно, стараясь не залезть выше трех с половиной километров, так как на этой высоте в периоды таяния и образования полярных шапок дули сильные сезонные ветры. Скорость их иногда доходила до 260 км/ч, но в среднем была около 80 км/ч. Хоть эти ветры и дули в разреженной атмосфере, но сам дирижабль в силу своей конструкции и размеров был намного уязвимее самолета, летящего в земной атмосфере. Большая площадь поверхности дирижабля, а отсюда и парусность, даже в марсианской атмосфере могли привести к катастрофе, стоило попасть в сильный воздушный поток или в турбулентность. На двух с половиной километрах пилоты перевели корабль в горизонтальный полет. Шесть моторов корабля ровно и негромко гудели пропеллерами где-то немного выше пассажирской гондолы. Штурман ввел в автопилот значения курса, высоты, собственной скорости, скорости ветра и заполненности дирижабля водородом. Автопилот подтвердил ввод параметров, и взял управление на себя. Компьютер выдал сообщение, что из-за довольно ощутимого встречного ветра прибытие ожидается на двадцать минут позже. Штурман внес коррективы в автопилот, дождался подтверждения их принятия; и, отодвинув кресло от приборной консоли, сел поудобнее, отстегнув ремень безопасности. Бортинженер выровнял слегка разную тягу двигателей левого и правого борта, внес новые значения оборотов каждого двигателя в автопилот. Первый и второй пилоты уже откинули немного спинки кресел, отстегнули ремни, и, время от времени поглядывая на экраны и приборы, расслабленно болтали о чем-то. Старшая стюардесса сделала объявление о высоте и скорости полета, времени в пути и ожидаемом времени прибытия. Стюардессы начали распаковывать комплекты с обедом для первого класса и легким "перекусом" для эконом, и запихивать их в шкафы для подогрева. На табло в салоне загорелась надпись, разрешающая отстегнуть ремни. Пассажиры поотстегивались, кое-кто пошел в туалет, другие стали раскладывать загодя столики для обеда. Таня тоже попросила Рэя проводить ее в туалет. Рэй взял ее за руку и повел по проходу в носовую часть гондолы. Пока они шли, корабль чувствительно тряхнуло, как будто он наскочил на невидимую кочку. Таня вскрикнула от неожиданности, хватаясь свободной рукой за что попало. Рэй поддержал ее, и стал успокаивать. Пассажиры тоже заволновались, самые заполошные вскочили со своих мест. Несколько секунд спустя включилась трансляция, и стюардесса принялась успокаивать людей, объясняя, что это была всего лишь небольшая турбулентность.
— Борт 003, вы входите в зону сильной турбулентности, рекомендую занять эшелон 38–00! — раздался в наушниках голос наземного диспетчера в Марсовилле. Экипаж в первый момент не поверил своим ушам: диспетчер предлагал им занять высоту 3800 м, где дули сильные сезонные ветры, способные снести корабль далеко от курса и от места назначения, если не довести до катастрофы.
— Марсовилль-контроль, я вас правильно понял — занять эшелон 38–00? — переспросил командир.
— Так точно, 38–00. Ветер там довольно чувствительный, около 100 км/ч, но постоянный и почти попутный, северо-восточный. Это лучше, чем болтаться в турбулентностях постоянно. Фронт турбулентностей довольно протяженный и глубокий, обойти его вы не успеете. И возвращаться назад уже поздно, фронт движется быстрее вас. Трясти будет довольно сильно, ваша посудина может не выдержать. Но смотрите сами, по обстоятельствам. Мы не настаиваем, а только рекомендуем! — ответил ему диспетчер.
— Они с ума там посходили, что ли? Нас сдует бог знает куда в сторону! — проворчал второй пилот. Диспетчер сейчас советовал делать то, что все и всегда старались избегать без крайней нужды.
— Очевидно, есть смысл, раз они рекомендуют. Пока не сильно трясет, попробуем продержаться на этой высоте. Если уж совсем станет нестерпимо, будем подыматься! — принял решение командир. Чере пару минут их тряхнуло еще, и еще, и еще. Потом последовал перерыв еще с пару минут, и после серия довольно сильных встрясок. Корпус корабля скрипел, как несмазанное колесо. У пассажиров послетали тарелки со столиков, опрокинулись чашки с кофе. Все не на шутку перепугались; кое-кто повскакивал, порываясь бежать к дверям, позабыв, где они находились. Стюардессы принялись усаживать всех и успокаивать. Члены экипажа в кабине переглянулись, все уставились на командира.
— Будем лезть вверх! — ответил он на их немой вопрос. — Не ждать же, когда развалимся!
— Марсовилль-контроль, это борт 003! Нас сильно болтает, опасаемся расшатывания корпуса. Занимаем эшелон 38–00. Как поняли? — запросил командир. Второй пилот в это время отключил автопилот и потянул штурвал на себя. Бортинженер подвинул рычаги сектора газа вперед, увеличивая обороты двигателей. Корабль стал быстро набирать высоту.
— Вас понял, занимайте! — ответил диспетчер. И добавил тихо: — Помоги вам бог!
XXX
Рон спокойно жил у Жозе вот уже четвертый день. Он решил по горячим следам написать статью, разоблачающую и испепеляющую Глендейла. Он питал отвращение к этому скользкому хлыщу, неведомо как запудрившему мозги большинству соотечественников. Еще во время предвыборных дебатов из уст его главных оппонентов то и дело доносились серьезные обвинения в его адрес. Но достоверных улик не было, и он каждый раз выходил сухим. Дешевым популизмом он смог склонить большинство избирателей на свою сторону, и вот теперь они расплачивались за свой опрометчивый выбор. Настала пора свалить этого ублюдка, а то и отправить за решетку, и Рон решил внести свою лепту в это дело. Он давно не писал так легко и абсолютную правду. Слова сами собой ложились в строчки, каждым предложением он как будто вколачивал гвоздь в политический гроб Глендейла. Языки у братьев Манзанино тогда развязались очень хорошо, и у него была тонна компромата; да такого, от которого Глендейл уже никак не "отмажется". Но надо было поторапливаться: он писал статью уже третий день, и едва переварил половину имеющегося материала. А вчера у него вдруг появилось ощущение слежки за ним. Как он ни старался, он не смог заметить явных ее признаков. Может, он стал чересчур мнительным в связи с событиями последней недели; и воспринимал предвзято любой взгляд, случайно задержавшийся на нем? Но интуиция подсказывала, что кто-то его "подпасывает". Это тоже было стимулом работать быстрее; и, придя из супермаркета, он сел за работу с удвоенным рвением. Теперь он уже переписывал набело наброски статьи, сделанные раньше, поэтому дело пошло гораздо быстрее. Около часа дня зазвонил видеофон. Рон глянул на определитель номера, оказалось, звонили снизу со входа. Поколебавшись, Рон поднял трубку. На экране было видно лобби внизу, перед входом. Рон увидел двоих в рабочих комбинезонах, с ящиками для инструментов на тележке. Один из них, повыше, что-то сказал по-португальски. Рон разобрал только имя и фамилию Жозе. В ответ Рон сказал, что он не Жозе, и что не говорит по-португальски. Тогда долговязый на ломаном английском сказал, что они техники из компании, обслуживающей систему кондиционирования в этом здании, и что им нужно починить систему. Для этого им нужно осмотреть кондиционер в каждой квартире, чтобы найти место неисправности. И не мог бы сеньор пустить их в квартиру, это займет не более десяти минут. Кондиционер и в самом деле работал плохо, почти не охлаждая квартиру, а жара стояла невыносимая. Рон поколебался еще немного, но потом все-таки нажал "девятку" на телефоне, открывая им дверь в холл внизу. На мониторе он видел, как эти двое вошли в холл, и пошли к лифтам. Через минуты три в дверь постучали. Рон глянул в глазок, перед дверью стояли те самые двое, которым он открыл дверь внизу. Рон открыл дверь квартиры и впустил их. На ломаном английском один из них, повыше и смуглый, спросил его, где в квартире кондиционер. Рон сказал, что в гостиной, и знаком показал им следовать за ними. Зайдя в гостиную, он показал на угол возле балконной двери, где в стене была панель кондиционера. Только он открыл рот, собираясь объяснить им, что кондиционер почти не охлаждает, как почувствовал удар чем-то тяжелым по затылку. Все поплыло перед глазами, и, потеряв сознание, он рухнул на пол.
Когда Рон пришел в себя, он обнаружил себя сидящим на стуле, с привязанными к стулу руками и ногами. Обведя все еще затуманенным взглядом комнату, он увидел этих двоих… техников, роющихся в его записях на столе, и в вещах в его чемодане. Один из них, тот, что разговаривал с Роном, заметил, что он очнулся, и сказал на чистом американском английском:
— О, наш писатель очухался! Что, писатель, башка трещит?
— Трещит! — ответил Рон. — Кто вы такие, и что вам надо?
— Кто мы такие, тебе знать не обязательно! А надо нам… полное собрание сказок братьев Манзанино. И твои к ним пояснения. Ты ведь успел уже придать им литературный вид, не так ли? Отдашь все и будешь держать язык за зубами — будешь жить! А нет — ну, надеюсь, тебе не надо объяснять, что тогда с тобой будет?! Помнишь Саймона Родригеса? Пришлось нам с ним тогда повозиться! В конце концов все рассказал и отдал, гаденыш!
Лет пять тому назад журналист "Чикаго трибьюн" Саймон Родригес "нарыл" серьезный материал на сенатора от штата Мичиган Джека Болтона. Болтона подозревали в связях с мафией, незаконно перераспределяющей государственную помощь нищим в трущобах Чикаго, и в нескольких других коррупционных скандалах. Но прямых улик не было, и ему удавалось избежать наказания. Родригес тогда очень сильно побеспокоил Болтона, и тот через Глендейла попросил Мортимера "повлиять" на журналиста. Псы Мортимера тогда так отделали Родригеса, что тот через неделю скончался от почечной недостаточности. Так значит этот садюга избивал Родригеса! Смуглый подошел к Рону, сел на стул напротив него, и, омерзительно осклабившись, спросил:
— Ну, давай, рассказывай, кому ты успел натрепаться про россказни Манзанино и где компромат? Во всех видах: бумажном, электронном. И учти, будешь врать — только наживешь себе проблем, и нас заставишь поработать над твоим воспитанием!
— Все бумаги — на столе; все, что успел написать — в компьютере. Копию сбросил на флэшку, она торчит в компьютере сбоку. — ответил Рон, отметив про себя, насколько гадкая улыбочка у этого латиноса. Тот в это время поднялся, и повернулся было уходить, но вдруг развернулся и резко ударил Рона кулаком в солнечное сплетение. Рон задохнулся от боли, и попытался согнуться, но привязанные к спинке стула предплечья не особенно позволили это сделать.
— Зря ты так рано, он ведь не артачится вроде! — с легким укором заметил второй, пониже и белобрысый.
— Ничего, чтоб знал свое место и с кем имеет дело, сволочь! — обиженным тоном, как будто это ему врезали в живот, ответил смуглый.
"Как эти скоты так быстро вышли на меня?" — подумал Рон. — "Даже если они потрясли Мадлен… я не говорил ей, куда именно в Бразилии я еду." Потом его осенила догадка, что, видимо, они проследили его журналистские связи, и вынюхали, что он дружит и работал с Жозе. Ну, а выяснить адрес Жозе им большого труда не представляло. "Осел, как же я не предвидел это раньше!" — подумал Рон. Спазм после удара почти прошел, он выпрямился и задышал ровнее. Эти двое собрали все его бумаги, сложив их в пустой ящик из-под инструментов. Белобрысый сел за лаптоп Рона проверять содержимое флэшки. Смуглый подошел к Рону, сверля его ненавидящим взглядом, и сквозь зубы спросил:
— Где еще ты сохранил этот файл?
— Больше нигде, только в компьютере и на флэшке! — ответил Рон.
— Врешь, мразь! — прошипел смуглый, и резким точным движением левой дал Рону в правый глаз. Удар был настолько силен, что Рон опрокинулся вместе со стулом назад. Его голова оказалась сантиметрах в пяти от острого выступа массивной металлической статуэтки. Слегка влево, и этот выступ пробил бы ему череп.
— Ты полегче, полегче! — недовольно пробурчал белобрысый. — Не хватало еще, чтобы он окочурился от наших рук! Хватит кулаки чесать, слышишь?!
— Да все, все, успокойся! — в замешательстве ответил ему смуглый. Он поднял Рона с пола, и, глянув на его глаз, озабоченно отметил:
— Э-ээ, да у тебя сейчас синяк будет! Здорово я тебя приложил! Ну, сейчас мы тебя полечим малость! — Смуглый пошел на кухню, и стал хлопать там дверцами шкафов и греметь посудой. Белобрысый закончил читать статью на лаптопе, сохранил ее, сбросил еще и на свою флэшку, и спрятал обе флэшки в карман. Смуглый в это время вернулся из кухни с пакетом льда в миске.
— А это зачем? — спросил его белобрысый.