— Действуйте, Джон, действуйте! Такие вещи у Вас хорошо получаются, я доверяю Вам!
XXXIV
Корабль приближался к месту посадки. Пора было начинать снижение, и командир запросил диспетчера Сэнди Крик о метеоситуации у них.
— В целом куда спокойнее, чем в Марсовилле! — ответил диспетчер. — Ветер восточный, могут быть отдельные порывы скоростью до 100 км/ч, но в основном их сила не превышает 30 км/ч. Будьте осторожны при заходе на посадку, посадочная команда на док-кранах не очень опытная, им нечасто случается принимать большие дирижабли, как ваш!
— Очень обнадеживающая новость! — буркнул в ответ командир. — Как сориентирован док?
— Пятьдесят градусов по азимуту! — ответил диспетчер. — Рекомендую заход на посадку против ветра, курс сорок пять градусов. Снижение начинайте, как только окажетесь в 20 км от курсового маяка номер один. Более точную глиссаду рекомендую рассчитать самим по вашим данным. Мягкой вам посадки, 003-й!
— Спасибо, Сэнди Крик — контроль! — ответил командир. Командир вызвал старшую стюардессу и попросил ее сделать объявление о посадке. Пока она его делала, штурман заложил в компьютер исходные данные полета: координаты, текущий и посадочный курс, собственную скорость, скорость и направление ветра, и т. д.; и получил глиссаду — траекторию снижения корабля. До высоты около 3200 м дул сильный северо-восточный ветер, что заставляло держать двигатели работающими на повышенных оборотах. Ниже этой высоты, по данным метеослужбы Сэнди Крик ветер менялся на восточный и резко ослабевал, что заставляло резко снизить обороты моторов и изменить курс, чтобы вписаться в глиссаду. Такие резкие переходы в режимах снижения заставляли экипаж управлять кораблем вручную, что увеличивало нагрузку на и без того подуставших в сложном полете людей. К тому же, посадочная команда дока была не очень опытна, что тоже увеличивало риск ошибки при посадке. Сам причальный док представлял собой ровную прямоугольную площадку размером 100х20 м. Вдоль ее длинных сторон, на расстоянии 25 м от углов площадки, стояли вкопанные глубоко в землю полые металлические колонны диаметром 5 м. На каждой из них монтировалась круглая поворотная платформа с док-краном и кабиной оператора. Платформа поворачивалась на 360о, телескопическая стрела док-крана отклонялась по вертикали на +30о относительно среднего положения. На ее конце находился мощный замок-захват, своей дужкой цепляющийся за одну из толстых металлических скоб по сторонам дирижабля. Скобы были расположены горизонтально, опоясывая дирижабль с каждой стороны; одна за другой таким образом, что если замок на стреле док-крана не захватывал скобу, он скользил вдоль пояса, и захватывал следующую. Когда замки всех четырех док-кранов захватывали скобы, дирижабль считался надежно зафиксированным. Тогда снизу и сбоку к нему подавались "пуповины" для выхода-входа пассажиров, шланги подачи воздуха, воды, кабеля электропитания. При причаливании корабля важную роль играла слаженность действий пилотов и причальной команды. Пилотам надлежало погасить скорость практически до нуля, а операторам док-кранов — вовремя "пристегнуть" (как это называлось на их профессиональном жаргоне) корабль, поворачивая док-кран вправо-влево и опуская-подымая стрелу. Кажущаяся на вид легкой задача на самом деле была отнюдь непростой. Мягко причалить стасемидесятитонную махину, чтобы она легла точно между док-кранами, и не задела ни за что — на это требовалась солидная подготовка. Пилот, прежде чем сесть за штурвал, должен был успешно пройти тренажерный курс пилотирования и причаливания, и потом успешно посадить настоящий дирижабль. А задача операторов док-кранов была как можно синхроннее захватить каждый своим замком скобу дирижабля. В принципе, корабль считался уже "пристегнутым", если хотя бы два док-крана захватывали его по диагонали. Захватить его двум оставшимся тогда уже не было делом сложным. В тихую погоду для тренированных пилотов и посадочной команды посадить корабль не было большой задачей. Совсем иное дело было в сильный, и особенно в порывистый ветер. Пилотам надо было очень точно рассчитать скорость снижения, тягу двигателей и выровнять корабль перед доком; а операторам док-кранов синхронно захватить дирижабль в момент, когда его скорость будет не более 15 км/ч. При большей скорости демпферы, смягчающие нагрузку на док-кран могли не выдержать, и его могло просто выломать из креплений. Если все четыре стрелы док-кранов будут выломаны, дирижабль просто унесет ветром из дока. На этот случай по углам дока стояли гарпунные установки, выстреливающие специальные крюки-гарпуны на тросе. Попадая в обшивку дирижабля, гарпун пробивал ее, цеплялся за силовые элементы конструкции; а мощные электромоторы сматывали трос назад, подтягивая дирижабль к доку. Но при этом часто ломались силовые элементы корабля, и даже если удавалось притянуть его назад, он потом требовал ремонта. Кроме того, всегда была опасность случайно попасть гарпуном в пассажирскую гондолу, и поубивать людей.
003-й снижался по рассчитаной глиссаде. Как только они миновали эшелон 32–00 (высота 3200 м), корабль стало иногда потрясывать в турбулентностях. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как их трясло после вылета, и что обещала метеослужба в Марсовилле. В такой турбулентности вполне можно сесть безопасно, подумал командир, лишь бы посадочная команда успела их надежно "пристегнуть". В своем экипаже командир не сомневался, ребята были все опытные, побывавшие не раз в переделках, и свое дело знали. Бортинженер отрегулировал тягу и тангаж двигателей перед посадочным маневром. В отличие от самолета, у которого даже посадочная скорость достаточно велика; а соответственно, велика и эффективность рулей высоты и направления, у дирижабля все обстоит несколько по-другому. Посадочная скорость дирижабля мала, поэтому невелика и эффективность рулей при посадке, несмотря на их большую площадь. Чтобы увеличить их эффективность и управляемость корабля, моторы часто размещают на небольших поворотных плоскостях. Отклоняя моторы вверх-вниз, меняя непосредственно направление вектора тяги, получают значительно лучшую управляемость на малых скоростях. К тому же, сами эти плоскости, на которых крепятся моторы, играют роль дополнительных рулей высоты. Вот и сейчас бортинженер выставил отрицательный тангаж (отклонил вниз) на кормовой и носовой паре двигателей. Корабль стал снижаться значительно быстрее, преодолевая опасные зоны турбулентности. Стюардесса сделала объявление о посадке, попросив всех пристегнуть ремни. На высоте 800 м стало значительно спокойнее, турбулентности почти исчезли. В таких условиях вполне можно было заходить на посадку носом вперед, а не кормой, как они летели до сих пор. Все же, для лучшей управляемости командир принял решение заходить на посадку против ветра, для чего им необходимо было пролететь несколько дальше дока, на юго-запад.
Корабль медленно проплывал на высоте 300 м над поверхностью. Рэй смотрел в иллюминатор на простирающуюся внизу холмистую красноватую пустыню, кое-где отмеченную оспинами кратеров и руслами высохших рек. Было непривычно чувствовать себя летящим задом наперед, сидя лицом в нос корабля, но таковы были особенности полетов на дирижаблях. Вот показались наружные строения Сэнди Крик: док, башня КДП, обзорная башня, входные шлюзы в сам поселок, купол теплицы, ангары для техники. Корабль проплыл еще с километра полтора назад на юго-запад, остановился; и, медленно снижаясь, начал двигаться вперед. Было слышно усилившийся рев двигателей, преодолевающих сейчас встречный боковой ветер.
— Ну что там, скоро посадка? — спросила его Таня, которой уже наскучило затянувшееся путешествие. Тут корабль чувствительно тряхнуло на одиночной турбулентности. Пассажиры тревожно переглянулись.
— Скоро, уже видно док! — ответил Рэй. — Еще минут десять, не больше.
Корабль медленно приближался к доку. Из кабины было видно, как док-краны развернулись, давая дирижаблю побольше места для маневра. Док был уже метрах в двухстах прямо по курсу. Корабль снова тряхнуло пару раз на турбулентностях.
— Осторожнее, ребята! Второй, добавить оборотов до тысячи! Инженер, тангаж кормовых и носовых двигателей минус пять! — скомандовал командир. Второй пилот двинул рычаги сектора газа двигателей, увеличив обороты до 1000 в минуту. Бортинженер чуть повернул диски регулировки угла установки двигателей, отклонив их вниз на пять градусов. Корабль плавно заскользил вниз и вперед, сближаясь с доком. Вот гондола уже почти выровнялась по высоте с платформами док-кранов. Можно было уже различить операторов внутри их кабин.
— Второй, убрать обороты до трехсот! Инженер, кормовые и носовые — на ноль! — скомандовал командир. Второй пилот снизил тягу двигателей до 300 оборотов в минуту, а бортинженер выровнял двигатели в горизонтальное положение. Кабина поравнялась с первой, ближней парой док-кранов.
— Переложить реверс, обороты — пятьсот! — скомандовал командир. Второй пилот переключил ручки реверса на рычагах сектора газа и немного добавил оборотов. Лопасти воздушных винтов поменяли угол установки так, что теперь винты, вращаясь в том же направлении, гнали воздух вперед, гася инерцию хода корабля. Корабль, останавливаясь, проскользнул еще немного вперед. Уже можно было "пристегивать" его док-кранами. Оператор заднего левого док-крана оказался самым проворным, и захватил своим замком скобу на ближайшем к нему сегменте дирижабля. Остальные три чуть замешкались, и теперь лихорадочно подстраивали положение своих замков под пояс скоб корабля. И тут случилось то, чего никто не ждал. Мощный порыв турбулентности дунул спереди-снизу. Будь корабль "пристегнут" хотя бы к одному переднему правому док-крану, все, возможно, обошлось бы. Плечо действия силы ветра было бы минимальным; и корабль, скорее всего, только слегка бы тряхнуло и помяло. Но он был "пристегнут" к заднему левому док-крану, и поэтому плечо действия силы ветра оказалось максимальным. Нос корабля задрало вверх метров на пятнадцать, корабль стало кренить и разворачивать влево. Все четыре гарпунные установки дока были неукомплектованы из-за сокращений в бюджете и персонале аэропорта, загарпунить дирижабль было просто некому. Оба пилота уже отстегнулись, и их просто выбросило из кресел, так что управлять кораблем они уже не могли. Демпферы платформы заднего левого док-крана не выдержали, и его стало разворачивать по часовой стрелке. Бортинженер рванулся было к панели управления двигателями, стремясь развернуть их и скомпенсировать их тягой смещение корабля. Может, это и поправило бы положение, но тут корабль налетел своим задним левым двигателем на кабину оператора док-крана. Пропеллер вращался на приличных оборотах, и двухметровые лопасти стали рубить в щепки кабину и оператора в ней. Натолкнувшись на док-кран, корабль вздрогнул. От толчка рука бортинженера, уже готовая крутануть диск установки правого переднего двигателя, соскользнула, и вместо положительного тангажа получился отрицательный. Двигатель развивал теперь тягу вверх, а не вниз, как было нужно. Нос корабля задрало еще больше вверх, он сорвал с платформы док-кран, к которому был закреплен; встал на корму, смяв ее, и стал заваливаться на "спину". "Спина" дирижабля была гладкая, без выступов. Трение обшивки о грунт было относительно небольшим, и работающие двигатели корабля потащили его по земле кормой вперед, прямо на одну из колонн дока. Колонна была сооружением прочным, глубоко вкопаным в землю, и когда корабль врезался в нее, выдержала. Дирижабль же от удара был разрушен почти на треть. Все еще работающие двигатели от удара развернулись вниз, их тягой корабль перевернуло обратно на "брюхо". Задняя часть пассажирской гондолы столкнулась с колонной дока, и, несмотря на то, что была из титана, была просто расквашена. Страшный лязг и скрежет металла, и треск ломающихся конструкций было последним, что слышала Таня перед потерей сознания.
XXXV
Рон в сопровождении своих новых невесть откуда взявшихся друзей-покровителей прогуливался по дорожке от особняка вглубь парка.
— А как вы вышли на меня? Через Мадлен? — спросил он Билла.
— Да, поначалу через нее. Но она знала только, что Вы уехали в Бразилию. Ваше точное местонахождение мы вычислили, проследив Ваши связи с Жозе Кардозу. Полной уверенности, что Вы остановились у него, конечно, не было. Потому мы и несколько замешкались, пока выяснили, что Вы действительно живете у Жозе. Кстати, Мадлен чуть не поплатилась за то, что знала, куда Вы уехали! — ответил Билл, и рассказал ему историю с неудавшимся покушением на жизнь горничной Мадлен.
— Я должен был это предвидеть, осел! — хмуро процедил Рон. Несколько метров они прошли молча, и тут Рон снова спросил:
— А как же тогда люди Мортимера вышли на меня, если они не успели "потрясти" Мадлен?
— Тут только два варианта: либо Мадлен не говорит всей правды, хотя я не склонен так думать. Уж очень она была напугана тогда визитом людей Мортимера, а в таком состоянии люди обычно искренни. Либо… утечка где-то в нашем департаменте, что мы сейчас и проверяем. Мне кажется более вероятным второе. Но сейчас не это главное. Самое важное — это то, что Вы живы и с нами, а не в лапах Мортимера. Сами понимаете, что даже после того, как Вы им все отдали бы и рассказали, им проще было бы убрать Вас. Так спокойнее!
Тем временем они вышли на лужайку, посреди которой была просторная беседка. Официанты заканчивали сервировку стола. Один из них пригласил их к передвижному рукомойнику помыть руки. Справа от беседки жарились на огне газовой шашлычницы стейки, распространяя вокруг умопомрачительный запах, от которого Рон чуть не захлебнулся слюной. Пока они мыли руки, официанты закончили сервировку, и Билл отпустил их.
— На правах хозяина поухаживаю за вами сам! — объявил он. Генри тем временем вынул из кармана какую-то штуковину, включил ее и начал водить ею над и под столом, вдоль столбов и под куполом беседки.
— Детектор "жучков"! — сказал Билл в ответ на немой вопрос во взгляде Рона. Удостоверившись, что "жучков" нет, Генри кивнул, и сел за свое место.
— Рон, я вижу, Вы уже догадались, что мы не из клуба друзей президента и его окружения?
— Зачем бы вам иначе было оставлять Мартинеса с его приятелем на свалке?! — ответил Рон.
— Хм, да уж, несколько… бесчеловечно! Хотя этот бестия Мартинес сильно портил нам жизнь, и даже отправил на тот свет двух хороших парней из ведомства Генри. Ну, да бог с ним, не о нем сейчас речь! Рон, я буду говорить напрямоту: я представляю очень могущественных людей из бизнеса и политики, которым очень не нравится все, что делает Глендейл. Они хотят свалить его, но у них недостает самого важного — "железных" доказательств его связи с мафией. Я весьма бегло просмотрел Ваши записи и статью, но даже на беглый взгляд ясно, что это будет бомба, сама по себе способная отправить Глендейла с его бандой в отставку, а то и за решетку. Согласны ли Вы помочь нам свалить Глендейла? — без обиняков спросил Билл.
— Согласен, конечно! — ответил Рон. — Как будто у меня есть выбор?!
— У человека всегда есть выбор! Да и потом… Вы ведь собирались публиковать свою статью, не так ли? Вот и считайте, что мы избавили Вас от хлопот по поиску издателя. Да еще и обеспечили Вашу безопасность при этом. Только давайте пройдемся еще раз по статье, и посмотрим, что и как нужно скорректировать! У нас есть тонны материалов на Глендейла; было бы хорошо, если бы Вы переработали их и включили в статью.
— Да я понимаю, что ее надо скорректировать в соответствии с Вашими целями! — ответил Рон.
— Ну вот и прекрасно! Начинайте завтра же. Я дам Вам в помощь человека, который собирал и систематизировал материалы по Глендейлу и его дружкам из мафии. Если будут возникать какие-то вопросы по делу — обращайтесь к нему, он все уладит. Мне кажется, до окончания работы над статьей Вам было бы лучше оставаться в Бразилии. Здесь у Мортимера нет такой разветвленной агентурной и оперативной сети, какая есть в Штатах. А когда начнется кампания в масс медиа против Глендейла, мы переправим Вас в какую-нибудь безопасную страну, и устроим Вам интервью в прямом эфире в каком-нибудь весьма смотрибельном шоу, на престижном канале, с известным ведущим. Если Вы не против, конечно!
Рон не был против. Совсем наоборот, сбывалось то, к чему он стремился всю свою журналистскую карьеру. Теперь, если дело выгорит, он наверняка получит престижную Пулитцеровскую премию за лучшую журналистскую работу. Тогда он сможет сам выбирать, что и про кого писать; а не стряпать заказные статьи, часто противоречащие его взглядам. Но… а что, если его вычислят, и обезвредят до того, как статья увидит свет… Игра была опасна, но стоила свеч. И потом…. он все равно зашел слишком далеко, теперь оставалось только идти вперед. Так что… ставки сделаны, господа, ставок больше нет!
XXXVI
Вот уже пятый год подряд в умеренных широтах Земли происходили парадоксальные вещи: после нескольких десятилетий глобального потепления климата зимы в умеренных широтах обоих полушарий за несколько лет вдруг стали необычно суровыми. В 2108-м году впервые за 78 лет Лондон и Париж сначала замело снегом, глубина которого кое-где достигала полуметра, а потом сковало льдом после небольшой оттепели. Да и летом средняя температура держалась ниже обычной на 7–8 градусов. Механизм этого парадоксального явления был описан теоретически учеными еще в начале 21 века. Но тогда это было лишь теорией, а теперь происходило в действительности. Как известно, время от времени на Земле наступали великие оледенения. Тому есть несколько причин, описанных так называемыми циклами Миланковича. Во-первых, это происходит потому, что орбита Земли не всегда постоянна. С периодом около 93 тыс. лет орбита Земли то расширяется, то сужается. Когда она расширяется, Земля удаляется от Солнца, получая меньше тепла, что является одной из причин оледенения планеты. Строго говоря, причиной оледенения является не только изменение эксцентриситета (вытянутости орбиты Земли), но также и прецессия (поворот земной оси с периодом около 26 тыс. лет), и нутация (колебания угла наклона оси Земли к плоскости ее орбиты с периодом около 41 тыс. лет). Последнее оледенение случилось десять тысяч лет назад, в ходе которого вымерло большинство гигантских млекопитающих; таких как мамонты, шерстистые носороги, саблезубые тигры, гигантские ленивцы и многие другие виды животных. Наши первобытные пращуры тогда выжили, научившись шить одежду из шкур, обогреваться огнем, строить и утеплять жилища. Хоть люди тогда не пользовались таким мощным арсеналом благ цивилизации, как сейчас; но они и не были заложниками тех сложных систем, без которых немыслима жизнь современных людей. Так вот, как выяснили ученые еще в 20-м веке, между большими циклами великих оледенений на Земле бывают еще и кратковременные, промежуточные оледенения (так называемые малые ледниковые периоды*), длящиеся от нескольких десятилетий до двух столетий. Как это ни странно звучит, но одной из причин такого оледенения (наряду с низкой солнечной активностью) может быть… глобальное потепление. Механизм этого явления таков: в формировании глобального климата огромную роль играют океанические течения. Они переносят теплую воду, согретую солнечным светом, из тропиков в умеренные широты. Теплая морская вода имеет меньшую плотность, чем холодная, и всплывает на поверхность океана. Большими океанскими течениями (такими, как Гольфстрим в Северной Атлантике) она переносится в умеренные широты. Отдавая тепло в атмосферу и обогревая прибрежные области континентов, вода остывает. Остывшая вода имеет большую плотность, за счет этого она опускается, и глубинными течениями переносится обратно к экватору. Образуется своего рода конвейер, переносящий тепло из тропиков в умеренные широты и формирующий достаточно мягкий комфортный климат даже в умеренных широтах. Этот конвейер был нарушен глобальным потеплением, вызвавшим таяние огромных масс льда в приполярных регионах. В течение многих десятилетий, начиная со второй половины 20 века, увеличивался по нарастающей сток в океан пресной ледниковой воды в приполярных регионах. Пресная вода (хоть она и более холодная) имеет меньшую плотность, чем соленая океанская. Стекая в океан, она подолгу остается на поверхности, слабо перемешиваясь с океанской. Большие массы пресной талой ледниковой воды с каждым годом все больше блокировали поверхностные океанские течения, уменьшая отдачу тепла в умеренных поясах Земли. Тепловой конвейер почти остановился, и климат на планете в начале 22 века снова стал меняться, но уже в другую крайность. В умеренных широтах с каждым годом зима становилась суровее и дольше, а лето — прохладнее, мокрее и короче. В Северной Европе, Скандинавии, на Аляске, канадском и российском Севере и на юге Аргентины и Чили лето как таковое исчезло. Холодная, мокрая весна сразу переходила в суровую зиму. Тундровые растения, и раньше едва успевавшие вызреть за короткое северное лето, теперь и вовсе перестали созревать. Из-за бескормицы стали погибать огромные стада северных оленей карибу и леммингов, основного корма полярных волков, сов и лис. Стали рушиться пищевые цепи северных регионов, очень хрупкие и чувствительные, потому что зачастую в них не было дублирующих звеньев. В тропиках же малоподвижные массы теплой океанской воды стали чаще порождать свирепые ураганы, то и дело разрушающие и без того приходящую все больше в упадок инфраструктуру прибрежных стран и регионов. Наметившаяся тенденция к локальному похолоданию не только не устранила последствия глобального потепления, но и дальше обострила экологический кризис на планете. Особенно это стало заметно в субтропических регионах, где снег стал выпадать каждую зиму и по нескольку раз, задерживаясь иногда до 7-10 дней. Все чаще вслед за оттепелями ударяли жестокие морозы, отчего всю землю сковывало ледяным панцирем, усложнявшим передвижения по дорогам, рвавшим линии электропередач. На юге Бразилии, где раньше снег и лед видели только в морозильниках, теперь детвора зимой лепила снеговиков. В США в "шантитаунах" участились случаи смерти от переохлаждения и обморожения, больницы там зимой были переполнены обморозившимися. Ученые спрогнозировали, что если эта тенденция не остановится, через восемь лет человечество будет стоять на грани энергетического краха. В умеренных широтах даже самым развитым странам с мощной энергетикой для поддержания элементарной жизнедеятельности больших городов зимой потребуется вся энергия, производимая всеми электростанциями страны. О снабжении энергией промышленности речь уже идти не будет, даже самые маленькие заводики придется отключить. Промышленное производство остановится, а что это означает, понятно всем. Какая часть человечества выживет после такой деградации, и где именно, оставалось только гадать.
Когда спасатели и парамедики прорубились через заклинившие двери в гондолу дирижабля, Таня уже пришла в себя от визга и скрежета пил по металлу. Ощупав себя, она убедилась, что цела и невредима. Стеклянный верх шлема гермокостюма оказался захлопнутым. Она не помнила, когда это она успела захлопнуть его. А может, это Рэй захлопнул? Таня позвала Рэя, ответа не последовало. Она протянула руку вправо, где сидел Рэй, рука уткнулась в пустое кресло. Тане стало страшно, она сделала попытку вскочить, но ремни удержали ее в кресле. А Рэй лежал метрах в четырех от нее, с многочисленными переломами, и, что самое прискорбное, с переломом основания черепа. Когда корабль стало кренить и задирать вверх, он успел опустить и захлопнуть стеклянный верх шлема Таниного гермокостюма. Для этого ему пришлось расстегнуть свои ремни, иначе было не достать защелки на Танином шлеме. Снова пристегнуться ему уже не хватило времени; корабль сильно тряхнуло, когда он налетел на док-кран. Рэя от этого выбросило из кресла и швырнуло вперед. Пытаясь защитить голову, он инстинктивно вытянул руки вперед. Но на пути ему попалась перегородка, и от сильного удара кости предплечий обеих рук сломались. Мгновением позже Рэй влетел головой в перегородку. От проломов черепа его спас стеклянный верх гермошлема, взявший на себя большую часть силы удара. Но удар был настолько силен, что он сместился, отчего основание черепа и пара шейных позвонков хрустнули. Более мелкие и менее серьезные переломы были уже не в счет. Но если переломы еще были делом поправимым, современная медицина творила чудеса, то с асфиксией дело было значительно хуже. Спасая Таню, Рэй не успел захлопнуть свой шлем, и теперь лежал бездыханный, так как во время катастрофы герметичность пассажирского салона была нарушена, и пригодный для дыхания воздух быстро улетучился. Разреженная атмосфера Марса, к тому же все еще слишком перенасыщенная углекислым газом, не позволяла пока дышать без дыхательных аппаратов; поэтому очень критичным при катастрофах с разгерметизацией было время пребывания без дыхания. Когда Таня попала в аварию с вездеходом, она не дышала всего двенадцать минут; и этого оказалось недостаточно, чтобы умереть, но достаточно, чтобы потерять зрение. Пока спасатели с парамедиками пробились в ту часть пассажирского отсека, где были Рэй и Таня, прошло семь с половиной минут. Таня уже была в сознании, и ее сразу же вывели наружу и отвезли в госпиталь. С Рэем вышла заминка на четыре минуты, прежде чем его с предосторожностями (из-за переломов и завалов внутри пассажирского отсека) уложили на носилки и вынесли в реанимобиль. Обследовав его, парамедики попытались оживить его ударной дозой эпинефрина и разрядами дифибриллятора. Делать непрямой массаж сердца они не решились, боясь ущемления нервов в поврежденном позвоночнике. Но все их усилия оказались тщетны. Через пятнадцать минут, как и полагается по инструкции, они прекратили попытки.
XXXVII
Рон уже почти закончил свою разгромную статью, призванную "похоронить" Глендейла, но Мортимер успел раньше запустить свой, по сути, план переворота и узурпации власти в стране. Операция, названная им "Варфоломеевская ночь", началась, как и ее подлинный прообраз, в ночь на 24 августа; в канун дня святого Варфоломея, но более чем пятьюстами лет позже, в 2111 г. Мортимер был знатоком истории, особенно средневековой, и не нашел лучшего названия для своей операции. Впрочем, в отличие от настоящей резни в средневековом Париже, сейчас дело обошлось почти без жертв. Ночью были посланы спецназ и полиция на дом к бонзам преступного мира Америки, в том числе и бывшим дружкам Глендейла. Были арестованы 247 человек, из них 24 были убиты "при оказании сопротивления и попытке к бегству", как гласили протоколы арестов. Конечно же, эти 24 были самой верхушкой, топ-менеджерами преступных синдикатов Америки. Эти люди знали всю подноготную сотрудничества Глендейла с мафией, обладали обширной властью и связями, и не побоялись бы выложить всю правду о нем. Обезглавив гидру мафии, было уже легче бороться с ней самой. Более мелкую рыбу было проще запугать, пообещать жизнь в обмен на молчание или нужные показания. По стране было объявлено чрезвычайное положение под предлогом ухудшающейся ситуации в стране в целом и в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона. В эту же ночь руководителям и выпускающим редакторам новостийных и публицистических программ на ТВ, радио, в интернете и в прессе были разосланы официальные предупреждения о персональной ответственности за содержание выпускаемого в эфир, в сеть и в печать материала. На каждую теле, радиостанцию, в каждую редакцию газеты или журнала были посланы цензоры, призванные контролировать содержание выдаваемой информации. Они были наделены широкими полномочиями, вплоть до отстранения неугодных от работы и запрещения выхода выпуска. Они же имели при себе запись телеобращения президента к народу, которую всем надлежало выпустить в эфир и в тираж утром, без каких-либо изменений. Силовая фаза операции включала в себя размещение воинских блок-постов и усиленных нарядов полиции на теле- и радиостанциях, узловых магистралях, возле военных баз и складов оружия, в морских и аэропортах, в местах массового скопления людей. Глендейл еще за два дня до операции встретился с командирами ключевых элитных частей, призваных в крайнем случае усмирять недовольных и восставших. На встрече он разразился пространной речью о трагизме ситуации, о необходимости срочных действий по спасению страны, напомнил им о присяге и воинском долге. В ночь переворота эти части выдвинулись к самым большим и слывшим неблагополучными "шантитаунам", в которых мафия всегда имела поддежку, и где могли вспыхнуть волнения. Армейские части окружили "шантитауны", блокировав и взяв под контроль въезды-выезды из них, и постоянно отслеживая ситуацию внутри визуально и через сеть своих осведомителей.
Наутро американцы проснулись в совершенно другой стране. С экранов, иногда перемежаясь "причесанными" выпусками новостей, то и дело шли обращения президента к народу, в которых он изливал душу соотечественникам. Рассказывая, как плохо положение в стране в целом, и особенно в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона; он тут же переваливал вину на козлов отпущения — своих же дружков-мафиози, которых он посадил на ключевые посты в правительстве и Комитете по устранению последствий катастрофы. Само собой, что… "не в силах больше терпеть эти безобразия", он снял с постов всех проштрафившихся высших чиновников, а многие были отданы под трибунал. Трибунал был очень удобным средством расправы с неугодными и опасными, так как позволял избежать все процессуально-правовые заморочки, и быстро осудить подследственных. Но на вакантные места тоже нужно было кого-то посадить, и зачастую из-за недостатка времени отбор кандидатов проводился наспех. Все это грозило повторением тех же кадровых ошибок. В новостях, по настоянию цензоров, вставляли интервью с "простыми людьми с улицы", записанные заранее. Эти "простые люди" все как один говорили о поддержке чрезвычайного положения, курса президента на борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти, необходимости твердой власти и наведении порядка в стране, и т. п. Все эти слова были правильными, если отвлечься от того, что Глендейл и был основным виновником создавшегося положения. Некоторые ведущие и редакторы отказались было комментировать и выпускать эти "причесанные" новости. Их уволили прямо на месте, что подействовало отрезвляюще на остальных.
Осознавая, что на "шантитауны" его власть не распространяется, Глендейл постарался по возможности не доводить ситуацию в них до крайности. Более-менее спокойные трущобы были куда предпочтительнее мятежных, и Глендейл постарался сделать все, чтобы умиротворить их. В лояльные "шантитауны" с помощью войск была организована доставка продовольствия, медикаментов и предметов первой необходимости; не в пример лучше той, что существовала в пору владычествования в них мафии. Но не все трущобы оказались лояльными, кое-где войскам в той или иной мере было оказано неповиновение и даже сопротивление. В Чикаго, например, в "шантитауне" на юго-западе города, где были очень сильны позиции самой крупной мафии в Америке, дело дошло до открытого и яростного сопротивления. Поначалу люди вышли на демонстрации протеста, требуя освободить лидеров местной группировки, взятых людьми Глендейла. Солдаты долго терпели, пока в них швыряли только камни и палки. Но когда в них полетели бутылки с зажигательной смесью и начали стрелять, солдаты не выдержали, и открыли ответный огонь. В первой же стычке были убиты восемнадцать человек из "шантитауна", в основном подростки, горевшие желанием погеройствовать. Толпа, искусно подогреваемая мафиозными агитаторами, начала строить баррикады из всего, что попалось под руку. На главных магистралях этого района города выросли груды мусора, с которых еще и стреляли по солдатам из автоматов. Попытка прорваться через баррикады стоила жизни двенадцати солдатам. Применять оружие тяжелее мелкого стрелкового солдатам было запрещено во избежание излишних жертв среди населения трущоб. Осознавая, что уличные бои — не лучший сценарий умиротворения трущоб, где местные жители имели гораздо больше тактических преимуществ; Глендейл решил осуществить свою давнюю идею: подчинение непокорных с помощью голода. Войска просто закрыли все улицы, ведущие из "шантитауна", одновременно отрезав снабжение продовольствием. Мятежники пробовали наладить поставки извне через подземные коммуникации, но это была капля в море. К тому же, эти каналы поставки достаточно быстро обнаруживались военными патрулями с собаками. Через мощные громкоговорители к мятежникам с увещеваниями сложить оружие и восстановить нормальную жизнь обращались разные чиновники. А вечером, в национальном выпуске новостей Глендейл прокомментировал первые "успехи" своей "политики восстановления порядка и законности в стране". Коснулся он и ситуации в чикагском "шантитауне", повернув все так, что виновными в прекращении поставок продовольствия туда оказались сами жители трущоб. Якобы, это они нападали на грузовики с продовольствием и разграбляли их еще до того, как груз доходил до людей. Что было, конечно, совершеннейшей ложью. Так или иначе, но через восемь дней, когда продовольствие в "шантитауне" стало заканчиваться, а в стычках с солдатами были убиты еще четырнадцать человек, местным пришлось пойти на попятную. На подступах к блок-постам жители выкинули из окон белые флаги и стали разбирать баррикады. Парламентеры из "шантитауна" встретились с военным командованием, где и пришли к соглашению о прекращении "военных действий". Власти, в свою очередь, пообещали не преследовать зачинщиков и участников сопротивления.
XXXVIII
Уильям Уотерс, тот самый Билл, угощавший Рона шашлыками на лужайке, докладывал ситуацию своему шефу, директору ФБР. Уотерс был начальником оперативного отдела по Центральной и Южной Америке, а также фаворитом директора. Директор часто поручал ему дела особой важности за способность Уотерса мыслить глобально и просчитывать варианты развития ситуации. ФБР давно уже, лет восемьдесят как обзавелось собственными иностранными отделами, в какой-то степени начав дублировать ЦРУ. Тогдашнему директору с трудом, но удалось убедить президента и Конгресс в целесообразности такого шага. В поле действия ФБР все чаще стали попадать международные преступные группировки, обосновавшиеся в Штатах. Передавать такие уже наполовину "раскрученные" дела в ЦРУ для завершения было зачастую неоправданно: терялась оперативность и эффект внезапности, и зарубежные "объекты" разработки успевали уйти от преследования. Президент поддержал просьбу директора, и Конгресс одобрил создание таких отделов, хоть это часто вызывало обвинения в растранжиривании денег налогоплательщиков. По официальной легенде Уотерс числился советником посла по торгово-экономическим связям, поэтому он не сильно покривил душой, представившись Рону сотрудником посольства.
— Таким образом, мы были уже почти готовы начать кампанию против Глендейла, целью которой был бы импичмент, по крайней мере. Но, он перешел в наступление раньше. По нашим данным, автором и ответственным за исполнение всей этой вакханалии является Мортимер. — резюмировал свой доклад Уотерс.
— И что Вы намереваетесь теперь делать? — спросил его директор. — Отказаться от всей этой нашей затеи?
— Нет, сэр, конечно нет! Но наши возможности теперь, с введением в стране чрезвычайного положения и повальной цензуры в масс медиа, резко ограничены. А мы ведь и делали ставку на массированную пропагандистскую кампанию по всем фронтам! Теперь почти все легальные каналы перекрыты, они даже дошли до отслеживания и блокирования неугодных сайтов в интернете. Иностранные блокируют на время, до снятия правдивой информации, а свои — вплоть до "особого распоряжения", как это сейчас формулируется. Ну, а когда и каким оно будет, это "особое распоряжение" — одному богу известно. Сами понимаете, провайдеры не хотят идти на риск закрытия. Остался только один канал, который блокировать невозможно — иностранные ТВ спутники. — ответил Уотерс.*
— Ну так используйте их!
— Сэр, тут мы тоже сильно ограничены. Государственные каналы дружественных нам стран не хотят открыто пропускать информацию, идущую откровенно вразрез с курсом официального Вашингтона. Да и крупные частные каналы, заслуживающие доверия, заняли выжидательную позицию. А каналов откровенно антиамериканской направленности, которые с радостью начали бы кампанию против Глендейла, не так уж и много. Да и не можем мы использовать такие каналы, это было бы уж чересчур… непатриотично.
— И все же, ищите какие-то каналы, вещающие на английском на Северную Америку. Разумеется, хотя бы не откровенно враждебно настроенные к нам. Чем больше их будет, тем лучше. Нам нужна массированная атака на Глендейла по всем фронтам. Если не начать топить его сейчас, потом будет поздно. Он укрепит свои позиции в стране, проведет нужные ему поправки, и тогда уже будет значительно труднее бороться с ним. Еще, чего доброго, объявит себя… пожизненным императором Соединенных Штатов! — усмехнулся директор.
— Да, этот все может, наглости ему не занимать! — хмыкнул в ответ Уотерс. — Однако, сэр, не кажется ли Вам, что помимо пропаганды извне надо приступить к пропаганде и сопротивлению изнутри?