— Сэр, по моему убеждению, уповать на одну только пропаганду, да еще извне, сейчас не приходится. Это, безусловно, сработало бы, не введи Глендейл чрезвычайное положение. А сейчас он может, пользуясь практически неограниченной властью, заткнуть кого угодно. Поэтому мне кажется более эффективным готовить переворот изнутри; осторожно прощупывая лояльных нам людей из числа тех, кто обладает реальной властью. На всех уровнях: от командиров воинских частей, охраняющих ключевые объекты; до конгрессменов и сенаторов, до банкиров, бизнесменов и медиа магнатов в особенности. Чем больше таких людей мы перетянем на свою сторону, тем проще будет развернуть пропаганду и масштабные акции неповиновения.
— И много, Вы думаете, найдется таких людей? — недоверчиво спросил директор.
— По имеющимся у меня сведениям, достаточно много, сэр! — ответил Уотерс. — Надо только не упустить момент и "дожать" их, пока повиноваться Глендейлу не вошло у них в привычку. Если пойдет цепная реакция хотя бы молчаливого бойкота распоряжений Глендейла, его власть быстро рассыплется. Слишком много недовольных его политикой на всех уровнях. Но надо подтолкнуть этот ком, чтобы он покатился на Глендейла и раздавил его.
— Хорошо, Билл, я встречусь с некоторыми людьми, способными… слепить такой ком! С их помощью мы столкнем его на Глендейла!
XXXIX
Когда Тане сказали о смерти Рэя, она долго билась в истерике. Так долго, что измотала и себя, и персонал отделения. Им пришлось сделать ей укол транквилизатора, после чего она заснула, и проспала десять часов. Во сне ей приснился Рэй, шедший ей навстречу по песчаному берегу океана. Почему-то он был в скафандре, которыми они пользовались на Марсе, хотя они были на Земле, она это точно знала. Таня ясно видела его лицо за стеклом шлема; было видно, что он дышит с трудом, задыхаясь от недостатка воздуха. Она попыталась бежать к нему, но ноги стали как ватные и не слушались ее, она едва-едва могла переставлять их. Вот лицо Рэя уже стало красным, глаза дико выпучились, он был на грани удушья. Таня кричала ему и делала знаки, чтобы он поднял стекло шлема, ведь он на Земле, здесь можно дышать без скафандра. Но Рэй не слышал ее и не понимал ее знаков. Вот он упал на песок, корчась в муках удушья. И тут Танины ноги стали вдруг на удивление послушными и сильными. Она подбежала к нему, сквозь стекло шлема было видно, что Рэй уже без сознания. Судорожными движениями Таня пыталась открыть защелки и поднять стекло, но пальцы вдруг онемели, как обмороженные. Безуспешно провозившись с минуту с защелками, и осознавая, что уходит драгоценное время, она стала лихорадочно соображать, как выйти из ситуации. Единственным выбором было разбить стекло. Это было весьма непросто, она знала, что стекло было закаленное и выдерживало большую ударную нагрузку, но… не смотреть же, как Рэй умирает от удушья! Таня оглянулась вокруг в поисках чего-то подходящего для этого. Кроме камней, ничего рядом не было. Взяв увесистый булыжник, она принялась бить им в стекло шлема. Но камень отскакивал, оставляя лишь мелкие трещинки. Таня знала, что надо бить дальше, пока мелкие трещинки не перерастут в большие. Тогда стекло расколется, и воздух попадет внутрь шлема. Но если не рассчитать силу удара, можно ведь и убить Рэя этим самым камнем! От этой мысли ей стало не по себе. Но… другого выбора не было, и она продолжила бить по стеклу, стараясь соизмерять силу удара. Стекло покрывалось все новыми мелкими трещинками, кое-где они стали перерастать в глубокие. Наконец, после очередного удара стекло рассыпалось, и, как Таня ни старалась рассчитывать силу удара, камень провалился в шлем. Таня закричала от ужаса. Глянув вовнутрь, она ожидала увидеть вместо лица кровавое месиво. Но внутри был только… красный марсианский песок. Холодея от ужаса, не веря своим глазам, Таня закричала что было силы. Подняв глаза, она вдруг увидела вокруг себя знакомый марсианский пейзаж: желто-оранжевое небо, дюны мелкого красного песка и веретена мелких смерчиков. Сделав после крика вдох, она сама стала задыхаться в ядовитой атмосфере. В глазах полыхнуло яркой вспышкой, такой же, какую она увидела, когда стреляла ракетами в ночное небо после аварии с вездеходом. От этой вспышки она и проснулась в холодном поту. Проснувшись, какое-то время не могла понять, почему вокруг так темно и где она находится. Потом события вчерашнего дня всплыли в ее памяти, и она почувствовала, как сознание медленно дрейфует прочь от действительности. Это испугало ее, она подумала, не сходит ли с ума. С того самого злополучного дня катастрофы с вездеходом она жила в какой-то степени в сюрреалистичном мире. Потеря зрения сыграла в этом главную роль. Только потеряв зрение, люди начинают понимать, какое это счастье — быть зрячим. К волнениям и стрессам после аварии с вездеходом добавился стресс от второй катастрофы с дирижаблем и потери Рэя. Марс постоянно напоминал людям, что он — не тот уютный и ласковый мир, каким была родная Земля. Малейшие просчеты и небрежности здесь могли обернуться смертью. Неудивительно, что от всего пережитого Танин рассудок слегка помутился. Она стала впадать в депрессию, с каждым днем все больше и больше. Подолгу лежала в постели, перестала интересоваться происходящим, на вопросы отвечала односложно, а то и совсем не отвечала. Попытки медперсонала санчасти расшевелить, вывести ее из этого тупика заканчивались неудачами. К счастью для Тани, в клинике Марсовилля оказался хороший психотерапевт, сумевший вывести ее из состояния этого духовного ступора.
XL
Последние три дня Глендейл ходил злой, как черт. Замысел Мортимера, прекрасно обдуманный и осуществленный, теперь вдруг начал давать сбои. То тут, то там случались какие-то накладки, иногда сводившие на нет все его усилия по установлению личной власти. Люди, ответственные за исполнение его распоряжений, ссылались то на объективные факторы, то на упущения низовых исполнителей. На первый взгляд эти отговорки выглядели убедительными, но… у Глендейла чем дальше, тем больше создавалось впечатление саботажа. Подкреплялось это убеждение еще и тем, что через дня четыре после "Варфоломеевской ночи" началось вещание на страну частных зарубежных спутниковых каналов, обрушившихся с волной критики на него, Мортимера, и их ближайших помощников. И критика эта была не всегда голословной, и выглядела хорошо организованной. Государственные зарубежные СМИ пока воздерживались от открытой критики Глендейла и его политики, ограничиваясь лишь констатацией фактов и в целом объективным освещением событий. Но самое неприятное случилось сегодня. Утром позвонил Мортимер и попросил аудиенции по важному делу. Только войдя, Мортимер молча подошел к компьтеру, вышел на сайт одного британского новостийного агентства, и показал ему статью, повергшую Глендейла сначала в ярость, а потом в уныние. В ней Рон Стюарт, за которым люди Мортимера безуспешно охотились, вывалил на Глендейла весь тот компромат, который выболтали ему братья Манзанино. В довесок к этому он вывалил и кое-что менее существенное из досье директора ФБР. Когда приступ ярости прошел, и Глендейл снова обрел способность соображать адекватно, он спросил Мортимера:
— Джон, что-нибудь делается для того, чтобы американцы не читали эту гадость обо мне?
— Да, сэр, каждый иностранный сайт блокируется, как только в поле зрения поисковых систем попадает подобного рода крамола про Вас. А отечественные и вовсе закрываются… на неопределенное время. Мы оставили полностью незаблокированными для внутреннего пользования только несколько наших серверов, чтобы знать, чего ожидать от недругов и быть в курсе событий. Так что со стороны интернета большого вреда не будет. Вот откуда исходит реальная опасность, так это со стороны иностранных спутниковых телеканалов. Блокировать сигнал со спутника невозможно; а отслеживать каждый спутниковый приемник и тарелку, да еще находящиеся в частном пользовании, просто нереально.
— А Вы не преувеличиваете эту опасность? — недоверчиво спросил Глендейл. — Ведь в стране введено чрезвычайное положение, верные нам части контролируют ключевые города и объекты в них. Любого, кто попробует протестовать, можно без долгих проволочек поставить к стенке.
— Нет, сэр, я не преувеличиваю! Идеология всегда была самым сильным оружием, способным как поднять людей на борьбу, так и деморализовать их. Вы слышали что-нибудь о Льве Троцком? — спросил Мортимер.
— Троцкий, Троцкий… дай бог памяти! Это кто-то в России, еще при Советах?
— Совершенно верно, член первого большевистского правительства Ленина, пламенный агитатор. Сразу после прихода к власти большевики развязали гражданскую войну, в которой поначалу терпели одно поражение за другим. Так вот, Троцкого посылали на самые угрожающие участки фронта, где красные уже фактически были сломлены. И после его речей солдаты сами шли в атаку, и опрокидывали врага, порой даже превосходящего их. Тем, что Советы удержались у власти и победили в окружении врагов, они во многом обязаны Троцкому. Волею случая этот журналист, как его…, Стюарт, и стал таким вот Троцким Вашей оппозиции. Недооценивать важность информационной войны — значит проиграть битву за власть!
— И что теперь делать? — растерянно спросил его Глендейл. — Ведь эта пропаганда теперь может достаточно быстро, как кислота, разъесть все, что сделано нами за долгие годы пути к высшей власти!
— Ума не приложу, сэр! — ответил Мортимер. Впервые за последние годы он действительно не знал, что делать.
— Я знаю! — сказал Глендейл после недолгого размышления, с патетическим выражением решимости обреченного на лице. — Сказавши "а", надо говорить и "б". К черту все слюнявые демократические нормы! Будем действовать, как Гитлер после прихода к власти. Кнутом и пряником, и больше кнутом, чтобы особо чувствовался контраст с пряником. Малейшее недовольство должно пресекаться, даже незначительный бунт наказываться. Только создав атмосферу страха перед неотвратимым наказанием даже за малейшие грехи можно держать людей в повиновении. Необходимо создать тайную полицию, шпионящую за гражданами и имеющую полномочия хватать любого за малейшую крамолу. Это наше большое упущение, надо было заняться этим еще до введения чрезвычайного положения!
— Но у нас уже есть такое подразделение в ФБР! Не с такими широкими полномочиями, хватать людей просто так они не могут! — ответил Мортимер.
— Знаю, но оно слишком мало для задач того масштаба, который необходим в нынешней ситуации. К тому же, даже шпионя, эти люди привыкли придерживаться демократических норм. Они не смогут быть надежной опорой в тотальном терроре. Их необходимо заменить теми, кто не будет чувствовать себя скованными догмами демократии. И потом, их директора отнюдь нельзя причислить к числу людей, которым я доверяю. Джон, подберите кандидатуры шефа этой организации! Я имею в виду тайную полицию, не ФБР… пока что! После утверждения разработайте с ним структуру, штат и задачи каждого отдела! Окончательно все это утвердим после совместного обсуждения. И пора уже начать проводить поправки в конституцию, отменяющие ограничения по срокам президентства и по его полномочиям! Они ведь уже готовы, насколько я помню?
— Ну да, уже давно! — ответил Мортимер, несколько ошарашеный натиском Глендейла.
— Вот и прекрасно! Действуйте, Джон, и постоянно держите меня в курсе событий!
Глендейл предпринял, в общем-то, правильные шаги, но слишком поздно. Оппозиция его диктатуре росла с каждым днем, саботаж его распоряжений все больше сводил на нет его усилия. Вскоре после введения чрезвычайного положения состоялась встреча лидеров оформляющейся оппозиции. Массовые собрания, митинги и демонстрации были запрещены, поэтому оппозиционеры использовали для встречи благовидный предлог — похороны известного телеведущего Шона Маршалла, бывшего другом многих политиков, крупных бизнесменов и высших чиновников страны. Шон более двадцати лет был ведущим популярной телепрограммы, и почти все мало-мальски значимые политики страны бывали гостями его шоу, некоторые не один раз. После панихиды заговорщики собрались отдельной группой, и, якобы поминая усопшего, обсудили планы действий и назначили ответственных за их исполнение. На начальном этапе главный упор делался на антиглендейловскую пропаганду, дискредитацию его действий и саботаж указов и распоряжений. Директор ФБР, тоже бывший на встрече, пообещал помощь в реализации этих планов через сеть своих агентов, многие из которых имели влияние на среднее и низовое звено потенциальных исполнителей саботажных действий. На некоторые ключевые фигуры в правительстве и администрации президента директор и сам имел влияние. Иногда это было не очень чистоплотное влияние, но директор был полон решимости давить и на такие рычаги, если по-хорошему не выйдет. Особая важность придавалась задаче склонения на сторону оппозиции командиров воинских частей, призванных подавлять протесты населения и охранять ключевые дороги, транспортные узлы и важные объекты. Тех же, которых не удастся склонить, следовало хотя бы уговорить не вмешиваться в ход событий. Это было одной из самых трудных задач. Военные — люди, привыкшие к дисциплине и подчинению приказам. Кроме того, они давали присягу. Убедить их пойти на неповиновение приказам и нарушение присяги будет очень непросто. Поэтому предполагалось начать попытки склонения прежде всего с тех командиров, кто слыл человеком думающим, а не просто машиной для исполнения приказов. К тому же, в случае выхода не на тех людей был большой риск не просто получить отказ, а и "засветить" и провалить всю организацию. Трибуналы сейчас отправляли людей за решетку десятками тысяч, без долгих проволочек. Такие сведения о личностных особенностях командиров можно было добыть только в архивах Пентагона, куда тоже еще следовало найти лазейку. Это было возложено на Уотерса, который после удачно проведенной операции с перехватом похищенного Рона Стюарта пошел на повышение, и был переведен на работу в Штатах; и на его людей.
Вскоре такой случай представился сам собой. Один из оперативников Уотерса случайно в баре познакомился с майором, работающим в Пентагоне. Уотерс поставил задачу своим людям искать любые контакты в Пентагоне, могущие вывести на архивы с личными делами командиров среднего и высшего звена; и оперативник сразу уцепился за такую ниточку. Оказалось, что майор служил по медицинской части, и по службе имел доступ к личным делам командиров. Все армейские командиры раз в пару лет проходили медкомиссию, в том числе и психиатрическую. На каждого заводился психологический профиль, в соответствии с которым выносился вердикт о годности командира к командованию ввереными ему частями. Психологический профиль был очень детальный, указывающий на такие личностные психологические особенности, о которых не то что знали, а и подозревали далеко не все подопечные. Майор же оказался подвержен пагубным страстям — играл в казино. Иногда выигрывал, раза четыре даже неплохо, но чаще проигрывал. В последнее время ему очень не везло, и он залез в долги. Теперь не знал, как их возвращать; его жалованье хоть и было весьма пристойным по армейским меркам, но совершенно не предусматривало расходы на казино. Майор был в печали от такого поворота судьбы, и заливал печаль в баре. Оперативник угостил майора пару раз выпивкой, у того развязался язык, и спьяну он выболтал, кто он и где служит. Когда же после еще пары рюмок майор поведал о своих финансовых проблемах, оперативник почуял удачу. Раньше он тоже служил в армии, после ранения вышел в отставку; и, как оказалось, у них были общие армейские знакомые. Разбередя душу майору воспоминаниями, оперативник улучил момент, и предложил ему финансовую помощь. Выяснив размер его долга, оперативник тут же выписал ему чек на половину суммы, сказав, что вторую половину он получит после выполнения небольшой услуги. Майор не верил своим глазам, решение проблем свалилось прямо с неба! От счастья и выпивки он совершенно обалдел, и даже не поинтересовался, какую услугу от него требуют. Тут оперативник засобирался, взял у майора визитку, расплатился за обоих; и, сказав тому, что позвонит ему на днях, ушел. Во время всей беседы он курил, прикуривая от зажигалки "Зиппо", все время стоявшей на столе. В зажигалке была вмонтирована миникамера, записавшая всю их беседу. Когда на следующее утро майор проснулся, и в поисках завалявшейся в карманах купюры наткнулся на чек, он все вспомнил, и ужаснулся своей глупости. Первым его порывом было отнести чек назад этому… как его бишь…. Саймону Скотту, как было написано в чеке. Но тот не оставил никаких своих координат. Полдня майор боролся с искушением тут же отнести чек в банк, понимая, что деньги ему выдали не за красивые глаза. В конце концов, даже если этот… Саймон и записал их беседу, вряд ли он выболтал что-то серьезное, раз ему пообещали вторую половину за какую-то услугу. А чек…. его можно и вернуть назад этому… Саймону, черт бы его побрал! Или вот прямо сейчас взять и порвать его! Майор взял чек, собираясь порвать его в клочки от греха. Но тут ему на глаза попалась сумма в чеке…. черт возьми, это ровно половина того, что ему требовалось для покрытия долга! И этот долг ему больше нечем покрыть, не влезая в новые долги. Он и так уже взял жалованье за полгода вперед, и покрыл только треть долга. А ведь еще проценты, черт их дери! Майор долго собирался с духом… взял чек за оба конца, зажмурился, и уже совсем было собрался рвануть за концы. Но тут перед глазами снова всплыла сумма долга, и он чуть не разрыдался. Выпустив чек, он со стоном плюхнулся на диван. Отойдя немного, он стал соображать, какую такую информацию им от него надо. В секреты государственной важности он посвящен не был; самой серьезной информацией, к которой он имел доступ, были досье для служебного пользования о психическом и физическом состоянии среднего и высшего армейского командования. Как люди, вербующие его, собирались использовать такую информацию, он не имел ни малейшего понятия. А может…. они через него собираются как-то выходить на его подопечных, используя, скажем… психологический профиль? Если так, то пусть сами пытаются как-то соблазнять или шантажировать их! В конце концов, это личное дело каждого, соглашаться или нет, а его совесть тогда и вовсе чиста! Придумав для себя такую отговорку, майор с успокоившейся совестью засобирался в банк. Чек в банке приняли без проблем, и через пару дней, когда платеж прошел, Уотерс знал, что майор сглотнул наживку и крепко сидит на его крючке. "Теперь он будет делать то, что от него требуется, а иначе… у нас есть чем его припереть!" — подумал Уотерс.
XLI
Таня наконец-то попала на борт орбитальной станции, где в специальном отсеке для пациентов, ожидающих отправки на межпланетном челноке, ей предстояло провести неделю. Предшествующее этому путешествие из Сэнди Крик в Марсовилль прошло гладко, без приключений. Погода установилась хорошая, и за два с половиной часа ее доставили дирижаблем. В Марсовилле пришлось подождать еще сутки отправки из астропорта марсианского модуля-челнока на станцию. Астропорт Марсовилля был пока что единственной космической гаванью на Марсе, способной переваривать большой грузо- и пассажиропоток. Большой — это по марсианским меркам, конечно. На Земле аэропорт с таким оборотом считается самым заштатным. Но… на Марсе еще не жило столько людей, чтобы строить по-настоящему большой астропорт. Вместо этого в планах на следующие семь лет было строительство астропортов, подобных Марсовилльскому, в главном поселении каждого кластера. Это избавило бы другие кластеры от постоянной транспортной зависимости. Марсовилльский астропорт состоял из шести доков, каждый из которых был способен принять один посадочный модуль с орбитальной станции "Мэйфлауэр-2", висящей на околомарсианской орбите. Марсианские посадочные модули были универсальны, и могли перевозить либо грузовую (грузоподъемностью до 75 т), либо пассажирскую (вместимостью до 60 чел.) кабину. Допускалась также перевозка нестандартных и крупногабаритных грузов без кабины, пристыкованными под самим модулем. Кабина (и грузовая, и пассажирская), шестигранной в плане и шатрообразной в сечении формы, пристыковывалась к посадочному доку на орбитальной станции. А сам модуль, как курица на яйца, садился сверху на кабину, пристегивался к ней специальными замками-захватами, и был готов снова взлетать с грузом. Впрочем, такая операция была необходима только на орбитальной станции; на Марсе же кабину просто подкатывали под модуль, стоящий на посадочной площадке, что было проще и безопаснее. Посадка модуля на кабину была очень сложным маневром, пилоты модулей все имели высшую категорию и допускались к полетам на них только после определенного налета часов и двухмесячного курса спецподготовки. Сам модуль был похож на гигантского шестиногого паука, высотой шесть и диаметром (размахом ног-опор) тринадцать метров. Наверху его была шарообразная пилотская кабина, посаженная на кольцевидное основание, служившее также топливным баком. Из этого кольца вниз по углам шестигранника шли шесть ног-опор, на трех из которых были установлены соплами вниз реактивные двигатели, немного отклоняющиеся по вертикали для обеспечения не только импульсной, но и векторной коррекции положения модуля в пространстве. Опоры были двухзвенные, нижние звенья — телескопические и сгибающиеся наружу и вовнутрь, так что всегда можно было отрегулировать высоту каждой ноги, а значит, и строго вертикальное положение модуля. Это было важно при аварийной посадке на неровную поверхность, и особенно при взлете с нее. Впрочем, дно посадочного дока астропорта, представляющее собой диск из армированного полибетона диаметром шестнадцать метров и толщиной полтора; было весьма ровным, выставленым по горизонтали. Этот диск значительно облегчал взлет и посадку, и делал модуль устойчивым на зыбком грунте. Все шесть доков располагались веером вокруг невысокого круглого двухэтажного здания астропорта. Однако, двухэтажным оно было только над поверхностью, под поверхностью были еще шесть этажей. От него на уровне второго этажа к каждому доку тянулся герметичный тоннель-переход, по которому люди проходили на посадку или высадку. Грузовые кабины загружались обычно на грузовом терминале чуть поодаль от здания, и буксировались к докам электрокарами по объездной бетонной дороге, проложенной позади доков. Она соединяла все доки и широкой подковой опоясывала территорию астропорта. Между доками и зданием, под тоннелями-переходами, пролегала еще одна бетонная дорога, соединяющая доки и здание ответвлениями. Для борьбы с песчаными заносами после пылевых бурь пришлось пойти на ухищрения. Грунт за пределами бетонных дорожек разровняли, полили особым полимерным составом, который образовывал гладкую твердую корку на поверхности. Когда дули пыльные бури, песок по большей части перекатывался через такую корку, почти не задерживаясь на ней. Те же заносы, что все-таки иногда образовывались, сдувались "ветродуем" — специальной машиной, по сути, воздушной турбиной большой мощности на колесах. Турбина поворачивалась в пределах 180о, мощной струей сдувая песок с дорожек и конструкций в сторону. После посадки и остановки двигателей к пассажирской и пилотской кабинам подтягивались герметичные "пуповины" для входа-выхода пассажиров и пилотов; наподобие тех, через которые выходят пассажиры из самолета на Земле. Следом пристыковывались шланги подачи реактивного топлива, окислителя и сжатого воздуха, кабели электропитания. Пассажирская кабина была поменьше, полегче, с менее толстыми стенками, в отличие от грузовой. Внутри нее устанавливались до 60 кресел для пассажиров. В кабине имелись системы освещения, обогрева, регенерации и кондиционирования воздуха, автономного электропитания, а также иллюминаторы. В грузовой кабине было все то же самое, кроме кресел и меньшего числа иллюминаторов. Оба вида кабин, и пассажирская, и грузовая, были герметичными. Грузовая — на случай перевозки грузов, не терпящих отсутствия воздуха; например, животных и растений. В большинстве же случаев воздух из грузовой кабины просто откачивался перед полетом. Пилотская кабина венчала все это сооружение и имела круговой обзор. Кроме того, в ее полу по окружности имелось несколько иллюминаторов, позволяющих видеть все под собой. На самой кабине находились антенны радиосвязного, локационного и навигационного оборудования. В полу пилотской кабины была также шлюзовая камера для выхода наружу на случай посадки вне дока. В ней едва умещался один человек в скафандре, но больше для экипажа из двух пилотов и не нужно было. Управление модулем в руках опытного пилота со стороны смотрелось проще простого: все маневры производились джойстиком, регулировавшим отклонение маршевых двигателей; и тремя ручками сектора газа, регулировавшими подачу топлива на каждый двигатель индивидуально. Но чтобы управлять с такой легкостью, требовалось наличие пилотской квалификации, определенного налета часов на самолетах или дирижаблях, и двухмесячного курса подготовки пилотов таких модулей. Малейшая ошибка, особенно на конечном этапе посадки, была чревата аварией, а то и катастрофой с жертвами. В начале эксплуатации посадочных модулей случилось четыре аварии и одна катастрофа, в которой погибли восемь человек. Все аварии случились из-за ошибок пилотов, главным образом, в визуальной оценке высоты. Катастрофа же произошла в 2037 году из-за отказа на посадке одного из двигателей. Двигатель отказал на высоте 38 метров, два других создали нескомпенсированную тягу, и модуль перевернуло вверх ногами. На приличной скорости он врезался в землю, пилотскую кабину расплющило в лепешку; а те шестеро пассажиров, кто не пристегнулся, получили смертельные увечья. Остальные двадцать девять пассажиров отделались несмертельными ранениями и ушибами, что зарекомендовало высокую надежность пассажирской кабины. На таком вот челноке и в такой пассажирской кабине Таню и доставили на орбитальную станцию. Межпланетный челнок прибыл по расписанию, но до его отправки на орбитальную станцию на околоземной орбите предстояло подождать еще три дня. Все три дня круглосуточно шла разгрузка-загрузка челнока. Марсианские колонии все еще достаточно сильно зависели от снабжения с Земли, хотя уже не абсолютно, как это было в начале колонизации. Этим челноком с Земли были доставлены запчасти и агрегаты для строительной и горнопроходческой техники, смазочные масла для механизмов и жидкости для гидравлических систем, порошок полибетона, урановые стержни для реакторов, электроника и электромеханика для разных систем в поселениях, различное продовольствие, почта и новая партия поселенцев в сорок шесть человек. Назад отправлялись поломанные машины и механизмы, слишком дорогие, чтобы бросить их ржаветь на Марсе, и которые невозможно было починить здесь; образцы геологических пород, обратная почта и те из колонистов, у кого истек срок контракта, либо отправляющиеся в отпуск. Были еще семнадцать человек вышедших на пенсию, одиннадцать умерших, пожелавших быть похороненными на Земле, и двое больных, включая Таню. Таня сама передвигаться по станции, да еще в условиях невесомости, не могла. Она едва начала привыкать передвигаться вслепую в пределах своего отсека. Самое трудное было научиться не натыкаться на острые углы и выступы, которых в ее каюте было нарочно сделано как можно меньше. Чтобы она случайно не разбила голову, выделывая акробатические кульбиты, ей еще в Марсовилле выдали боксерский шлем, позаимствованный в местном спортзале. Глаза она еще раньше стала защищать черными очками. При отсутствии силы тяжести, паря в каюте или отсеке, очень трудно было ориентироваться из-за постоянно меняющегося даже от легкого толчка положения собственного тела в пространстве. Когда она теряла тактильный контакт с предметами и стенами, часто ловила себя на мысли, что, должно быть, со стороны ее судорожные барахтания в попытке нащупать снова какую-то опору выглядят очень смешно. В условиях ограниченного пространства и всеобщей предстартовой суеты, чтобы не мешать другим, ей приходилось практически безвылазно торчать в своей каюте. Скука была смертн ая, но… так она, по крайней мере, не усложняла жизнь себе и другим. Четыре раза в день к ней приходила медсестра, приносила еду. По причине все той же невесомости жидкую пищу приходилось есть из тюбиков, выдавливая ее в рот. Последний раз Таня проделывала это три года назад, когда летала на Землю в отпуск после окончания срока контракта; но тогда все это, и невесомость, и еда из тюбиков, было развлечением. А сейчас приходилось заново осваивать простейшие движения, которые зрячие пассажиры делали без труда; на ощупь и на слух учиться ориентироваться в пространстве. Как это часто случается у потерявших зрение, у нее повысилась слуховая чувствительность. Теперь она подолгу не могла уснуть из-за повсеместных на корабле фоновых шумов и звуков, издаваемых работающими системами и механизмами. Она слышала их порой даже через затычки, любезно предоставленные бортовым врачом. К слову сказать, медперсонал санчасти станции окружил ее вниманием и заботой. Медсестра постоянно дежурила в соседней каюте, и являлась по первому зову. Каждый день на час-полтора Таню сопровождали на занятия в бортовой тренажерный зал. Она поначалу было отказывалась, но врач настоял, сказав, что иначе через почти три месяца мизерного тяготения она не сможет самостоятельно ходить на Земле. Таня подчинилась, а через пару дней и вовсе вошла во вкус, и стала иногда проситься в зал во второй раз на день. Занятия на тренажерах, помимо прямой пользы, еще и помогали "убить" время, и отвлекали от тягостных мыслей и хандры.
XLII
Однажды Таня, не в силах больше сидеть без дела, вышла прогуляться в отсек, в который выходила ее каюта. Ей еще в первый день "показали", где были "поручни для ускоренного передвижения". Когда ей в первый раз сказали про эти поручни, она было подумала, что это какая-то механическая "примочка", к которой можно, скажем, пристегнуться, и она потащит тебя сама по лабиринтам отсеков. Но все оказалось куда проще: это были самые обычные металлические поручни, тянущиеся через каждый отсек по одной из стенок. Перехватываясь за них руками, можно было буквально перелетать с приличной скоростью из отсека в отсек. Без них приходилось бы хвататься за что под руку попало, что было не всегда удобно, а иногда и небезопасно. Да и скорость передвижения при этом была куда ниже. Термин же этот был придуман остряками для "чайников", таких, как Таня. Все от души потешались над легковерным новичком, когда какой-нибудь шутник из экипажа на полном серьезе посылал его к начальству узнать, можно ли ему пользоваться "поручнями для ускоренного передвижения". Впрочем, над Таней, ввиду ее ограниченной дееспособности, так подшучивать не стали; просто объяснили, что это за штука такая. Таня, выплыв из своей каюты, покрутила туда-сюда головой, стараясь определить, откуда доносится знакомое гудение. Поручень находился прямо под одним из насосов, и по его звуку Таня научилась находить поручень. Схватившись за него, и перебирая руками, она со скоростью человека, идущего скорым шагом, стала передвигаться вперед. Обострившийся слух здорово помогал ей ориентироваться в пространстве, частично компенсируя потерянное зрение. Слыша, что впереди никого нет, Таня буквально летела вперед. Через метра три должен быть поворот под прямым углом, и она несколько замедлилась. Вот наконец она почувствовала наощупь изгиб поручня, уходящего за угол, и снова рванула вперед. Но тут что-то массивное и твердое ударило ее в правый висок. Не столько от боли, сколько от неожиданности Таня вскрикнула, выпустив поручень из рук. В глазах вспыхнуло, она потеряла ориентацию, и, судорожно размахивая руками и ногами, кувыркалась, как волчок на исходе завода. Рядом кто-то охнул, схватил ее за руку, и взволнованным мужским голосом спросил, все ли с ней в порядке.
— Еще не поняла! Вроде да! — ответила Таня в замешательстве, ощупывая голову. — Где тут поручень, подскажите?! А то я не вижу ничего!
— О, господи! — воскликнул мужчина испуганно. — Давайте я Вас в санчасть провожу!
— Нет-нет, не переживайте! Я зрение потеряла задолго до того, как Вы меня по голове стукнули! — успокоила его Таня.
— Уф! — облегченно вздохнул мужчина. — И все же, я Вас провожу в санчасть! Мало ли что! Вот только вызову кого-нибудь отнести на место эту вот бандуру, которой я Вас стукнул.
Как Таня ни артачилась, незнакомец настоял на своем. Связавшись с каким-то Анджеем по рации, он попросил его доставить какой-то агрегат, название которого Таня не поняла, в отсек Е8, и сдать его техникам.
— Ну вот, сейчас мой товарищ придет, и доставит эту бандуру куда надо! Минуту, я только привяжу ее, чтобы не болталась в отсеке! — сказал незнакомец, возясь со своей ношей. — Кстати, меня зовут Игорь, а Вас?
— Таня! — представилась Таня. — Судя по имени, Вы — русский?
— Ага! — ответил Игорь, — А Вы?
— Американка, но тоже с русскими корнями! Мои бабушка и дедушка по отцу были русскими.
— Ясно! Ну что, пойдемте в санчасть? Давайте мне левую руку, а правой возьмитесь за поручень, он справа от Вас. Перехватывайте понемногу поручень, и… вперед! Я Вам буду подсказывать дорогу.
Взявшись за руки, они неспешно поплыли по отсекам в сторону санчасти, находившейся в носу корабля. Будучи не только галантным, но и достаточно разговорчивым, Игорь быстро наладил контакт с Таней. Вообще, ему с ней было как-то удивительно легко и приятно общаться. Еще до того, как они дошли до санчасти, он успел рассказать ей, что он инженер-электронщик, уже третий год летает на челноке; а до того работал на Земле в институте, проектирующем плазменные двигательные системы для тех же челноков. Рассказал также, что уже два года как разведен, имеет дочь, которая живет с матерью в России. Таня также вкратце поведала ему о себе. Тут они подошли к санчасти, где Таня сделала последнюю слабую попытку избежать осмотров. Но Игорь вместе с дежурным врачом настояли, и она подчинилась. Врач осмотрел ее голову, не нашел никаких следов удара, задал ряд вопросов о самочувствии. По результатам осмотра и опроса врач заключил, что возможно весьма легкое сотрясение мозга, которое вполне может пройти бессимптомно. Во всяком случае ничего серьезного, госпитализация и лечение не требуются. Врач предложил Тане остаться, если она желает, чтобы окончательно удостовериться, нет ли симптомов сотрясения. Но Таня собралась идти, и Игорь вызвался проводить ее до каюты. На пути назад они поболтали понемногу обо всем, пошутили и посмеялись над сегодняшним происшествием; и когда Игорь сказал, что они уже перед ее каютой, она почувствовала, что ей не хочется с ним расставаться.
— Вам надо идти? — спросила она.
— Надо, к сожалению! — ответил он. — Я сейчас на смене.
— А когда заканчивается смена? — спросила она.
— В восемь! — ответил он.
— А Вы приходите после смены! — сказала она. — Я поставлю этот, как его… самовар. Попьем
чайку, поболтаем о том, о сем!
Оба посмеялись удачной шутке. Самоваров, конечно, на корабле не было, это был редкий теперь антиквариат. Он еще усмехнулся ее неправильному ударению в русском слове, у нее это мило выходило.
— Я Вас чуть не убил, а Вы меня в гости приглашаете! — шутливо посетовал он.
— Ну, вот и отметим неудачное покушение на мою жизнь! — парировала она.
— Ну, хорошо, приду! — пообещал он. — В восемь пятнадцать, хорошо?
— Хорошо! — ответила она. — Буду ждать!