- В чем дело?
- Я хотел бы поговорить с вами о Карен Рэндэлл.
- Я уже раз десять все объяснял. Спросите лучше доктора Карра.
- Я был у него.
Уайтинг провел ладонью по волосам и повернулся к жене.
- Все хорошо, дорогая. Налей мне кофе, пожалуйста. Не угодно ли чашечку? - спросил он меня.
- Да, если можно.
Мы устроились в тесной гостиной, обставленной дешевой ветхой мебелью, и я сразу почувствовал себя как дома. Каких-нибудь несколько лет назад я и сам был интерном и прекрасно знал, что такое безденежье, тревога, подавленность, черная работа по скользящему графику, когда среди ночи тебя то и дело кличет медсестра, чтобы получить "добро" на очередную пилюлю аспирина для пациента Джонса, когда приходится усилием воли соскребаться с топчана и осматривать больного. Знал, как легко допустить роковую ошибку в эти предутренние часы. В бытность мою стажером я однажды едва не убил старика, у которого было слабое сердце. Когда спишь три часа за двое суток, можно таких дров наломать. И пропади оно все пропадом.
- Я понимаю, что вы устали, и не отниму у вас много времени, - сказал я.
- Нет-нет, - с очень серьезным видом ответил Уайтинг. - Если я сумею чем-то помочь... Ну, то есть...
В комнату вошла миссис Уайтинг с двумя чашками кофе. Она окинула меня неприязненным взглядом. Кофе оказался жидким.
- Хочу расспросить вас о состоянии девушки в момент её поступления. Вы тогда были в приемном покое?
- Нет, я пытался вздремнуть. Меня позвали.
- Во сколько это было?
- В четыре часа плюс-минус несколько минут.
- Расскажите, как все происходило.
- Я прилег, не раздеваясь, в каморке возле травмпункта, но едва успел задремать, как меня позвали. Я только что поставил капельницу одной старухе, которая все время норовит выдернуть иголку, да ещё врет, что это делает кто-то другой, - Уайтинг тяжко вздохнул. - Короче, намучился я с ней и был совсем осоловевший, а тут ещё срочный вызов. Я встал, окатил голову холодной водой, вытерся и отправился в приемный покой. Девушку как раз вносили.
- Она была в сознании?
- Да, хотя почти не соображала. Потеряла много крови и была белая как мел. Бредила, тряслась в лихорадке. Мы не могли толком измерить температуру, потому что больная клацала зубами. Но кое-как определили. Тридцать восемь и девять. После этого начали брать перекрестную пробу.
- Что ещё вы сделали?
- Медсестры укутали её одеялом и подсунули под ноги подставки, чтобы кровь приливала к голове. Затем я осмотрел её. Было вагинальное кровотечение, и мы поставили диагноз: самопроизвольный аборт.
- В крови были какие-нибудь сгустки? - спросил я.
- Нет.
- Никаких фрагментов тканей? Может быть, лоскутья детского места?
- Нет, ничего такого. Но кровотечение началось задолго до её поступления к нам. Ее одежда... - Уайтинг умолк и уставился в угол. Наверное, перед его мысленным взором опять встала вчерашняя картина. Одежда была очень тяжелая. Санитарам пришлось повозиться, чтобы снять её.
- Девушка произнесла что-нибудь членораздельное, пока её раздевали?
- В общем-то нет. Бормотала время от времени. Кажется, что-то про старика. То ли "мой старик", то ли просто "старик", не знаю. Но речь была невнятная, да никто и не прислушивался.
- Больше она ничего не сказала?
Уайтинг покачал головой.
- Нет, когда срезали одежду, она все норовила прикрыться. Однажды произнесла: "Не смейте так со мной обращаться", а потом спросила: "Где я?". Но это было в бреду. Она почти ничего не соображала.
- Как вы боролись с кровотечением?
- Пытался локализовать. Это оказалось непросто, да ещё время поджимало. Нам никак не удавалось установить лампы. В конце концов я решил использовать марлевые тампоны и заняться возмещением кровопотери.
- А где все это время была миссис Рэндэлл?
- Ждала за дверью. Держалась молодцом, пока мы не сообщили ей, что случилось, а потом сломалась. Совсем расклеилась.
- А что с бумагами Карен? Она когда-нибудь лежала в вашей больнице?
- Я увидел её карточку, только когда... когда все было кончено. Их приходится доставлять из регистратуры, на это требуется время. Но я знаю, что она наблюдалась у нас. С пятнадцатилетнего возраста у неё ежегодно брали мазок на рак матки, дважды в год обследовали и брали кровь. За её здоровьем следили весьма и весьма пристально. Оно и неудивительно.
- Вы не заметили в её истории болезни чего-нибудь необычного? Кроме аллергических реакций?
Уайтинг печально улыбнулся.
- А разве их не достаточно?
На какое-то мгновение меня охватила злость. Парень напуган, это понятно, но зачем такое усердное самобичевание? Люди ещё будут умирать у него на руках. Много людей. И пора бы уже свыкнуться с этой мыслью. Равно как и с мыслью о том, что он всегда может дать маху. Ошибки неизбежны, в том числе и роковые. Мне хотелось сказать Уайтингу, что, если бы он потрудился спросить миссис Рэндэлл, нет ли у Карен аллергических реакций, и получил отрицательный ответ, сейчас ему нечего было бы опасаться. Разумеется, Карен все равно умерла бы, но никто не смог бы обвинить в этом Уайтинга. Промах стажера заключался не в том, что он убил Карен Рэндэлл, а в том, что не испросил на это разрешения.
Но я не стал говорить ему об этом.
- В истории болезни были какие-нибудь упоминания о душевных расстройствах?
- Нет.
- Ничего примечательного?
- Ничего, - ответил Уайтинг и вдруг нахмурился. - Погодите-ка. Была одна странность. С полгода назад Карен направили на просвечивание черепной коробки.
- Вы видели снимки?
- Нет, только просмотрел отчет рентгенолога.
- И что?
- Все в норме, никакой патологии.