Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилось студенчество и Сизая Нелл, семидесятилетняя алкоголичка, которая умерла за год до того, как попала к нам в прозекторскую. Мы прозвали её Нелл и ещё уймой других имен и все время осыпали мрачными шуточками, в надежде, что это поможет нам довести работу до конца. Помню, как мне хотелось уйти, бросить все к черту, лишь бы не резать холодную, влажную, смердящую плоть, не сдирать её с костей слой за слоем. Я мечтал о том дне, когда покончу с Нелл и смогу забыть её зловоние, вытравить из памяти это давно мертвое, скользкое от слизи тело. Все остальные говорили, что с такими покойниками даже проще, а мне хотелось только одного - чтобы все поскорее кончилось. И я продержался до конца, до последнего рассечения, пока мы не изучили все её чертовы нервы и артерии.
После той моей первой встречи с трупом, да ещё таким жутким, я вдруг с удивлением обнаружил, что мне интересно заниматься патологоанатомией. Я люблю свою работу и уже научился не обращать внимания ни на внешний облик, ни на запах мертвецов, и воспринимать каждое новое вскрытие как должное. Но вот что странно: ощущение новизны не исчезло. В каком-то смысле вскрытия стали для меня источником новых надежд. Человек только что умер, и вы знаете его историю болезни. Для вас он - не безликий "жмурик", а все ещё человеческое существо, которое совсем недавно вело битву, личную битву, единственную по-настоящему личную битву в своей жизни. И потерпело поражение. Ваша задача - выяснить, как и почему был проигран этот бой, и каким образом помочь другим людям, которые только готовятся к такой же борьбе. И самому себе. Вскрытие - это не просто взрезание трупов, которые исполняют свою единственную тошнотворную служебную обязанность - быть мертвыми, холодными обитателями сумрачного царства, подлежащими дотошному изучению.
Дома Джудит первым делом убедилась, что с детьми все в порядке, и отправилась звонить Бетти, а я решил отвезти домой няньку - миниатюрную и весьма бойкую девицу по имени Салли, капитана команды болельщиков бруклайнской средней школы. Когда я подвозил её, мы обычно болтали о пустяках и затрагивали лишь самые нейтральные темы. Нравится ли Салли учеба, в какой колледж она намерена поступать. Ну, всякое такое. Но сегодня меня одолело любопытство. Я чувствовал себя старым и потерянным, как человек, вернувшийся на родину после долгих странствий. Все вокруг казалось чужим и незнакомым, особенно дети. Они делали совсем не то, чем занимались в их возрасте мы. Жили другими чаяниями, преодолевали другие сложности. Во всяком случае, они уж наверняка потребляли другие наркотики. Впрочем, быть может, их трудности и не отличались от наших. По крайней мере, мне хотелось бы думать именно так.
В конце концов я решил, что, наверное, просто перепил на вечеринке, а посему мне лучше помолчать и не вдаваться в расспросы. Вот я и молчал, слушая болтовню Салли о том, как она сдавала экзамен на водительские права. При этом я испытывал смешанное чувство страха и облегчения. А потом поймал себя на том, что веду себя глупо, поскольку у меня нет никаких причин интересоваться жизнью няньки моих детей или желать получше узнать её. К тому же, если я начну выказывать любопытство, Салли, чего доброго, неверно меня поймет. Беседовать о водительских правах куда безопаснее: это надежная и достаточно серьезная тема для разговора.
А потом я ни с того ни с сего подумал об Алане Зеннере. И вспомнил слова, сказанные однажды Артом: "Если хочешь узнать что-то об этом мире, переключи свой телевизор на канал интервью и убери звук". Спустя несколько дней я так и сделал. Это было ужасно: раздувающиеся щеки, неугомонные губы, меняющиеся выражения лиц, сучащие руки. И - безмолвие. Ни единого звука. Никакой возможности понять, о чем говорят все эти люди на экране.
Адрес я нашел в телефонном справочнике. Сэмьюэл Арчер, Лэнгдон-стрит, 1334. Я набрал номер и услышал голос, записанный на пленку: "Извините, но телефон временно отключен. Не кладите трубку, телефонистка сообщит вам дополнительные сведения".
Я подождал. Раздалось несколько щелчков, словно в аппарате билось сердце, после чего до меня донесся новый голос: "Справочная. Какой номер вы набрали?"
- Семь-четыре-два-один-четыре-четыре-семь.
- Номер отключен.
Вероятно, Сэмьюэл Арчер переехал. А может быть, нет? Я поехал прямиком к его дому, который стоял на крутом восточном склоне Маячного холма. Здание было весьма обшарпанное, в подъезде воняло капустой и детской микстурой. Я спустился по скрипучей деревянной лестнице в подвал, освещенный зеленой лампочкой, и увидел черную дверь с надписью: "Бог пестует своих детей".
Я постучал.
Из-за двери доносились визги, птичьи трели, скрежет и ещё какие-то звуки, похожие на стоны. Она распахнулась, и я увидел парня лет двадцати с небольшим, с пышной бородой и длинными мокрыми черными волосами, облаченного в комбинезон и лиловую рубаху в горошек. На ногах у него были сандалии. Парень окинул меня пустым взглядом, не выказывая ни удивления, ни любопытства.
- Вам чего?
- Я доктор Берри. А вы - Сэмьюэл Арчер?
- Нет.
- Мистер Арчер дома?
- Он занят.
- Я хотел бы повидать его.
- Вы его приятель?
Парень смотрел на меня с неприкрытым подозрением. Я услышал новые шумы - скрип, рокот и протяжный свист.
- Мне необходима его помощь Парень немного расслабился.
- Вы совсем некстати.
- Дело не терпит отлагательства.
- Вы врач?
- Да.
- У вас есть машина?
- Да.
- Какая?
- "Шевроле" шестьдесят пятого года.
- Номер?
- Два-один-один-пять-один-шесть.
Парень кивнул.
- Ладно. Вы уж не обессудьте. Сами знаете, какие нынче времена. Никому нельзя верить. А вдруг вы - нарк легавый? - Он посторонился. Только молчите. Я сам сообщу ему о вас. Он сочиняет и крепко наширялся. Уже седьмой час пошел, так что, наверное, все в порядке. Но он ужасно вспыльчивый.
Мы прошли через какое-то помещение, отдаленно напоминавшее гостиную. Тут стояли топчаны и несколько дешевых светильников. Белые стены были покрыты причудливым волнистым узором, который фосфоресцировал в лучах ультрафиолетовой лампы.
- Отпад, - сказал я, надеясь, что не напутал со словоупотреблением.
- Ну, - согласился парень.
Мы вошли в следующую комнату, погруженную в полумрак. Посередине, скрючившись над грудой электронной аппаратуры, сидел на корточках бледный юноша с исполинской копной кудрявых белокурых волос. У дальней стены стояли два громкоговорителя. Вертелись катушки магнитофона. Бледный юноша управлялся со своими инструментами, нажимая кнопки и извлекая из электроники разнообразнейшие звуки. На нас он даже не взглянул. Похоже, парень изо всех сил старался сосредоточиться, но двигался он как в кино при замедленной съемке.
- Постойте тут, - велел мне бородач. - Я ему скажу.
Я остановился на пороге. Бородатый подошел к белобрысому и тихо позвал:
- Сэм. Сэм.
Сэм поднял глаза.
- Привет, - сказал он.
- Сэм, к тебе пришли.
Похоже, Сэм изрядно растерялся.
- В натуре? - спросил он, по-прежнему не замечая меня.
- Да. Один славный малый. Очень славный. Понимаешь, что я говорю? Настоящий друг.
- Хорошо, - вяло пробормотал Сэм.
- Ему нужна твоя помощь. Пособишь?
- Конечно, - ответил Сэм.