- Возможно, - согласился Уилсон. - Но это несущественно.
- Почему?
- Потому что Питера Рэндэлла никто не судит. Суд грозит доктору Ли, и мы обязаны сделать все возможное для его освобождения.
Я смерил Уилсона взглядом.
- Не хотел бы я встретиться с вами в темном переулке.
Он тускло улыбнулся.
- Вам не нравятся мои методы?
- Откровенно говоря, нет.
- Мне тоже, - сказал Уилсон. - Но закон вынуждает нас действовать именно так. В системе "врач-больной" закон очень часто направлен против врача, примеров тому множество. Не далее как в прошлом году один стажер в Горли обследовал тазовые органы и прямую кишку пациентки. По крайней мере, так он утверждал. А женщина заявила, что парень изнасиловал её. Свидетелей не было, потому что осмотр проходил в отсутствие медсестры. Заявительница трижды лечилась от паранойи и шизофрении, но это не помешало ей выиграть дело, и незадачливый стажер был изгнан из медицины.
- И все-таки я вас не понимаю.
- Взгляните на это с позиций чистого разума, - посоветовал мне Уилсон. - Закон предельно ясен. Правильный это закон или нет - другой вопрос. Но он предлагает обвинению и защите определенные трафареты, определенный образ действий в создавшемся положении. Увы, и обвинение, и защита в конце концов неизбежно сведутся к взаимному поношению. Обвинение не пожалеет усилий, чтобы опорочить Ли, а мы, защита, будем пытаться опорочить покойную, миссис Рэндэлл и Питера Рэндэлла. У обвинения есть одно преимущество. Бостонские присяжные очень не любят подпольных акушеров. А преимущество защиты заключается в том, что бостонские присяжные втайне жаждут увидеть почтенное семейство опозоренным.
- Мерзость, - сказал я.
Уилсон кивнул.
- И ещё какая.
- А нельзя ли придумать ещё что-нибудь?
- Конечно, можно, - ответил Уилсон. - Найти истинного виновника.
- Когда состоится суд?
- Предварительное слушание назначено на следующей неделе.
- А разбирательство?
- Недели через две. Дело понемногу приобретает статус громкого. Конечно, это только мои домыслы, но как знать.
- Рэндэлл жмет на рычаги.
Уилсон кивнул.
- А что будет, если виновника не найдут до начала процесса?
Уилсон грустно улыбнулся.
- Мой отец был священником в Роли. Это в Северной Каролине. Никто из тамошних жителей не умел ни читать, ни писать. Только мой отец. Он был заядлым книгочеем, и однажды я спросил его: а все эти писатели - Китс, Шелли и прочие, они белые? Отец ответил: да. Тогда я спросил, доводилось ли ему читать книжки, написанные цветными. Он сказал: нет. - Уилсон потер пальцами лоб, на миг спрятав глаза за ладонями. - Тем не менее, он был баптистским проповедником. И очень строгим человеком. Верил в гнев божий. В громы небесные, поражающие грешников, в геенну огненную и вечное проклятие, в добро и зло.
- А вы верите?
- Я, - ответил Уилсон, - верю в то, что огонь побеждает огонь.
- Но всегда ли это праведный огонь?
- Нет, но он всегда испепеляет, и от него нет спасения.
- И вы верите в победу?
Уилсон провел пальцем по шраму на шее.
- Да.
- Даже если она не делает вам чести?
- Честь - в самой победе.
- Вы так полагаете?
Несколько секунд он молча разглядывал меня, потом спросил:
- Почему вы так рьяно защищаете Рэндэллов?
- Я их вовсе не защищаю.
- Вас послушать...
- Я лишь делаю то, чего ждет от меня Арт.
- Арт хочет выйти на волю, - сказал Уилсон. - Я уже говорил вам, что смогу вытащить его. Сейчас он - горячая картофелина. Вы не найдете в Бостоне ни одного желающего притронуться к нему. Но я уверяю вас, что сумею вызволить доктора Ли из тюрьмы.
- Пустив в ход грязные методы.
- Да, черт возьми, грязные. Не тешьте себя иллюзиями, мы не в крокет играем. - Он осушил свой бокал. - А как вы поступили бы на моем месте, Берри?
- Подождал бы, - ответил я.
- Чего?
- Пока не найдут истинного виновника.
- А если его вообще не найдут?
Я покачал головой.
- Не знаю...