- Будь я проклят, если сам знаю.
"Электрический виноград" располагался рядом с Вашингтон-стрит. Выглядел он весьма непритязательно - старое кирпичное здание с широкими витринами, заклеенными бумагой, на которой красовались надписи: "Зефиры каждый вечер. Лихие плясуньи". Не знаю, как насчет плясуний, но рок-н-ролл и впрямь был лихой и разносился по всей округе.
Было десять часов. Четверг. Не очень оживленный вечер. Два-три морячка, столько же проституток. Эти последние отирались в конце квартала, приняв зазывальную стойку цапли и выпятив животы. Одна каталась вокруг бара на маленькой спортивной машинке. Проезжая мимо меня, она призывно похлопала замурованными в тушь ресницами.
Внутри бара было чадно, смрадно, влажно и по-звериному потно. Грохот стоял оглушительный, он сотрясал стены, давил на барабанные перепонки, спрессовывал воздух едва ли не до жидкого состояния. У меня зазвенело в ушах. Я остановился, чтобы глаза малость привыкли к темноте. В кабинках вдоль стены стояли дешевые дощатые столы, возле другой стены тянулась длинная стойка. Перед сценой был тесный пятачок, на котором отплясывали двое матросов и две молодые толстухи весьма неопрятного облика. Вот, собственно, и вся клиентура.
На возвышении грохотали "Зефиры", ансамбль из пяти человек. Три гитариста, барабанщик и певец, который лизал микрофон, обхватив ногой штатив. Музыканты производили чертовски много шума, но их физиономии оставались тупыми и бесстрастными, словно парни чего-то ждали и наяривали на своих инструментах, просто чтобы скоротать время. Слева и справа от них стояли две дискотечные девицы в бикини с оборочками. Одна была круглолица и коренаста, другая - прекрасна ликом и безобразна фигурой. В свете прожекторов кожа девиц казалась белой как мел.
Подойдя к стойке, я попросил чистого виски со льдом. Теперь можно было не сомневаться, что мне подадут немилосердно разбавленный напиток. Этого я и хотел.
Расплатившись, я принялся разглядывать музыкантов. Роман, жилистый крепыш с копной жестких черных кудряшек на голове, мучил гитару. В розовом свете рампы его напомаженная шевелюра прямо-таки сверкала. Играя, он пристально вглядывался в свои пальцы.
- Неплохие ребята, - сказал я бармену.
Он передернул плечами.
- Неужто вам нравится такая музыка?
- Конечно. А вам?
- Дребедень, - ответил он. - Какофония.
- Что же вы предпочитаете?
- Оперу, - сообщил мне бармен и отправился обслуживать другого посетителя. Я так и не понял, шутит он или нет.
"Зефиры" завершили свой номер, и матросы на танцплощадке захлопали в ладоши, но их никто не поддержал. Продолжая покачиваться в такт только что отгремевшей мелодии, певец подался к микрофону и с придыханием произнес: "Спасибо, спасибо", - как будто ему внимала многотысячная аудитория.
- А теперь, - объявил певец, - мы исполним старую песенку Чака Берри.
"Старой песенкой" оказалась "Долговязая Салли". И впрямь старье. Во всяком случае, достаточно древняя, коль скоро я прекрасно помнил, что песнь сия - творение Литтл Ричарда, а вовсе не Чака Берри. Под неё я, бывало, отплясывал с девчонками в таких же дурацких заведениях. Это было во времена, когда негры ещё считались забавными существами. Не людьми, а просто приложением к музыке. Разумеется, я тогда ещё и не помышлял о женитьбе. В те дни белые парни могли спокойно заходить в бар "Аполлон" в Гарлеме.
Ох, эти старые добрые времена.
"Долговязую Салли" они исполнили просто здорово: громко и недлинно. Джудит презирает рок-н-ролл, и это грустно: мне он всегда нравился. Но, когда я подрастал, рок-н-ролл ещё не успел войти в моду. Тогда он считался грубой утехой низших сословий, и начинающие музыканты играли произведения Лестера Лэнина и Эдди Дэвиса, а Леонард Бернстайн ещё не знал, что такое твист.
Но времена меняются.
Наконец "Зефиры" завершили выступление, подключили к своим усилителям проигрыватель и пустили пластинку, после чего спустились с подмостков и потянулись к стойке. Когда Роман поравнялся со мной, я тронул его за плечо.
- Позвольте вас угостить.
Он изумленно взглянул на меня.
- С какой стати?
- Я - поклонник Литтл Ричарда.
Негр обглазел меня с головы до ног.
- Не заговаривайте мне зубы.
- Я не шучу.
- Тогда мне - водки, - сказал он, устраиваясь на соседнем табурете.
Когда бармен подал стакан, Роман осушил его единым духом и сказал:
- Сейчас пропустим ещё по одной, а потом пойдем потолкуем о Литтл Ричарде.
- Хорошо.
Получив вторую порцию, Роман отправился к дальнему столику. Я побрел за ним. Серебристый пиджак музыканта поблескивал в полумраке. Мы сели, Роман заглянул в свой стакан и сказал:
- Давай-ка полюбуемся серебряным кругляшом.
- Что?
- Жетон, - поморщившись, объяснил негр. - Бляха, мальчик. Если у тебя её нет, я ничего не скажу.
Наверное, вид у меня сделался вконец обескураженный.
- Господи, когда же они наймут хоть одного легавого с мозгами? - со вздохом молвил Роман.
- Я не легавый.
- Так я и поверил. - Он взял стакан и поднялся.
- Погодите, - остановил я его. - Хочу показать вам кое-что.
Раскрыв бумажник, я вытащил служебное удостоверение. Негр склонился над ним, щуря глаза в полутьме.
- Не врешь, - сказал он, наконец. И, хотя в голосе Романа слышались насмешливые нотки, он снова сел за столик.
- Не вру, - подтвердил я. - Я врач.
- Ладно, пусть врач, хотя от тебя и разит легавым. Что ж, давай установим правила. Видишь вон тех четверых парней? В случае чего они заявят под присягой, что ты показал мне карточку врача, а не бляху полицейского. Это получение показаний обманным путем. В суде такое не проходит, мальчик. Тебе все ясно?
- Я просто хочу поговорить.
- Верю, - ответил Роман и, отпив глоток, тускло ухмыльнулся. - Мир слухами полнится.
- Правда?
- Правда. - Он взглянул на меня. - Откуда вы узнали обо мне?