- Когда вы пришли к ней?
Уэстон вздохнул.
- Было уже поздно. Я засиделся в лаборатории и возвращался домой. По дороге решил проведать Анджелу. Я делал это довольно часто. Заезжал на несколько минут, чтобы посмотреть, как она там.
- Вы лечили её от наркомании?
- То есть, поставлял ли я ей зелье?
- То есть, лечили вы её или нет?
- Нет. Я знал, что не справлюсь. Конечно, я подумывал об этом, но в конце концов решил, что только испорчу дело. Я уговаривал Анджелу полечиться, но... - Он пожал плечами.
- Итак, вы навещали её, когда была возможность.
- В самые трудные времена. Это все, что я мог сделать.
- А что было в четверг вечером?
- Когда я пришел, он уже был там. Я слышал возню и крики, поэтому открыл дверь. И увидел, как он гоняется за Анджелой с бритвой в руке. Она отбивалась длинным ножом для резки хлеба. Джонс хотел убрать Анджелу, потому что она была свидетелем. Он все время повторял вполголоса: "Ты свидетель, крошка". Я точно не помню, что произошло потом. Я любил Анджелу. Он что-то сказал мне и полез на меня с бритвой. У него был ужасный вид, потому что Анджела уже успела порезать его. Во всяком случае, одежду.
- И вы схватили стул.
- Нет, я отступил. Тогда он снова бросился на Анджелу, повернувшись ко мне спиной. В этот миг я и схватил стул.
Я указал на его руку.
- А порезы?
- Не помню. Наверное, он меня достал. Когда я вернулся домой, то увидел маленькую прореху на рукаве пальто. Но не помню, как она появилась.
- После удара стулом...
- Он рухнул. Потерял сознание.
- И что вы сделали?
- Анджела испугалась за меня, велела уходить и обещала обо всем позаботиться. Она очень боялась, что я окажусь замешанным. И я...
- И вы ушли, - закончил я за него.
- Да, - ответил Уэстон, глядя на свои руки.
- Роман был мертв?
- Я толком не понял. Он упал возле окна. Наверное, Анджела просто вытолкала его, а потом стерла отпечатки. Но точно не знаю.
Я смотрел на его морщинистое лицо, белые седые волосы и вспоминал, как он учил меня, как немилосердно гонял на занятиях, как нахваливал. Как я уважал его. Как по четвергам он водил стажеров в бар возле больницы, угощал выпивкой и увлекательной беседой, как в свой день рождения непременно приносил в больницу большущий торт и оделял всех, кто работал на нашем этаже. Я вспоминал его шутки, радости и горести, пережитые вместе, вопросы и ответы, долгие часы в анатомичке, открытия и сомнения...
- Ну, вот, собственно, и все, - с грустной улыбкой сказал Уэстон.
Я закурил новую сигарету. При этом я сложил ладони лодочкой и низко склонил голову, хотя воздух в комнате был совершенно неподвижен. Духота стояла, как в оранжерее, где растут особенно нежные цветы.
Уэстон не стал ни о чем спрашивать. В этом не было нужды.
- Вы могли бы заявить, что защищались, - сказал я.
- Да, - медленно и очень тихо ответил он. - Мог бы.
Осеннее солнышко озаряло голые ветви деревьев на Массачусетс-авеню. Когда я спускался по ступеням крыльца, мимо проехала карета "скорой помощи". Я успел заметить, что на носилках лежит человек, и санитар прижимает к его лицу кислородную маску. Черт я не разглядел, даже не понял, мужчина это или женщина.
Несколько прохожих остановились и посмотрели вслед машине. На их лицах читалась тревога, смешанная с любопытством и состраданием. Постояв несколько секунд в глубоком раздумье, люди шли дальше своей дорогой.
Наверняка они гадали, кого привезли в отделение неотложной помощи, чем болен этот человек, выйдет ли из больницы на своих двоих. Разумеется, они не знали ответов на эти вопросы. Зато я знал.
На крыше "скорой помощи" мерцал маячок, но сирена молчала. Машина ехала медленно, почти лениво. Значит, состояние пациента, которого она везла, не вызывало опасений.
Или он уже мертв.
На какое-то мгновение меня охватило странное любопытство. Я почувствовал себя едва ли не обязанным тотчас отправиться в приемный покой и выяснить, кого туда привезли и каковы виды на будущее этого человека.
Но я не пошел туда. Я сел в машину и поехал домой; мне очень хотелось изгнать из памяти эту картину - медленно ползущую по улице карету "скорой помощи". Ведь таких машин миллионы. И пациентов тоже миллионы. И больниц на свете черт-те сколько.
В конце концов образ потускнел и исчез. И мне сразу стало легче.