— Дайте пять тостанов, не хватает обменять на бумажку.
Ответа он не дождался. Протянув руку, повторил просьбу. У доны Маниньи не оказалось при себе мелочи. Чистильщик удалился посвистывая… Резкий звонок возвещал о начале сеанса в кино. Громкоговоритель умолк. Норберто терпеливо ждал. В клубе Гремио директор больницы пил вино в обществе прекрасных дам. Дона Манинья увидела, как он поднялся и вышел. Она послала к нему Норберто. Оказалось, что сеньор директор имеет обыкновение посещать больницу в один и тот же час и нелепо беспокоить его раньше. Они очутились там прежде него. Дона Манинья воспользовалась этим, чтобы поговорить с дежурным санитаром. Она обстоятельно, не пропустив ни одной детали, пересказала ему суть дела. Окончив рассказ, вежливо спросила, каково его мнение. Санитар, это было видно с самого начала, оказался мелкой сошкой, от него ничего не зависело. Единственный, кто мог разрешить госпитализировать больного, — это директор. Но санитар считал, что даже директор бессилен, ведь таких больных, как Жулио, принимать строжайше запрещено. Санитар изъяснялся высокопарно и торжественно, весь напыжась, однако пытался придать своему громкому и пронзительному голосу сочувственные нотки. Он высоко поднимал брови, вращал глазами, похлопывал себя правой рукой по ляжке, восклицая:
— Понимаете, уважаемая сеньора, мы не виноваты… Такой приказ… Положение становится просто невыносимым, потому что дня не проходит без происшествий. Все, чем мы можем помочь больным, — это дать консультацию и прописать лекарство. Если больной в состоянии за него платить — его счастье; беден, вы говорите, — пусть уповает на милосердие божие…
В глазах доны Маниньи он разглядел недоумение. Ей необходимо было выяснить один вопрос. На душе у нее скребли кошки, страх холодной рукой сжимал сердце. Ветер всколыхнул верхушки акаций и неожиданно через приоткрытую дверь устремился по пустому коридору. Дона Манинья даже не подумала о том, чтобы придержать рукой юбку. Санитар отвел глаза и церемонно попросил ее проследовать в кабинет.
— Там будет удобнее.
Санитар припадал на левую ногу, и, когда он говорил, казалось, рот у него набит кашей. Лицо у санитара было круглое, широкоскулое, с гладкой лоснящейся кожей и, несмотря на возраст, абсолютно лишено растительности. Вокруг глаз уже обозначились морщинки. Его кабинет — «не совсем то, что принято считать кабинетом в подлинном смысле слова», как сообщил он доне Манинье, — оказался обычной дежуркой. Кровать у стены и два железных стула. На железном же столике у изголовья — морская раковина, служившая пепельницей. На полу между кроватью и скамьей стояла неуместная здесь бутылка грога с апельсиновыми корками и букетик розмарина.
Санитар попросил разрешения закурить. Дона Манинья проговорила: «Сделайте одолжение» — и опустилась на стул, сложив на животе руки. Норберто и больной мальчик ожидали за дверью в коридоре.
— Так вот… — продолжал санитар, — даже директор не имеет права разрешить госпитализацию в таких случаях. — И пояснил: в больнице нет изолятора, и «запрещение произведено с единственной целью — воспрепятствовать тому, чтобы в вышеупомянутых условиях пациенты заражали друг друга». Если сеньоре угодно, он может продемонстрировать ей «текст постановления, имеющего силу закона». Это нетрудно осуществить… Оно у него в ящике письменного стола…
Дона Манинья вежливо отказалась, но заметила, что куда более антисанитарно позволять больным свободно разгуливать по острову.
— Так все-таки хуже…
Санитар равнодушно покачал головой, его это ничуть не интересовало. У доны Маниньи снова разыгрались нервы.
— Да, так все-таки еще хуже… — Дона Манинья рассуждала вслух. — Они продолжают ходить по улицам, и каждый может от них заразиться… — Она подумала о своих детях.
Санитар лишь слегка усмехнулся краешком губ. Потом, усевшись на другой стул и высоко вскинув брови, заявил:
— Вы абсолютно правы, сеньора.
— Итак?
— Итак, сеньора?!
— Этот больной мальчик?..
— По-моему, хлопотать бесполезно.
— Вы уверены?
— Бессмысленно, сеньора, как носить воду решетом.
Наступило молчание. Потом дона Манинья сказала:
— Но видите ли, сеньор, я не могу взять его к себе домой. У меня семья. Не из гордыни, бог свидетель, но у меня дети, вы знаете.
— Знаю…
Дона Манинья голосом, в котором звучали слезы, сказала:
— Что же мне делать?
— Я полагаю, единственный выход для него — вернуться туда, откуда он приехал, — ответил санитар.
— А ночь? Где же он будет ночевать? Не у меня же? Бог свидетель, не из гордыни… Но болезнь — это такое дело… Вы ведь знаете, сеньор, у меня трое детей… Нельзя ли ему переночевать здесь, в больнице? Только одну ночь?..
Санитар отвечал, что для этого необходимо разрешение свыше. Дона Манинья встала, распахнула дверь в коридор. Норберто и больной мальчик разговаривали, сидя на деревянной скамье. Тогда санитар предложил:
— Пусть переночует здесь, в коридоре… Он отлично устроится на скамейке.
У доны Маниньи будто гора с плеч свалилась. Она с благодарностью взглянула на санитара.
— Ну что ж, хорошо… Только одну ночь… Завтра я обо всем позабочусь….
— Еще одно, сеньора: ему придется уйти и вернуться попозже, хотя бы через час… — сказал санитар. — Ведь я делаю это без ведома сеньора директора, а он как раз должен с минуты на минуту быть здесь, и пусть мальчик придет после обхода.
Дона Манинья не возражала. Она все передала больному мальчику, и они покинули больницу. На полдороге дона Манинья распрощалась с Жулио. Ничего, ведь с ним оставался Норберто.
Они сидели на площади Доктора Регала, дожидаясь, когда в больнице кончится вечерний обход. Норберто купил больному мальчику галет и сладких пирожков. Они разговаривали. Норберто велел Жулио надеть берет: становилось прохладно. Больной мальчик чуть сдвинул берет набекрень. Это придало ему задорный вид. Норберто спросил, не холодно ли ему. Жулио не ответил. Он думал о служанке доны Маниньи.
— Это Биа? — предположил Норберто.
— Ту, что помоложе, зовут Биа?
— Да, хорошая штучка, правда?
— Она добрая. Добрая и тихая.
Норберто засмеялся.
— В Прае ведь тоже есть добрые красотки?
— А здесь?
— Их здесь пруд пруди…
— Да, Сан-Висенти — славный остров… Эти девушки, что стояли там, в аптеке…
— Это продажные женщины, — прервал его Норберто.
— Так я и подумал. Одна из них окликнула тебя.
— Ты слышал?
— Да. У тебя с ней что-нибудь было?
— Было.
— И что же?