Попрощавшись, ребята разошлись по своим каютам, и со мной остались только Рашель и Валько, которых я попросил задержаться.
- Да, сэр, - произнесла дочь с некоторой напряженностью в голосе. - Что-то случилось?
После гипно-лингвистической коррекции ее английский выговор слегка изменился. Он по-прежнему оставался мягким, но звучал немного иначе. Точно с таким же акцентом теперь говорили я и Анн-Мари - любой уроженец планеты Арран принял бы нас за своих земляков.
- Да нет, все в порядке, - ответил я. - Просто нам нужно кое-что обсудить. Пойдемте ко мне.
Мы прошли в мою каюту, и я предложил ребятам сесть. Затем устроился в кресле напротив них и заговорил:
- Итак, молодые люди, за время полета вы более или менее познакомились со своими подчиненными. Есть ли у вас к кому-нибудь из них претензии?
- Какого рода претензии? - сразу уточнил Валько. - Относительно их пригодности к заданию или в личном плане?..
- В личном. Испытываете ли вы к кому-то хоть слабую антипатию, на кого из них вы не смогли бы положиться, кто вызывает у вас раздражение? Я спрашиваю вас не по собственной инициативе, а по поручению адмирала Дюбарри. Он считает, что вы, как командиры отряда, должны произвести окончательный отсев, устранив слабые, ненадежные звенья. Это его точное выражение. И еще он просил передать, чтобы при решении этого вопроса вы отрешились от ложного чувства вины за то, что не сумели наладить с кем-то отношения. Все члены вашей команды, безусловно, отличные ребята, но и среди самых лучших людей нередко случаются межличностные трения. А в вашей ситуации даже легкая неприязнь к подчиненному может повлечь за собой катастрофические последствия. Вы меня понимаете?
- Да, - серьезно кивнула Рашель. - Я понимаю.
- Я тоже, - ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнес: Ну... пожалуй, я назову Михайловского.
- Почему? - спросил я.
- Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это... это немного раздражает меня.
Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:
- А все из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на нее приятно смотреть?
Щеки Валька слегка зарделись.
- Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нем, то Эстер просто высказала свое мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: "Вы все идиоты, а я д'Артаньян".
- О чем ты?
- Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чем его смысл, и стал выяснять, кто такие д'Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.
- Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, - язвительно заметила моя дочь. - Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.
- Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, - возразил Валько. - Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чем мне известно только понаслышке.
- Что верно, то верно, - согласилась Рашель. - И самое странное, что твое нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав... ну, не то чтобы он раздражал меня, а... как бы это выразиться... Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А еще... - Тут она смущенно потупилась. - Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим корпусом.
- Не назвал бы твое чувство снобизмом, - заметил Валько. - Это, кстати, еще один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчеркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о флоте, что именно в Космическом корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые - это, мягко говоря, нетактично.
- Значит, Михайловский, - подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные - командование действительно отобрало замечательных ребят.
- Да, - уверенно сказал Валько. - Если бы я сам подбирал себе подчиненных, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?
- Ничего страшного. Его вернут в систему Дельта Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз - якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими "дублерами", и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.
- Вот это правильно, - одобрил Валько. - А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.
- Можете не беспокоиться, лейтенант, командование все учло. - Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. - Ладно, с Михайловским решено. Еще есть отводы?
Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-cлавонки, Божены Малкович, которая, по ее мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина - им не нравилась его замкнутость и скрытность.
- Будь у нас больше времени, - объяснила Рашель, - мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения, но сейчас мы просто не знаем, чего от него ожидать.
В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати- или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако все обошлось пятнадцатью процентами.
После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушел сразу - его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.
- Сэр... - нерешительно начала она, но я мягко перебил ее:
- Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. - Я улыбнулся и заговорщицки подмигнул ей. - Держу пари, что нам это не составит труда.
На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить ее белокурые волосы.
- Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, - сказала она. - Постоянно называть тебя "сэр", а в ответ слышать "мичман Леблан"... Слава богу, скоро все закончится.
- Все только начнется, солнышко, - возразил я. - Да, конечно, нам не придется притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу - и в то же время осложнит ее. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвем всю операцию.
- Насчет этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты - один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду? Я нахмурился.
- Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве ее возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое - я и еще один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.
Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.
- Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.
Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на ее месте точно бы не поверил.
13
На следующий день, ровно в полдесятого утра по бортовому времени, наша группа собралась в кают-компании, готовая к посадке в десантный челнок. Все мы были в одежде, изготовленной на Новороссии; никаких предметов, могущих выдать наше инопланетное происхождение, у нас не было. Командование учло все мелочи, вплоть до нижнего белья, носков, наручных часов, сережек в ушах девушек и косметики, которой они пользовались в течение всего полета.
Я подозвал к себе троих ребят, которых накануне забраковали Рашель с Вальком, велел им идти со мной, а минут через двадцать вернулся один и сообщил:
- Ваши товарищи отказались от участия в операции. Я видел, что они колеблются, поговорил с ними, и они признали, что не годятся для такого задания.
Я сделал паузу и смерил всех пристальным взглядом, - Кто еще хочет взять отвод? Это ваш последний шанс.
Никто из присутствующих моим предложением не воспользовался. Я смотрел на решительные выражения лиц ребят и чувствовал себя последним негодяем, представляя, как трое их товарищей мечутся сейчас, замкнутые в каютах, и проклинают меня на все заставки. Но это было неизбежно.
В четверть одиннадцатого явился пилот "призрака", капитан-лейтенант Буало, и провел нас на борт своего челнока. Когда мы прошли из тамбура в довольно просторный салон и устроились в удобных мягких креслах, Буало сказал:
- Надеюсь, господа, вы предупреждены, что в течение всего полета вам не позволено покидать пассажирский отсек челнока?