Глава 13
Экспертная комиссия заявилась в отсек через полчаса после прибытия корабля в зону космостанции "Пояс астероидов-VI". Поскольку мой экспонат был ценнейшим на выставке, меня отправляли одним из первых. К тому же, по сравнению с землянами, я имел некоторое преимущество - мне не нужно было проходить таможенный досмотр. Отстыковавшись от корабля матки, отсек трансформировался в катер и домчал нас до виллы Мальконенна за полчаса.
В поместье Мальконенна начиналась ранняя осень. Я оказался прав, предполагая, что в системе жизнеобеспечения виллы запрограммированы сезонные изменения. Солнце ярко светило с безоблачного неба, но лучи его уже не обжигали; с озера тянуло прохладой. Трава поблекла, листва на кустах поредела, кое-где начала желтеть, в воздухе витали редкие паутинки.
Я облегченно перевел дух. Если бы в поместье по-прежнему царила жара, не знаю, как бы я добрался до коттеджа. Мой организм окончательно пошел вразнос: в дополнение к отторжению жабр раньше запланированного срока отказал последний биочип, и теперь боль в пальце от сорванного ногтя, как я ни старался заглушить ее анальгетиками, изматывала душу. Поэтому перед выходом на причал виллы я украдкой от всех проглотил капсулу иноколина сильнейшего наркотика, в этой дозе обеспечивавшего ясность мысли и твердость рук на сорок минут. Для предстоящей престидижитации это было крайне необходимо.
Тотт Мальконенн поджидал нас в том же зале, где месяц назад состоялось оформление документов на экспонирование уникальной скульптуры. Был он в концертном фраке при бабочке и старательно играл роль рафинированного аристократа. Роль давалась ему с трудом: Мальконенн был излишне бледен, речь отрывиста, пальцы дрожали, ладони при рукопожатии оказались потными. По столь нервному поведению крелофониста я понял, что он сдержал слово и все это время не пил. Уж лучше бы выпил с час назад, чтобы раскрепоститься и выглядеть естественней.
После обмена приветствиями и любезностями началась стандартная процедура передачи экспоната законному владельцу. Наступали минуты, которых я ждал и боялся как приговоренный к казни. Фактически так оно и было.
Теодор Броуди открыл сейф, извлек скульптуру египетской царицы, снял прозрачный колпак и подошел ко мне. Я аккуратно взял древний песчаниковый бюст левой рукой за голову, вынул из подставки и подставил правую руку под основание. Разворачиваясь к ионокцам, в тот самый момент, когда скульптура оказалась вне поля зрения хейритов, я легонько нажал пальцем на торец контейнера с яйцами занзуры, распорки бесшумно защелкнулись, и контейнер скользнул по стерильной перчатке в рукав, где находилась магнитная ловушка. На мгновение я замер, ожидая, что сейчас ко мне с наручниками подскочат хейриты, но они оставались на своих местах.
- Прошу вас, - ровным голосом произнес я, протягивая скульптуру ионокцам. Оправдывались самые худшие опасения, хотя в душе я уже давно понял, что правильной является не реалистическая версия об охоте на меня как на контрабандиста, а совсем иная - изощренная, многоходовая комбинация "облого чудища". Никто не собирался отправлять меня на каторгу, но удар по самолюбию, который я сейчас получил, отозвался во мне оскорбительной пощечиной. Собирая коллекцию экзопарусников, я всегда был неразборчив в средствах, шел к цели любыми путями, без тени сомнения принося в жертву что угодно и кого угодно. Сейчас я ощутил себя на месте жертвы в чужой и чуждой мне игре. В моем рукаве в магнитной ловушке находился не джокер, а шестерка.
Все время, пока ионокцы сканировали скульптуру, а затем комиссия подписывала акт передачи раритета владельцу, и даже во время небольшого банкета я держался в стороне, созерцая и оценивая происходящее как бы иным, новым зрением. Хитрость "облого чудища" я почти разгадал, оставалось уточнить небольшой нюанс, чтобы окончательно утвердиться в своем мнении. Но это я мог сделать только наедине с бюстом египетской царицы XXIII века до нашей эры, хотя в истинной датировке стоящей на предметном столике скульптуры теперь сильно сомневался.
На этот раз в банкете приняли участие и хейриты - служба по охране раритета закончилась, и они могли себе позволить расслабиться. Учитывая, что более месяца они бессменно стояли на посту, не приняв внутрь ни одной калории, их участие в банкете было весьма своеобразным. Шампанское хейриты лишь пригубили, зато бутерброды с черной икрой, непредусмотрительно выставленные Мальконенном, уничтожали с завидной методичностью. Системе жизнеобеспечения пришлось два раза менять подносы, затем, видимо, икра закончилась, и были поданы бутерброды с балыком, которые хейриты принялись потреблять с тем же аппетитом. Вообще хейриты в пище непереборчивы, для их метаболизма все равно, что изысканное блюдо, что заплесневелый сухарь. Странно, что Мальконенн, телохранителями которого во всех турне были именно хейриты, этого не знал и так опростоволосился, предложив деликатесы. Впрочем, Мальконенну было не до того, чтобы подсчитывать мелкие убытки. Вполуха слушая пространный рассказ Броуди о том, какой фурор произвела скульптура Нэфр'ди-эт на выставке, он не к месту улыбался, невпопад вставлял междометия, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и по всему чувствовалось, что сейчас его обуревает единственное желание - побыстрее спровадить гостей.
Ионокцы, как и я, индифферентно стояли чуть в сторонке, глоточками попивая шампанское и скучающими взглядами окидывая зал. Все, что не касалось их работы, было им неинтересно.
Наконец Броуди закончил пространное повествование об успехе выставки древнего искусства Земли на Раймонде, галантно раскланялся с Мальконенном и подошел ко мне с бокалом шампанского.
- Был очень рад знакомству с известным эстет-энтомологом, - сказал он. - Месяц, проведенный в совместном общении с вами, останется в моей памяти навсегда. Надеюсь, что вы разделяете мои чувства.
Несмотря на высокопарный слог, от былого заискивания и подобострастия в Броуди не осталось и следа. Теперь он держал себя с достоинством человека, знающего себе цену.
Я кивнул и постарался, в соответствии с обстановкой, сделать это как можно более светски, поскольку слов у меня не было. Точнее, были, но вслух их лучше не произносить.
- Вы знаете, на досуге я просмотрел стереослайды вашей коллекции экзопарусников, - сказал Броуди. - Конечно, все это очень далеко от интересов и увлечений раймондцев, однако, на мой взгляд, что-то от искусства в эстет-энтомологии есть. Как вы смотрите на то, чтобы выставить вашу коллекцию на Раймонде? Так сказать, в экспериментальном порядке?
- Что ж, - корректно отозвался я, - присылайте официальное приглашение.
Я твердо знал, что никакого приглашения не получу. И Броуди знал, что я никогда не соглашусь выставить свою коллекцию на Раймонде. Но мы оба "держали лицо". Хотя, признаюсь, мне это давалось с большим трудом. Действие иноколина заканчивалось, и я стоял на ногах только благодаря громадному усилию воли.
- Мы обязательно проработаем этот вопрос в департаменте искусств, заверил он, приподнимая бокал с шампанским.
Мы чокнулись, пригубили, затем Броуди пожал мне на прощание руку и покинул коттедж. Вслед за ним покинула коттедж и вся комиссия.
- Ну?! - подскочил ко мне Мальконенн, как только комиссия показалась на крыльце.
Я отмахнулся от него и без сил опустился на диван. В голове шумело, перед глазами плясали разноцветные круги, ныла рана в пальце.
- Погодите... - слабым голосом произнес я, доставая из кармана вторую капсулу иноколина. Последствия двойной дозы наркотика выражались в глубокой депрессии, но иначе я сейчас поступить не мог.
- Что? Ничего не получилось?! - в отчаянии вскрикнул Мальконенн.
- Да погодите вы... - досадливо поморщился я, глотая капсулу и запивая ее шампанским. - Погодите, пока катер с комиссией не отшвартуется...
Тотт Мальконенн одарил меня яростным взглядом, но ничего не сказал. Подбежал к столику, схватил бокал и залпом опорожнил его.
- Надеюсь, теперь пить можно? - зло спросил он у меня.
- Хоть залейся, - криво усмехнулся я, чувствуя, как иноколин начинает просветлять сознание.
Но Мальконенн пить не стал и нервно заметался по комнате, бросая на меня испепеляющие взгляды. В отличие от выспренней экзальтации Броуди, экзальтация Мальконенна носила агрессивный характер.
Не успела система жизнеобеспечения доложить о старте катера с экспертной комиссией на борту, как Мальконенн вновь стремительно подскочил ко мне и заорал:
- Ну!!!
- Баранки гну, - буркнул я, охладив его пыл. - Держите.
Я вынул из рукава контейнер и передал крелофо-нисту. Дрожащими руками Мальконенн схватил прозрачную трубку и посмотрел ее на свет.
- Слушайте, Бугой, вы меня чуть до инфаркта не довели... - выдохнул он. По его лицу катились крупные капли пота. - Отличные экземпляры!
- Да, - подтвердил я. - Этим яйцам не более четырех дней. К тому же три штуки вместо заказанных двух.
- Отлично... Не хотите посмотреть на инкубатор в пещере? Идемте.
- Нет.
- Как хотите... Ваше дело...
Я для крелофониста уже не существовал. Он развернулся и направился к двери.
- Мальконенн! - окликнул я.
- Что? - Он остановился, невидящим взглядом посмотрел на меня как на досужую помеху.
- Ах, да! - вспомнил, наконец, кто я такой. - Возьмите. - Он вернулся и протянул мне чек. - Мы в расчете?
Я посмотрел на сумму, обозначенную в чеке.
- Да.
- Возьмите и этот. - Он протянул мне чек, который выдал ему Броуди за демонстрацию скульптуры на Раймонде. - Так сказать, премиальные за третье яйцо.
Затем развернулся и быстрым шагом направился к выходу, не подумав попрощаться.
- Мальконенн! - крикнул я ему вслед. - Разрешите воспользоваться вашей яхтой. Мне срочно нужно в клинику!
- Берите... - отозвался он уже из-за двери. Он ушел, а я продолжал сидеть. Отнюдь не скаредом оказался Мальконенн, но меня это не радовало. Лучше бы наоборот, потому что я должен был ему гораздо большее. Не больше, а именно большее, так как мой долг измерялся не деньгами. Никогда меня не мучили угрызения совести, но тут вдруг в душе что-то зашевелилось.
И тогда я разозлился. Какое мне дело до судьбы уникальной скульптуры, владельцем которой являлся крелофонист Тотт Мальконенн? Кто он мне? Заказчик, с которым мы только что расстались навсегда. Миссию свою я выполнил, деньги для сафари на Сивилле заработал, причем неожиданно умопомрачительную сумму, которая делала меня финансово независимым во всех отношениях. Но на душе было тошно. Будто меня изнасиловали и сбросили с поезда жизни в канаву. Никогда от этого не отмыться, и никакие златые горы не скрасят дальнейшего существования.