- Я не об этой части.
Эдуард взглянул на меня, и в его глазах стояла настоящая боль.
- Господи, Эдуард, да в чем дело?
- Его психотерапевт говорит, что то, что это с ним произошло в момент полового созревания, сыграло свою роль.
- К чему ты ведешь?
- Это означает, что в его представлении секс неотделим от насилия.
- Так, теперь подробней.
- За этот год у него было две подружки. Первая была совершенством - тихая, уважительная, хорошенькая. Они очень славно смотрелись вместе.
- И что случилось?
- Однажды вечером позвонили ее родители и спросили, что за чудовище наш сын, что причинил боль их девочке.
- Какую такую боль он ей причинил?
- Вполне ожидаемую. Она была девственницей, а прелюдия была недостаточной.
- Бывает, - заметила я.
- Но, когда девочка сказала ему, что ей больно, он не остановился.
- Похоже на претензии недовольного покупателя, Эдвард.
- Я тоже так поначалу подумал, пока это не повторилось со второй. Эта была тертой девкой. Настолько же плохой, насколько первая была хорошей. Она спала со всеми подряд, и об этом все знали. Она бросила Питера, сказав, что он псих. Но она сама была такой, Анита. Носила кожу, шипы и пирсинг, причем не просто для показухи. И она утверждала, что Питер сделал ей больно.
- А что Питер сказал?
- Что не делал ничего, о чем та его сама не просила.
- Что бы это значило?
- Хотелось бы знать.
- Так он тебе не рассказал? - удивилась я.
- Нет, - ответил Эдуард.
- Но почему?
- Полагаю, дело в жестком сексе. Он наверняка смущается об этом говорить, либо то, чем они занимались, настолько плохо, что он боится, как бы я не посчитал его психом. Ему не хочется, чтобы я так думал.
Не зная, что на это сказать, я благоразумно промолчала. Иногда молчание - лучшее часть диалога. А затем в голову пришла мысль, которую стоило озвучить.
- Если тебе нравится жесткий секс, это еще не означает, что ты псих.
Он только молча на меня уставился.
- Не означает, - повторила я, чувствуя, что начинаю краснеть.
- Я в этом не спец, Анита. Не чувствую к этому склонности.
- Каждому свое, Эдуард.
- Тебе нравится пожестче?
- Иногда.
- У ребенка после изнасилования может наступить какая угодно психологическая реакция. Вот два варианта - либо они ассоциируют себя с насильником и сами становятся на этот путь, либо принимают роль жертвы. Питер не принял роль жертвы, Анита.
- О чем это ты говоришь, Эдуард?
- Пока не уверен. Но психотерапевт утверждает, что он ассоциирует себя и с тем, кто его спас, то есть с тобой. У него, кроме роли насильника или жертвы, есть еще один вариант; твой пример.
- Мой пример? И что это значит?
- Ты спасла его, Анита. Ты сняла с него веревки и повязку. У него только что был первый в жизни секс, и первой, кого он после этого увидел, была ты.
- Его изнасиловали.
- Это все равно секс. Всем нравится делать вид, что это не так, но тем не менее. Дело здесь может быть в доминации и боли, но секс остается сексом. Хотел бы я сделать так, чтобы этого никогда с ним не происходило, только это невозможно. И Донне это не по силам. И психотерапевту. И самому Питеру.
Глаза начало жечь. Черт подери, я не зарыдаю. Но перед глазами стоял четырнадцатилетний мальчик, на изнасилование которого меня заставили смотреть через камеру. Они хотели заставить меня делать так, как они скажут. Сделали это для того, чтобы показать, что если у меня не получится, то страдать за это придется не мне. Я подвела Питера. Я спасла его, но немного опоздала. Я вытащила его, но уже после произошедшего.
- Я не в состоянии спасти его, Анита.
- Мы уже спасли его, насколько это было возможно, Эдуард.
- Нет, это ты его спасла.
Тут я поняла, что в этом Эдуард тоже склонен винить себя. Тогда мы оба подвели Питера.
- Ты в это время спасал Бекку.
- Да, но то, что вытворяла с Питером та сучка, никуда не делось. Оно осталось в нем, в его глазах. И я не могу этого исправить. - Руки Эдуарда сжались в кулаки. - Не могу исправить.
Я успокаивающе дотронулась до его руки. Он дернулся, но все же руку не убрал.
- Такое невозможно исправить, Эдуард, разве что в постановочных телешоу. В реальной жизни этого не исправляют. Можно облегчить боль, исцелить раны, но это все равно никуда не денется. Реальная жизнь вообще так просто не налаживается.
- Я его отец, по крайней мере, какой есть. Если не я, то кто ему поможет?