Время шло, и вскоре с некоторым удивлением я обнаружил, что справа и слева у меня выросло еще по голове. Этаким шварцевским шестиглазым драконом я перся по улицам родного города, и встречные прохожие не спешили охать и ахать. Потом одна голова отвалилась, и пока я ее искал, потерялась вторая. "Худо мне будет с одной головой", - я дернул себя за ухо и, кажется, оторвал и его. Испуганно взглянул на преступную руку, но ухо, должно быть, успело скатиться на землю вслед за второй головой. Опустившись на корточки, я зашарил по тротуару.
- Что ищем? - ко мне подполз на четвереньках Толечка. - Что ищем, говорю? Не это? - он сунул мне под нос какой-то булыжник. Я принял находку и шатко поднялся.
- Со мной не пропадешь! Отыщу, что хочешь, - Толечка воодушевленно продолжал обыскивать дорогу. - Чертовы лужи!.. Ты на дне смотрел?
Но мне было уже не до него. С ужасом я взирал, как ближайший столб кренится и заваливается на мостовую. Крикнув, я скакнул вперед и обхватил его руками. О, чудодейственный спирт! Возможность спасения мира... Падение замедлилось. Я старался, как мог. Но при этом подумалось: "А если бы не я? Если бы оно все-таки рухнуло? Вниз, на маленьких детишек, на какую-нибудь беспомощную старушку?.. Кругом бардак и беспризор!"
Столб оказался страшно тяжелым. Шумно дыша, я напрягал последние силы. Кое-как ухитрился оглянуться. Слева от меня аналогичным образом пытался предотвратить падение Толечка, - правда, падение уже не столба, а дерева - тополя, метров этак восьми росту, без ветвей, по-богатырски коренастого, изъеденного желтой городской оспой.
- Чего это они все разом? - покряхтывая, осведомился я.
Приятель не сумел ответить. Пот лил с него градом. Дерево Толику тоже попалось не из легких.
Мимо прошла женщина с коляской, прошмыгнул пацаненок на трехколесном велосипеде. Никто из них даже не взглянул в нашу сторону. Говорить о какой-либо помощи и не приходилось. Минута прошла в терпеливом молчании, а потом Толечка взорвался.
- Мы им тут что? Даром нанялись?! - он разжал руки и решительно отступил на полшага. - Хар-р-рашо! Пусть валится! Пусть крушит! Па-асмотрим на них тогда!
Дерево устояло. Толечка обошел его кругом и заинтересованно стал осматривать грубо обрезанную макушку.
- Не дерево, а полено с листочками... - он вдруг озаботился. - Надо бы проверить, как они ликвидируют ветки. В смысле - топором или пилой...
Пока я размышлял над его словами, он уже с молодецким кряканьем карабкался по стволу. Надо отдать ему должное, полетел он вниз, только добравшись до самой верхушки. Кувыркаясь в воздухе, успел произнести несколько горьких слов. Толя Пронин всегда был живчиком. Рухнув на спину, он тут же молодцевато вскочил. Притопнув ногой, словно что-то в себе проверяя, во всеуслышание объявил:
- Поверишь ли, враз протрезвел. Чудесная это штука - высота! Бросай свой столб и пошли.
Мы пошли, но добраться до цели нам суждено было еще не скоро.
Несколько раз во время пути память изменяла мне, проваливаясь в какие-то волчьи ямы. Спирт Толечки Пронина продолжал действовать, огненным дыханием вырываясь через ноздри, опаляя сознание и на время выключая его из жизни. Кое-что в этом городе я мог запросто подпалить, но я не желал этого делать, ибо помнил слова родителей, утверждающих, что несмотря ни на что, в мире сохранилось еще очень много хороших людей. Родителям хотелось верить. И хороших людей не следовало лишать последнего крова.
На четвереньки я больше не вставал, но путь мой по-прежнему был тернист и переполнен надсадными объятиями. Кажется, некоторые из деревьев я даже целовал - судя по шелухе на губах и вкусовым ощущениям - березы. Вероятно, во мне пробудилось что-то есенинское. Не обошлось, конечно, без потасовок. В основным это были попутные домишки. Кирпичными, жесткими боками они поддавали мне справа и слева, совершенно по-хамски толкали в грудь. Я отбрыкивался, расчищая дорогу, но они были всюду, их было больше. А после на помощь к ним заявился какой-то молокосос в модной "заклепистой" курточке и сходу обозвал меня обидным словосочетанием. Я ответил. Он засветил мне в ухо, и получилось не столько больно, сколько обидно. Осерчав, я ударил его в челюсть и попал в коленную чашечку. Парень захромал прочь, обещая привести дюжину-другую отважных приятелей возможно, в таких же куртках. Как можно презрительнее я голосом Папанова загоготал ему вслед:
- Тебя посодют, а ты не воруй!..
Откуда ни возьмись примчался Толечка Пронин и, аккуратно прислонив меня к мраморным сапогам какого-то революционера, с грустью констатировал:
- Вот и ты туда же... мало победить, важно - оскорбить и унизить.
- Присоединяйтесь, барон, - пролепетал я. - Нечего марьяжиться...
- Да будет тебе известно, что после взятия Нотебурга в тысяча семьсот каком-то году на военном параде за каретой Петра Первого по земле волочили вороха шведских знамен. Спрашивается, зачем?
- Они первые начали, - пробормотал я.
- Интересно! А кто же тогда мечтал прорубить окно в Европу? - Толечка снисходительно потрепал меня по щеке. - Наши враги - тоже люди. Такой вот интересный парадокс!
- Если человек - враг, его уничтожают, а если враг - человек, его почему-то щадят. Абракадабра это, а не парадокс!
Пронин со значением поднял указательный палец.
- В том-то и дело, что не абракадабра. От перестановки неслогаемых...
- Мест слагаемых!
- Что?
- Я говорю: мест слагаемых.
- Да?.. А я не так учил, - он недоверчиво склонил набок голову, медленно повторил: - От перестановки неслогаемых... Ну да, точно!.. Чего ты меня путаешь путаешь!
- Ничего не путаю! Такое бывает. Мой дядя тоже удивлялся, когда по радио вдруг объявили, что в космос запустили Юрия татарина. Он был маленький, но уже интернационалист и, никак не мог понять, почему вместо фамилии с отчеством упомянули национальность. Так и недоумевал несколько лет.
- Славно! - Толечка Пронин закивал. - Вот и в Нотебурге то же самое... Ведь это же знамена - честь и достоинство нации! Зачем же, спрашивается, по земле? По грязи да по болоту?.. Ан, нет! Это у нас специально - рылом в грязь! Знай, мол, наших! И помни!.. Между прочим, калибр древних российских пистолетов был четырнадцать миллиметров. Позднее его дотянули до семнадцати. А тот же пулемет Дегтярева - всего-навсего двенадцать. Я это к тому говорю, что освенцимов тогда, может, и не придумали, но времена тоже были крутые.
Я кивнул, и память вновь оставила меня. Подчеркиваю - память, но не сознание. Такое со мной тоже иногда случается.
Запомнился такой колоритный кусок, - выбрели на площадь перед зданием исполкома. Толечка засмеялся. Высеченный из камня Свердлов стоял почему-то в меховой шапке.
- Вот она моя шляпа!..
Мы приблизились, и шапка взлетела, рассыпавшись стаей голубей. Толечка свистнул и замахал руками. Следуя его примеру, я вложил пальцы в рот и снова потерял память.
Ее вернул язык пса, энергично облизывающего мне лицо. Я поднял голову и кое-как поднялся. Толечка довольно захохотал.
- Видал-миндал! Вот что значит целебная сила слюны. Раз-два, и ожил!
Я мутно поглядел на пса. Он был худющий и грязный, но смотрел на меня радостно и приветливо. Моему оживлению он был рад не меньше Толечки.
- Кто это?
- Волк. А может, волчица, - Толечка взглянул на пса чуть сбоку и утвердительно кивнул. - Точно, волк... Дал ему, понимаешь, кусок хлеба и вот никак теперь не могу отвязаться.
- Пусть идет с нами.
- К Тамаре? Не-е... Она его не пустит. Она и кошек-то боится, Толечка сделал вдруг страшное лицо и заорал на пса.
- А ну иди домой, дурак! Домой! Слышишь?..
Пес улыбнулся и завилял хвостом. Добрую шутку он уважал и ценил.
- Вот кретин! Пошли от него! - Толечка махнул рукой. - Пусть остается.
Мы двинулись по тротуару, и пес покорно затрусил следом.
- Быстрее! - Пронин побежал, увлекая меня за собой. Задыхаясь, мы одолели квартал, попетляв каким-то двориком, влетели под арку и затаились. На всякий случай Толечка даже прижался к стене. Пару секунд спустя, пес сунулся мордой в арочную полумглу и, разглядев нас, успокоено присел. Он тоже немного запыхался.
- Вот гад! Я думал, не заметит, - Толечка расстроенно сплюнул.