- А-а...
Пока Толечка придумывал, как отделаться от докучливого четвероногого, я по примеру пса присел, а потом и прилег. И сразу отключился.
В следующее мое пробуждение я обнаружил, что мы уже в каком-то подъезде. Под ногами плыла гармонь лестницы. Кто-то раздувал и сдувал ее обширные меха, но вместо музыки я слышал лишь собственное дыхание и голос Толика.
- Земля - это космическая тюряга, понимаешь? Правдолюбцы, блин, возмущаются, почему, мол, лучшие умирают раньше. А я тебе так на это отвечу: а умирают ли они? Может, смерть - это вроде амнистии? Каково, а? Возвращают тебе память - и бах! - ты совсем в другом мире - светлом, умном и чистом. И живешь себе, значит, дальше. А Земля - она потому и обречена, что здесь все зэка. Даже самые-самые!..
- И ты тоже?
- И я! И все вокруг. Просто одни рецидивисты, другие - так себе...
Глядя на ступени, я вспомнил ребра пса и оглянулся. Но никто за нами уже не бежал. Должно быть, Толечка все-таки что-то придумал. Мне стало грустно. Тем временем сам Пронин стоял уже где-то наверху и костяшками пальцев набарабанивал по дверной филенке какое-то замысловатое стаккато. Щелкнули засовы, и без всякого предисловия Пронин горячечно зашептал:
- Привел... Честное слово! Вот увидишь, золотой парень. Абсолютно незамужний. Как и ты. Работает поэтом, чинит холодильники...
Кого он имел в виду, я не понял. Мне было не до того, я одолевал последние лестничные ступени. Ступени-углы... Кто их придумал столько? Может, насчет зэка Толик прав? Мальчики в хэбэ стреляют из автоматов и превращаются в мужчин...
Пронин действительно привел меня к царице Тамаре. Длинные волосы цвета каштана, молодцеватая челочка. Глаза глядели с ожиданием и недоверчиво, излишне полные губы были поджаты. Мне подумалось, что, вероятно, многие ее считают красивой. Я ее таковой не считал. Ей-богу, не знаю почему. Бывает так: все на своем месте и вполне отвечает стандартам, а целовать не хочется. Может быть, только поговорить. Словом, эталон, да не тот. А вернее сказать, не для тебя. Такая вот несуразная эклектика...
- Мда... - произнесла она в сомнении.
- Ммм... - промычал я.
- Что ж, - она храбро протянула теплую ладонь. - Здравствуйте, раз пришли.
- Простите, - я пожал руку и потупился.
- Вот и познакомились! - оживленно защебетал Толечка. - Прихожу домой с работы, ставлю рашпиль у стены... Сейчас кофейку заварим, отметим. Томочка, может, в дом зайдем? Как-то оно неудобно на пороге.
Хозяйка со вздохом посторонилась.
Мы прошли в квартиру, и я услышал, как в прихожей, чуть приотстав, Тамара успела шепнуть Пронину:
- Сколько ему лет? Он же моложе меня!
- Возраст любви не помеха, - громко ответил Толечка. Перейдя на шепот, осведомился. - Хочешь, он тебе холодильник починит? Прямо сейчас?
- Зачем? Холодильник работает.
- Жаль, - Толечка расстроено смолк. - Ладно, может, когда сломается...
Должно быть, хозяйка его щипнула, потому что Толечка ойкнул. А потом захихикал. Так или иначе прыти у него не убавилось. Описав по гостиной хозяйственный круг, он зачем-то заглянул под шкаф, деловито переставил какую-то вазочку с телевизора на сервант.
- Так эргономичнее, - пояснил он.
Я покосился на свои руки и покраснел. Если я выглядел так же, как Пронин, дело было дрянь.
- Тамара, извините, где тут у вас ванная комната? - я повернулся к хозяйке. Довольно глупый вопрос, если разобраться. В наших-то малолитражных квартирах не найти туалета! Видимо, подобное любопытство превратилось в своеобразный российский этикет, в ритуальную вежливость, в форму интеллигентной риторики.
Женщина с очередным вздохом взяла меня за рукав и как козочку на поводке провела к туалету.
- Полотенце слева, мыло над умывальником. Сейчас пришлю Пронина. Ему тоже не помешает умыться.
- Спасибо, - чистосердечно сказал я. И для чего-то соврал: Понимаете, помогали товарищу картошку копать.
- Ага, голыми руками. Ну, а товарищ после угостил, - подхватила она. В глазах ее блеснули смешливые чертенята. - Ладно, пойду за Прониным.
Я открыл кран и начал терпеливо оттирать ладони. Попутно обвел ванную цепляющим взором. Повидал я наших российских туалетов. Комнатка совмещенная со всеми мыслимыми и немыслимыми неудобствами... Тут было однако уютно. На полочках со вкусом и шахматно были расставлены всевозможные кремы, шампуни и лосьоны. Мыло, щеточки, зубная паста - все лежало на своем строго определенном месте. Преобладала импортная продукция, и от всего этого ванная благоухала, как добрая цветочная клумба. У пьяных проблемы с обонянием, но аромат здешней гигиенической парфюмерии я прочувствовал в полной мере. Оценил и чистоту. Удивленный, не поленился даже провести пальцем под раковиной. Эмаль оказалась скользкой и гладкой. Вот что значит стопроцентная хозяйка! Скитаясь по самым разным квартирам, я успел провести, наверное, сотни две-три генуборок и потому понимал, какого труда стоит поддерживать в порядке наши человеческие свинюшники. Даже вывел от безысходности собственную теорию о пагубности вещей - теорию, впрочем, довольно тривиальную, хотя и справедливую. В мир приходят голыми, голыми и уходят. Квартира, затопленная вещами, превращается в пыльную барахолку. Соответственно и вся наша жизнь становится сплошной генуборкой...
- Ну как тебе Томка? Царица, а? - в ванную зашел Толечка. Сходу подцепив с полочки какой-то ароматизатор, словно дезодорантом щедро опрыскал себя со всех сторон. - Ух! Люблю я всякую такую фигню! Аж в носу щиплет!.. Щас пойдем к ней, побалакаем, туда-сюда...
Спустя полчаса мы сидели за столом и, с надсадной непринужденностью "балакали" об умном. Когда смущаются, всегда начинают с умного. Совсем как у мужчин. Заговаривают, как джентльмены, а заканчивают, как низкопробные донжуаны. Вот и мы все никак не могли разогреться, чтобы скатиться до анекдотов про вечных рогоносцев-командировочников. Я рождал первую часть фразы, Толик завершал финал. О последних открытиях ученых, о событиях в Гондурасе, о погоде. Когда заговорили о погоде, я несколько оживился.
- Завтра будет плюс двадцать шесть, - сообщил я. - Потепление, но ненадолго.
- Град пойдет, - авторитетно добавил Толечка. - Ночью. К утру все растает. Тяжело будет братьям-колхозникам. Посев, уборка на корню...
Помолчав немного, он неожиданно осерчал:
- Когда-то я называл Ильича великим человеком в кепке. Теперь зову просто человеком в кепке.
- Ну и что?
- Вот и выходит, что я конформист! Самый махровый приспособленец!
- Мы все конформисты и приспособленцы.
- А почему? Почему, я вас спрашиваю?
Я пожал плечами, Тамара хмыкнула.
- А я вам отвечу! Да потому что люди, увлеченные одной идеей, в самом деле способны создавать коллективное биополе. Этакий скромный эгрегорчик от океана до океана, способный менять психику даже отдельных независимых индивидуумов.
- Отдельный индивидуум - это, конечно, ты?
- И ты, и она, - Пронин ткнул пальцем в Тамару. - И скажу честно, если насчет эгрегоров - это правда, тогда правда - многое.
- Глубокомысленно! - похвалил я.
- Правда - это все на свете, - добавила Тамара. - В том числе и то, что называется скукой, - поднявшись, она включила радиолу и настроилась на музыкальный канал. И тотчас волной цунами в комнату ворвался тенор Меркьюри. Разумеется, и он тянул давным-давно знакомое. Припевы густо заполняло его тоскливое "оу-оу". Правда, у Меркьюри это выходило достаточно искренне. И Толику, и Тамаре, и мне стало грустно. Вероятно, всем троим подумалось, что был человек - и сплыл. Одно только "оу-оу" и осталось. Гимн волка, обращенный к Луне. Дослушав песню, Тамара решительно выключила радиолу. Чтобы как-то нарушить молчание, Толик неуверенно произнес:
- Да... Вот она жизня!..
Мы солидарно вздохнули.
- Люди вот работу клянут, ноют про то и про се, а лиши их ее, и начнется массовое сумасшествие. Мы - это не мы, вот в чем дело.