— А разве гнофоры не рассказывали тебе?
— Я хочу слышать это от сына.
Мар уловил холодные нотки в голосе отца, но теперь постарался ничем не выдать возникшего волнения.
— Я спустился обратно в камеру, чтобы погасить факел…
— Зачем понадобилось гасить именно тебе? Разве не могли это сделать другие?
— Мне показалось, что все уехали в Сумеречный Замок. Суперат усмехнулся.
— Глупости, Мар. Зачем ты лжешь?.. Итак, ты вернулся в камеру. Факел стоял у входа. Что тебя заставило подойти к узнику?
— Он захотел воды.
— И ты тотчас поднес ему?
— Да.
— Ты, который совсем недавно кричал ему в лицо унизительные слова?
Мар вспотел. Хотелось коснуться лба, чтобы смахнуть щекочущие капли, но он боялся выдать тревогу и пытался казаться все таким же невозмутимым.
— Ты в чем-то сомневаешься, отец? — спросил он, чтобы выиграть время.
— Сомневаюсь. Ты всегда был ветрогоном, сын мой… Пойми: Лоэр не мог убежать без чьей-либо помощи!
— Ну, ну. Значит его освободил я?
— Конечно. — Покусывая губы, суперат медленно поднялся.
— Ни один узник, имей он хоть двадцать отмычек, не в состоянии открыть замки на браслетах без посторонней помощи!
Это внезапное открытие камнем ударило по голове. А Беф Орант продолжал:
— Можешь кому угодно болтать этот вздор. Однако я не кто угодно, я твой отец, и ты должен рассказать мне всю правду, от этого зависит многое, не только твоя судьба.
— Отец… я боюсь нагрубить, мне трудно сдерживать себя. Позволь мне уйти.
— Нет, не позволю. — Большие полузакрытые глаза суперата на мгновение задержались на сыне. Размышляя, он прошелся до двери и вернулся обратно. — Давай все выясним до конца. Как бы ты поступил на моем месте?
— Как… Не знаю… Я не могу поставить тебя на свое место.
— Не мели зря, говори дело.
Мар изобразил глубокомысленный вид. После непродолжительного молчания сказал:
— Я бы… не поверил тебе.
— Вот и я не верю. Счастье, что о твоей дурости догадался один святой отец Ридал, иначе я тебя тут же бросил бы на растерзание крысам! — Он сел и словно впился в зрачки сына. — Так зачем ты это сделал? Кто подговорил тебя? Заставили или подкупили?
— Отец!
— Говори!
Мар повернул голову и стал вызывающе смотреть в окно. Суперат видел его побелевшую щеку, вздувшийся желвак… Упрямец! Ничего, и не такие открывали рот под гнофорскими пытками! Но этот ветрогон… да неужели в его пустой башке возможны какие-то убеждения, какие-то идеи? Бред! Скорее всего, очередная жажда острых ощущений… Наградили же меня боги сыном! Нет уж, пусть лучше увлекается вином и эрсинами! Немедленно обратно в Сурт! Приставлю к нему опять соглядатаем Квина — от этого Мар не ускользнет! — и пусть он тогда на себе прочувствует мою власть и мою силу. Квин — вот кто поможет мне!.. Но сейчас отдавать Мара гнофорам рискованно: какой поднимется ропот среди черни, какие пойдут разговоры! Суперат сдержанно вздохнул.
— Пойми, Мар. Сейчас, как никогда, надо верить в мое дело и всемерно помогать мне!.. Наступает самое тревожное время и самое ответственное: или справедливость встанет во главе государств и народов, или мы погибли. Третьего не дано. Надо мобилизовать все силы, весь дух, забыть все слабости и быть непреклонным в этой последней битве. Надо выиграть тяжелое сражение!.. Я далек от мысли, что ты изменил своему святому делу и переметнулся к врагам — для этого надо иметь сильный дух и убеждение в правоте врага.
— О какой правде ты говоришь, отец? Не хочешь ли ты убедить меня, что она — в твоих делах?
Беф Орант промолчал, мрачно разглядывая профиль сына, потом все же ответил:
— Именно в моих делах. Но хватит об этом, я жду твоего признания.
Вместо ответа Мар спросил:
— А скажи: этот старший начальник стражи в самом деле выполнял волю совета?
— Конечно. Но какое это имеет значение? — не сразу понял суперат.
— Думаю, прямое, отец. Советую допросить его, когда он вернется, отомстив Лоэру.
— Ты хочешь сказать…
— Я ничего не хочу сказать. Я пытаюсь оправдать себя.
Суперат сжал кулаки.
— Ты что же, считаешь меня за дурака!
— Нет. Но если я не виноват и если не помню, что после того, как очнулся от удара, оказался прикованным к стене… если вижу, что все факты против меня… а Лоэр все-таки сбежал, то… надо искать другого виновника…
— Боги! Какой вздор ты несешь! — возмутился суперат. — Ты же сам признаешь, что, когда вы с гнофорами спустились для беседы с Лоэром, тот был в цепях. Ты поднялся вместе со всеми наверх и тут же вернулся обратно!.. Так кто? Кто успел за это время снять с него цепи?!
— Не кричи, отец…
— Не кричать? — Беф Орант угрожающе поднялся за столом, медленно приблизился к Мару и с размаху ударил его по лицу. — Убирайся отсюда, гаденыш безголовый! Чтобы духу твоего здесь не было сегодня же! А я подумаю, что с тобой делать дальше!
Пощечина сжала Мара в пружину. Он хотел до конца оставаться мужественным, сильным, но, наверно, это было выше его возможностей. Крупная предательская слеза сбежала по щеке и упала на пол.
Когда он выбежал из комнаты, суперат долго смотрел на темное пятнышко на полу.
Двенадцатый день в луговой степи. Двенадцатый день пустынная равнина, на которой высокая трава простирается вздрагивающим ковром во все стороны — и нет ей конца! Незадолго до захода солнца Лоэр облюбовал удобное место, высек огонь и развел небольшой костер. Покончив со скромным ужином, он обратил внимание на беспокойное поведение лошади.
— Ну что ты, дружок? — сказал он, похлопывая ее по упругой шее. — Не бойся. Гремучие змеи обойдут нас стороной, а шакалы и волки не посмеют приблизиться к огню…