Яна морщилась, глядя на останки несчастных смельчаков, что посещали ад и остались в нем, шла дальше, ступая по жукам, червям, скорпионам.
Яна терпеть не могла насекомых, при виде обычного жука она могла закричать от страха и рвануть в сторону, сдав стометровку в рекордные сроки. Здесь же, лишь брезгливо кривилась и сжималась в комок. Она уже не боялась, не злилась на усатую, хвостатую и прочую тварь, не выла, внутренне содрогаясь от омерзения — она словно одеревенела, не чувствуя ничего кроме отвращения к себе самой.
Авилорн, видя состояние девушки, нашел небольшую поляну и устроил привал. Провел ладонью в воздухе, образуя круг, прочитал заклинание от насекомых. Почти насильно уложил Яну, прижав к своей груди:
— Спи. Тебе нужно отдохнуть.
Девушка посмотрела на густую листву над головой, на старую, пожухлую и полусгнившую листву, устилающую землю, и вздохнула:
— Я такая же никчемная.
— Не говори так.
— Я бездарная, озлобленная, — всхлипнула Яна. — Я ни на что не годна: трусиха и предательница. Мне самое место здесь.
— Глупости, — заверил эльф. — Ты умница. Ты очень смелая, расторопная, решительная….
— Нет. Я хлам. Старуха с маразмом и кучей комплексов. Я ненавижу себя.
— Поспи, и это пройдет.
— Что: комплексы, злость, обида на себя? А, может, я стану смелой, доброй, умной?
— Именно. Ты устала…
— У меня депрессия от чувства собственной неполноценности… Почему ты со мной, а не Аля? Вы с ней пара, а я… с гароном. Такая же сволочь. Несправедливо. Альбина может удивляться миру, принимать его как красочную картинку — она еще ребенок. Вы бы с ней быстро нашли общий язык, а я, чувствую лишь горечь пессимизма. Тлей, бестолковым жуком на дереве.
— От жуков много толка.
— Например, вызвать брезгливость у проходящего мимо.
— Неправда…
— Правда. Объясни, почему мир устроен удивительно несправедливо, не гармонично? Ну, чтобы Алю не оставить у вас, а меня забрать? И все было бы правильно, хорошо. Мне ад, по заслугам, ей рай — по делу. Вы бы жили спокойно, счастливо. Не пришлось бы идти сюда.
— В этом и есть гармония.
— Посетить ад? Соединить двух непохожих, вместо того, чтоб свести вместе двух похожих, разговаривающих, думающих одинаково?
— Да.
— Маразм.
— Нет. Два разных существа сплетаются сильней, чем два похожих. Последним нечего друг другу дать, а первым есть, чем друг друга дополнить и превратиться в целое — одно. Я только здесь, сейчас понял, насколько прав был Аморисорн, что нас с Эстарной разлучил, и матушка, что не дала с Умарис узами соединиться, а сам я не спешил. Все верно. Она такая же, как я, Эстарна магией всего-то и отлична. Мы б быстро начали скучать и тяготиться обществом друг друга. Подумай только — какая скука: смотреть на собственное отраженье и слушать то, что знаешь наперед и сам сказать готов. Нет, мертвым был бы наш союз. Мученьем, наказаньем за неизвестные грехи. Коль нечего мне понимать и не к чему стремиться, зачем вообще тогда жениться?
— Покой бы был.
— Зачем он мне? Что в нем хорошего? Трясина. И в ней теряем мы себя, бесславно тонем.
— Ерунда. Уж лучше дома посидеть, чем в ад идти, и славно умереть.
— Вот в этом ты права — согласен, лучше славно умереть, пусть только вспыхнуть и погаснуть, но хоть кого-нибудь согреть, успеть оставить след не в омуте забвенья, не слабого, как эхо сожаленья, который миг — и отзвучит. У мыслящего, чувствующего существа другое назначенье, понять чуть больше, чем ему дано, познать себя, хотя бы, но всецело…
— А в тишине, покое — не судьба? И ты, прости меня — причем тут я?
— Лень в покое обуяла б, желанья, что-то узнавать, не стало. Нет стимула и нет стремлений — тлен и, может ли нормальный эльф быть счастлив тем?
— Нормальный — да, но ты же ненормальный. Философ Авилорн, а я… ярмо на шее. С какой ты радости пошел за мной? Мой выбор небогат, но он не твой.
— Но и не твой, он наш и обоюдный. Ты зря грустишь, я лично очень рад, что устремились мы, как мухи в паутину — в ад. Не так он страшен, как его рисуют. Но разве ж мы узнали то, в покое доживи свой цикл?
— Но, точно ничего б не потеряли.
— О, нет — себя б мы не узнали.
— А что, других-то способов на свете нет?
— Есть два пути: короткий и жестокий, и длинный — медленный в пучине мыслей и тоски, и в долгом лицезрении, раздумьях не факт, что верных. Первый — боль, тревоги и волненья и осознание себя без толики хотенья, не по желанью собственному…
— А по веленью свыше. Носом об асфальт.
— Но действенно.
— Я б не огорчилась, если б обошлась без лишних знаний о себе. Поверь, хорошего в том мало. Не очень-то приятно знать, что ты как червь — бессилен и ничтожен. Что жил, что не жил — одинаково.
— Ничто не может кануть в пустоту и быть никчемным. В любой букашке смысл, и в листике, и сожаление живет лишь в том, кто место в мире не нашел. Свое. Он мечется и мучит остальных, и сам измучен метаньями без толку, в темноте. А цель, вопрос-ответ — в себе. Все в нас заложено с рожденья, но горек труд в себе ответы отыскать и тем себя познать, таким как есть принять, порой не очень умным и не смелым, и сумрачным по мыслям и делам. Но, даже тень нужна и зло стремится к нам не от желанья укусить, а больше подогнать, напомнить — можешь ты бороться и делать больше, чем привык. Сама подумай: сколько славных дел творится черными руками? Мы с места бы не сдвинулись, не будь они настолько же сильны, как и черны. Нас движет возмущенье: неужто мы слабей? Неужто мы грязней, черней? Они темны, а мы светлы, они глупы, а мы умны, и, значит, действовать должны, восстановить баланс добра и зла, и тем почувствовать живым себя, и целостным. Героев тьма рождает так немало, и тем она плоха? Но, что мы без нее? И кто без света? Познали бы мы суть и благости его, не наступай нам тьма на горло? Антагонисты свет и тень? О, нет, друзья они, и каждый занят лишь своим, исконно данным им со знаньем дела, нас подгонять, как старых кляч изъезженных вконец.
— Авилорн — мудрец, — смущенно усмехнулась Яна.
— Скорей — слепец.
— Мне жалко, что тебя я понимаю. А так хотелось бы не знать, того, что начинаю понимать. Страшно мне от осознанья, что ад не страшен мне, ведь в нем жила я и живу, и ничего здесь нового я не найду. Горько от перемен внутри себя…Я всем случившимся буквально сражена.
— Закономерно. Правильно. И пусто огорченье — ведь, все плохое отойдет, хорошее же оживет и пустит корни, измененья коснутся каждой клеточки души… Мы вместе будем.
— Не смеши. Скажу я честно — я б с тобой осталась, но вот беда, любви во мне и грамма не осталось. Увы, мертва я что снаружи, что внутри. И выжжены предательством все клеточки души. Истоптана она и вряд ли возродится.
— Ей нужно время, чтоб восстановиться. Измена, что заноза — дай ей срок, она уйдет, и даст росток иное проявленье. А меланхолия, депрессия — пустяк, то не твое, то ад пустил в нас мрак, чтоб свет мы поняли.
— Выходит, он добряк? А, может, памятник ему за то поставить и на века его прославить?
— Ад не тщеславен, он — умен. Мы в мудрости его, себя найдем.
— В раю бы лучше поискали.
— Уже, и вспомни, разве же нашла?