Гарри достал пакет, подаренный Дамблдором, и вынул из него дневник мамы и талисман отца. Что же все-таки записано в тетради мамы? Гарри вдруг подумал о том, что он мало знает о своих родителях. Какие они были, кроме того, что хорошие? Почему мама вышла замуж за отца? Судя по всему, у Джеймса был непростой характер. А какой была сама мама?
Гарри полистал пустые листы тетради с единорогом, сунул под подушку и лег.
– Гарри, что с тобой? – это Гермиона заботливо провела по волосам. Знает, что люблю, когда она это делает, - вздохнул Гарри и повернулся к ней.
– Снейп придирался или что? – спросила девушка.
– Нет… Я…Гермиона, ты знаешь о своих родителях? В том смысле, как они познакомились, долго ли встречались и все такое?
– Мама кое-что рассказывала мне, - охотно ответила она. – Она поздно вышла замуж. В 29 лет. Потому что была слишком умной и … правильной, что ли. Мужчины таких не любят. Если честно, я думала, что мне тоже будет трудно найти мужа. Мой папа очень хороший, такие мужчины – большая редкость. А каждая девочка подсознательно ищет себе мужа, похожего на отца.
– А я ничего не знаю о своих родителях, - ответил Гарри. – Хотел Сириуса расспросить на летних каникулах, но…
Гермиона понимающе сжала его руку.
– Знаешь, чем Добби занимается? – вдруг прыснула она.
– Чем? – удивился Гарри.
– У бедняги ещё со времен рабства остался инстинкт, вязать вещи детям своих хозяев. Так что у нашего будущего ребенка, который ещё неизвестно когда родится, уже есть 5 шапочек и 3 пары пинеток, - Гермиона рассмеялась.
– Все-таки этот эльф точно чокнутый, - смутился Гарри.
– Да, у Добби своеобразный характер, он отлынивает от работы на кухне, в последнее время убирает только в нашей комнате. Впрочем, это даже хорошо, ведь ты же ему платишь, а у профессора Дамблдора он денег больше не берет. А вот все свое свободное время Добби вяжет для наших детей.
Гарри перевернулся на другой бок и сквозь сон почувствовал, что к нему удобно прижалась Гермиона.
– Гарри, - прозвучал над ухом женский голос. Он открыл глаза. Рядом с кроватью сидела молодая женщина с длинными темно-рыжими волосами и зелеными глазами. Её за плечи обнимал Джеймс Поттер.
– Мама? Папа? – удивленно воскликнул Гарри.
– Мы с папой очень переживаем за тебя, - тихо произнесла Лили. Джеймс кивнул.
– У меня все хорошо, - ответил Гарри и обернулся. Гермиона крепко спала рядом. – Теперь лучше, чем было, - добавил он.
Но Лили и Джеймс грустно на него посмотрели.
– Профессор Дамблдор отдал тебе папин талисман и мой дневник, - произнесла Лили. – Я хотела бы, чтоб ты прочитал его, когда тебе будет 17. Но вдруг подумала… Ты мало что знаешь о нас. Вдруг кто-то тебе расскажет нашу историю… но неправильно. Ты будешь переживать.
– Да, - отозвался Джеймс. – Как, например, с нашим подарком Муни. Снейп над ним медитировал 13 лет, представляя, что мы вытворяли в поисках острых ощущений. Без пароля прочитать его не смог, так решил тебе отдать.
– Я не хотел верить в плохое, - искренне воскликнул Гарри.
Джеймс неожиданно улыбнулся ему и подмигнул.
– Все-таки хорошо, что мы с Сириусом не натворили глупостей! Надеюсь, тебе помогли мои советы?
Гарри смущенно кивнул.
– Жена у тебя хорошенькая! – снова подмигнул Джеймс.
– Гарри, - Лили протянула к нему руку, - я, пожалуй, дам прочитать тебе свой дневник. Но я очень переживаю. Там есть шокирующие вещи.
– Например, как я и мама плохо вели себя в школе, - улыбнулся Джеймс. Но уже мгновение спустя его улыбка исчезла и в глазах появилась грусть. – Ему лучше знать всё, Лили, - повернулся он к жене. Она кивнула.
– Я тоже так думаю.
Гарри вздрогнул и проснулся. Конечно, родителей не было, это был всего лишь сон. Но такой яркий, отличающийся от обычных, которые быстро забываются после пробуждения. В комнате было темно. Гермиона спала рядом, подложив руку под щеку. Гарри достал из-под подушки дневник мамы и подошёл с ним к камину. Открыл тетрадь. Почти все страницы были исписаны аккуратным округлым почерком. С гулко стучащим сердцем Гарри сел возле огня и принялся читать.
Привет, Дорогой Дневник! Давай знакомиться, я – Лили Эванс, ученица школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Я решила делать в тебе записи, потому что мою душу переполняет целая буря чувств и мне нужно кому-то рассказать, что со мной происходит, а подругам я не доверяю. Совершенно разочаровалась в женской дружбе. Джинни пустила слух, что я симпатизирую Джорджу, и его едва не убил Джеймс Поттер. Оказалось, что Джордж просто обидел её, и Джинни решила так по-женски отомстить. Два прошлых года я дружила с Анной Миллер, мне показалось, что она была хорошей милой девчонкой, но в меня влюбился её парень и мы стали злейшими врагами, хотя, клянусь, я не хотела этого, Тед мне совершенно безразличен, мне было ужасно неловко, что это произошло! Я пыталась это объяснить ей, даже разговаривала с этим парнем, чтобы он не бросал Анну, но … ничего не помогло. Она из мести разболтала девчонкам мои секреты и не забыла добавить сплетен. Но самое страшное, что она рассказала Джеймсу Поттеру, что я люблю его! Он вовсе перестал давать мне проход! Я терпеть не могу, как он выделывается и заколдовывает всех, кто ему не нравится. Он наглый, красивый, самоуверенный и ходит со своим братом-неразлучником Сириусом Блеком, которого я просто не переношу! Но на самом деле, дорогой Дневник, Джеймс неплохой, просто он сильно зависит от влияния друзей. Я помню, слизеринцы отлупили этого Блека, и он неделю пролежал в больничном крыле. Джеймс остался со своим вторым другом – Ремусом Люпином. Это наш староста - очень добрый и славный парень, мне он очень нравится. И Джеймс целую неделю вел себя, как нормальный человек! Потом Блек выздоровел, и они устроили охоту на Снейпа – это один из самых ненавистных им слизеринцев. А по-моему, это несчастный подросток с огромной кучей комплексов.
На Гриффиндоре не для кого не секрет, что Джеймс бегает за мной. Да, он уже много раз предлагал мне встречаться, но я не рискну этого делать, пока он не перестанет валять дурака! Я ненавижу, как он ловит снитч, с которым не расстается, наверное, даже ночью, я терпеть не могу, как он строит мне глазки и ерошит свои и без того лохматые волосы, не переношу, как он относится к Петтигрю – этому маленькому неудачнику, который на все его подколы отвечает обожанием. На это просто противно смотреть, как может так унизить себя волшебник – Джеймс, как ты классно его поймал, Джеймс, какой ты умный, какой ты ловкий, Джеймс! Я просто в бешенстве от всего этого, но самое смешное и страшное, что я люблю Джеймса! И сдуру поделилась этим с Анной! Теперь хоть из школы уходи! Представляю, что она наговорила про меня, если я как-то призналась ей, что ни разу не целовалась ни с одним парнем, потому что люблю Поттера и мечтаю, чтобы это сделал он!!! Наверняка, она ему сказала, что я мечтаю, чтобы он меня трахнул, потому что Джеймс теперь просто ест меня глазами и уже несколько раз затягивал в пустой класс для «серьёзного разговора» - это в том смысле, что он обнимал меня и пытался поцеловать, уверяя, что я этого хочу. А его дружки верно нас караулили, чтобы нашему разговору никто не помешал. Я сказала ему, что буду с ним встречаться, когда он перестанет быть клоуном и придурком. А до тех пор я предпочитаю видеть рядом кальмара из Хогвартского озера! Он пытался мне что-то говорить по поводу того, что уже исправился, а слизеринцев заколдовывал, чтобы отомстить за Сириуса. Я в приливе гнева заявила ему, что они такая замечательная пара, что я буду лишней! До сих пор мне это неприятно вспоминать, мой дорогой Дневник, похоже, я его задела. Джеймс перестал за мной бегать, ходил кислый и злой. А я, похоже, привыкла к его вниманию, и теперь, когда он оставил меня в покое, я ненавидела себя за то, что такое сказала и что вообще такая дура.
А потом я нечаянно услышала разговор Джеймса с его друзьями. Сириус презрительно фыркал в мой адрес, говоря, что я не стою таких переживаний. Петтигрю, вот кто бы мог подумать, какой гаденький он иногда бывает, поддакивал ему, что впрочем, не мешало ему при встрече со мной мило и заискивающе улыбаться! А Ремус сказал ему слова, за которые я была согласна его благодарно расцеловать!
– Ты любишь её, Джеймс, поэтому постарайся измениться. Мне показалось, что ты ей очень нравишься, просто она тебя боится. Скажу честно, я бы на её месте тоже тебя боялся.
– А мне показалось, что она ненавидит меня, - грустно ответил Джеймс, но в этот момент Блек повалился рядом от смеха и почему-то принялся толкать в бок Питера, словно он превратился в боксерскую грушу.
На это раз терпение лопнуло даже у Джеймса, он психанул на Сириуса и ушёл. Мне стало так жаль его, что я сделала то, чего никогда бы не совершила, если бы не была влюбленной дурой – я догнала его и попросила прощения. Джеймс схватил меня и сжал в объятьях (я не сильно патетично пишу, милый Дневник?).
Тогда я сказала ему:
– Послушай, Джеймс, ты мне действительно нравишься, но я … не могу встречаться с тобой, потому…что ты какой-то очень… яркий, что ли… За тобой бегают столько девчонок, ты же бросишь меня, как только я тебе надоем, ведь правда?
– Нет, Лили, нет! – он это почти закричал, и, знаешь, Дневник, я почувствовала, что он совершенно искренен. Он начал говорить, что давно меня любит, что ни с кем не смог встречаться – даром, что девчонки вокруг него вьются, что уже испробовал все, чтобы привлечь моё внимание. На что я ему грустно заметила, что он все делал не то.
– Завтра мы уезжаем на лето домой. У нас будет два месяца, чтобы обдумать, как быть дальше, - серьёзно сказала я.
Джеймс ответил, что через два месяца я его не узнаю, что он докажет, что любит меня и с ним стоит встречаться.
Потом было бесконечное лето. Знаешь, мой милый Дневник, я никогда так не хотела в Хогвартс, как в этом году. Джеймс часто присылал мне сов с письмами, в которых говорил, что, дескать, меняюсь, исправляюсь, Слинявуса не задираю (можно подумать, что летом это так трудно сделать!) и по-прежнему люблю. Учитывая, что на это лето он приютил у себя дома сбежавшего от родителей Блека, то, что он регулярно слал мне письма, значит, что он, похоже, и впрямь меня любит. Моё предчувствие подсказывало мне, что Джеймс что-то задумал. Я считала дни до конца каникул. Петуния – это моя сестра – стала совершенно невыносима. Она ненавидит меня, считает меня злой ведьмой из сказки, боится, что я заколдую её. На самом деле она ненавидит меня за то, что в меня влюбляются её женихи, хотя я совершенно этого не хочу. Бедняга Петуния некрасивая – худая, угловатая, а ещё у неё великовата нижняя челюсть. Я по сравнению с ней просто вейла какая-то. У неё снова завелся жених – на этот раз банкир. Он некрасивый, такой же тощий, как моя сестрица, нескладный, но зато на крутом авто. Я на всякий случай прячусь, когда он к нам приходит. Если этот зануда пустит на меня слюни, Петуния меня точно убьет. Мама тоже переживает, чтобы не повторилась прошлогодняя история. Тогда меня, 15-летнюю девчонку, увидел её однокурсник, с которым она начала встречаться. Одурел совсем, влюбился и оборвал наш телефон. Петуния закатила истерику по поводу того, что я – тварь такая, причаровываю её парней.
Несмотря на мои прятки, Оливер сбежал от Петунии. Похоже, на сей раз виноват её характер – Петуния очень непростой в общении человек, она злая, завистливая и ужасная сплетница. Пишу это с прискорбием, мой дорогой друг Дневник, ведь не смотря ни на что, Петуния – моя сестра. Даже мама часто делает ей замечания, что нельзя себя так вести. Тогда сестрица психует, что в этом доме любят всяких ведьм, а нормальным девушкам нужно просто куда-то убираться. Это ужасно, милый Дневник, мама уже не знает, как нас помирить.
Однако наступило 1 сентября, и я снова встретилась с Джеймсом. Он сильно повзрослел за лето, стал таким красавцем, что моя бедная влюбленная душа, едва не выпрыгнула из груди. Он так со мной поздоровался! Похоже, он и впрямь изменился, стал спокойнее и… даже не знаю, как сказать. Но я поняла, что соглашусь с ним встречаться, даже если он прямо сейчас начнет кривляться на пару с Блеком – о, этот красавчик стал ещё красивее, хотя уж куда ещё! Но со мной поздоровался довольно мило, наверное, Джеймс все лето проводил с ним воспитательную работу. Ремус выглядит изможденным. Он, бедняга, какой-то болезненный, даже вынужден часто пропускать уроки. Мне его так жаль. Хороший парень. Ах, чуть не забыла, Питер Петтигрю - по-прежнему серенький и меленький. Жадно и заискивающе заглядывает в рот Джеймсу и Сириусу, а те даже не обращают на него внимания, когда разговаривают между собой.
Я слушала рассказы своих одноклассниц про лето. Кивала, но на автомате. На самом деле неловко и смущенно стреляла глазами в Джеймса, а он в меня – смело и счастливо. На следующий день он предложил мне встречаться. Он предложил бы и в этот вечер, но после сытного и вкусного банкета всех так разморило, что все очень скоро уснули.
Вот все-таки хорошо, что у меня есть ты, мой дорогой Дневник, я должна кому-то все рассказать о нас с Джеймсом. Мы начали встречаться. Он очень интересный и весёлый, знает кучу ужасно смешных историй. Я не заметила, как засиделась с ним возле озера до глубокой ночи. Он повел меня в гостиную, а там в темноте мы начали целоваться. Ты даже не представляешь, как он целуется, милый мой Дневник! Мегги, моя новая подруга, с которой мы сошлись после того, как меня предала Анна, сказала, что её бывший парень целовался просто отвратительно, пускал слюни, кусался или присасывался, как пиявка. Теперешний её парень, превосходный и великолепный Сириус Блек, тоже довольно противно целуется, она предпочитает, чтобы он приступал сразу к делу, минуя эту слюнявую стадию.
Теперь я стала умной, секреты свои никому, кроме тебя, Дневник, не рассказываю. Правда, Мегги меня ни о чем и не спрашивает, она любит говорить только о себе, своих переживаниях, причем совершенно не стесняясь меня и не спрашивая, хочу я это слушать или нет. Я, честно говоря, была в шоке, когда она мне сказала, что сейчас спит с Блеком и он у неё уже 3-й! Я ужаснулась, как же так! Мне даже страшно подумать, что я буду делать, если Джеймс предложит мне нечто большее, чем поцелуи в углу гостиной или на лестнице за поворотом возле портрета Полной Дамы! Он хочет меня, я это знаю и чувствую, но боится меня испугать и терпит. Я не знаю, что мне делать, в школе секс запрещён, что, конечно же, мало кого останавливает, хотя если ловят за амурными делами, то наказывают. Я переживаю, как мне быть. Соглашаться, если Джеймс все-таки предложит? Я мало что знаю о сексе. С мамой мне неловко было говорить об этом, с Петунией – это смешно, не говоря уже о том, что она сама девственница. Мама нас воспитывала в большой строгости. А у моей новой подружки Мегги все так просто! Она с удовольствием рассказывала мне, что её первый парень был плохой и неумелый, второй – получше. От Сириуса она в полном восторге. Самое забавное, что я, а не она, умираю от смущения, когда она мне описывает, как они это делали в пустом темном классе после отбоя. Самое ужасное в её отношениях с Блеком, что она за ним бегает и едва ли не сама упрашивает, чтобы он её трахнул, что он и делает, очевидно, в виде большого одолжения. Я на свою голову спросила, как это происходит, предчувствуя, что не за горами начнется и моя взрослая жизнь. Если меня ждет перспектива сидеть с раздвинутыми ногами на парте или на наколдованной лежанке и дергаться, пока он не кончит, то лучше мне никогда не становиться взрослой! А от её рассказа, что она делала Сириусу в кладовой для метел, меня по-настоящему едва не стошнило. А Мегги смеялась надо мной и сказала, что когда я это попробую, то перестану вести себя, как молодая ханжа. Кстати, она очень удивилась, что я до сих пор не переспала с Джеймсом. Это все, что я ей сказала про наши встречи. Только ты, мой дорогой Дневник, знаешь, что он превосходно целуется, и от его поцелуев у меня кружится голова. Когда он целует меня, то снимает очки, и это так трогательно! В наших встречах много романтики – шепот, обжиманцы и его аккуратное зондирование почвы – можно дальше? Я смущенно мотаю головой. Я умру, если он разденется! И провалюсь сквозь землю, если он разденет меня!
Дорогой мой друг Дневник, я сейчас в больничном крыле. Мои критические дни и в самом деле критические – я просто истекаю кровью. Настойки мадам Помфри немного облегчают мои страдания, но все равно идти на занятия я не в состоянии, мне нужно лежать. Я разговаривала об этом с моими подругами. У всех цикл проходит нормально. Волшебные прокладки намного лучше маггловских, никто и не думал пропускать занятия по такой причине. Кроме меня. Мне, как всегда, везет, дорогой Дневник. Я до сих пор помню, как это случилось в первый раз. Испугалась сама, а мадам Помфри даже привела доктора из клиники Св. Мунго. Никто не знает, что со мной. Маггловские врачи, к которым меня водила мама, тоже разводят руками – таковы особенности организма вашей дочки. Что ж, утешили!
В обеденный перерыв ко мне пришёл Джеймс. Вряд ли он не знает, что со мной. Он пытался меня развеселить – превратил яблоки в ананасы. Джеймс очень любит ананасы. Как только научился, всегда тыквенный сок превращал в ананасовый во время еды в Общем зале. Затем последовали шутки. О, дорогой Дневник, ты даже не представляешь, как он умеет смешно рассказывать! Лучше всего у него получается перекривлять Макгонагал. Хотя и Флитвику, и Хагриду тоже порядком достается. Он даже умеет забавно блестеть очками, как наш любимый дедушка-директор! Но он это делает не со зла, ему просто нравится шутить! Мой Джеймс – душа компании. Увы, дорогой Дневник, я совсем безнадёжно влюблена в него.
После уроков он снова пришёл ко мне – поддержать боевой дух. Принес мои учебники, чтобы я смогла учить уроки. Потом мы начали целоваться, и все закончилось тем, что мадам Помфри выгнала моего Ромео. Без него мне стало очень грустно.
Я плохо знаю Джеймса, мой милый Дневник. Поздно вечером он как-то умудрился прокрасться ко мне! Мы так чудесно пообщались, пока мадам Помфри видела пятый сон!
Когда я вернулась к занятиям, Джеймс был особенно внимателен ко мне: носил мой тяжелый портфель и даже дал списать реферат по защите от темных искусств. Вообще-то, дорогой Дневник, это неправильно, что я списала у Джеймса реферат, но один разочек можно, ведь правда? Я так неважно себя чувствовала, а объясняться с профессором Флитвиком мне неловко, хотя он добрый и очень хорошо ко мне относится. Видишь ли, мой милый Дневник, Джеймс очень хорошо учится. Все ему дается легко и просто, словно он это уже давно знает. Мне учиться очень тяжело. И хотя я почти отличница, все мои хорошие отметки – результат усердного и регулярного сидения за учебниками. Единственный предмет, где я обогнала Джеймса – это зелья и настойки. Впрочем, у Джеймса все запланированные программой зелья получаются довольно неплохо. А ещё наш профессор зелий не хочет связываться с Джеймсом, он прекрасно помнит тот случай, когда несправедливо занизил оценку, а Джеймс пригрозил, что пожалуется куда надо, и у зельеведа будет настоящая инспекторская проверка из Министерства Магии. Он такой, мой Джеймс, дорогой Дневник. Терпеть не может беспочвенных придирок. Зато честно отбывает все заслуженные наказания.
Вчера ночью мне исполнилось 17 лет, и я стала женщиной. Да, мой милый Дневник, мы с Джеймсом занимались любовью. И, вынуждена признать, мои страхи на этот счет были напрасны. Это было просто великолепно. Хотя, до сих пор в моей голове не укладывается, что он соблазнил меня. Постараюсь тебе все рассказать. Возможно, это немного успокоит меня. Я не могу отделаться от ощущения, что все было спланировано им заранее.
Джеймс сказал мне, что знает в Хогвартсе одно местечко, которое называется комната по желанию. В ней будет такая обстановка, какую я захочу. Я не очень поверила ему, ведь Джеймс все время шутит. А комната по желанию – это его репетиция к экзамену по заклинаниям и трансфигурации – в этом ему просто нет равных – наверняка наколдовал стол с огромным тортом. Я загадала обстановку маггловского кафе, в котором Джеймс никогда не был. И эта комната действительно внутри выглядела, как шикарное кафе – белая скатерть на столике, мое любимое вино и торт с 17 розовыми свечками. Джеймсу тоже все очень понравилось. Он подарил мне дорогое украшение из золота, уверял, что эта штучка принесет мне удачу. Кстати, он уверял, что купил украшение за свои собственные деньги, которые сам заработал на продаже шуток.
Наверное, все началось с того, что я выпачкалась в крем и Джеймс слизал его с моих губ и щёк. Последовавшие поцелуи опьянили меня гораздо сильнее выпитого прежде вина. Потом Джеймс прошептал, что никогда не видел обнаженной девушки. Я не поверила, и он признался, что видел, но только в журнале, который дал ему (угадай кто!) Блек. Теперь ему хотелось увидеть настоящую, красивую девушку, то есть меня.
– Я знаю, что ты очень красивая, Лили, - шептал он мне, начиная меня раздевать.
Я не знаю, что на меня нашло, почему я разрешила ему снять с меня всю одежду. Самое, что интересное, дорогой Дневник, меня в тот момент не волновало, что я окажусь совершенно обнаженной перед парнем, меня больше беспокоило, что Джеймс заметит одну мою странность. Видишь ли, дорогой Дневник, у меня на теле нет волос, вернее кое-где, на руках, на спине, животе есть еле заметный на ощупь золотистый пушок. Мама даже водила меня к врачу, но тот только развел руками, такой случай в его практике впервые. Я здорова. Но все же я немного запереживала, что скажет Джеймс. Но он ничего по этому поводу не сказал. Откуда-то взялся целый ворох простыней, на который Джеймс уложил меня и принялся ласкать (и совершенно не робко, милый Дневник). О, от этих ласк можно было просто воспламениться! Я не знаю, что он наврал мне про то, что никогда не видел обнаженной девушки, его ласки говорили о том, что он не только видел, но и знал, как и где ласкать. Хотя он и шепнул мне, чтобы я подсказывала, где мне нравится. О каких подсказках он говорил! Меня так распалило, то, что он вытворял, что вскоре я уже хныкала и стонала от удовольствия. Это было так сильно и так сладостно!
Потом Джеймс … взял меня. Не знаю, мой милый Дневник, пожалуй, это довольно точное выражение. Вынуждена признать, что было больно, я даже вскрикнула, но вспомнила, что про боль и кровь девственниц наслышалась ещё с детства. Теперь это произошло со мной. Джеймс получил свое заслуженное удовольствие – очень забавно что-то провздыхал, вдавливая меня в простыни. Тяжело дыша, лег рядом, крепко прижался ко мне. Это было так чудесно, милый мой Дневник. Он целовал мое лицо, перебирал волосы на висках, гладил шею, щеки, плечи. Я прошептала ему, что это мой лучший день рождения.
Как прошёл следующий день, - я плохо помню. Уроки, учителя, обед – все как-то летело мимо меня. Я все вспоминала, что было между мной и Джеймсом, и замирала от собственной смелости. Когда я поискала его глазами в грифиндорской гостиной – он снисходительно выслушивал Сириуса, в речи которого мелькало слово «Слинявус». Ну, конечно, что же ещё может интересовать великолепного красавца Блека! Когда Джеймс отделался от своих друзей, то подошел ко мне и спросил, как я. Я не нашла ничего лучшего сделать, как покраснеть. Тогда он меня спросил, хочу ли я повторения вчерашнего. Я, пылая, кивнула.
И тогда я узнала одну из тайн Джеймса – у него есть плащ-невидимка! Даже в мире волшебников эта вещь очень редкая и жутко дорогая. Джеймсу она досталась от дедушки аврора. Мне даже страшно себе представить, как помогал ему этот чудо-плащ в его легендарных школьных проделках! Теперь становится ясно, как пропадают конфискованные Филчем шутки и запрещенные вещи!
Благодаря плащу-невидимке мы благополучно дошли до нашей комнаты. Джеймс жадно на меня набросился. Он также как и я целый день ходил под впечатлением от нашей первой встречи, и теперь умирал от желания. (Это его слова, дорогой Дневник.) Затем он нетерпеливо принялся стаскивать с меня одежду. Он умудрился так сочетать этот процесс с ласками и распусканием рук под ещё не снятой одеждой, что я вскоре слишком явно нетерпеливо дрожала. Две великолепнейшие любовные схватки, мой милый Дневник! Одна лучше другой! У меня не хватает слов, чтобы описать, как нам было хорошо! У меня не получается сдерживать стоны, а Джеймс даже не пытается, более того, он обещает наказать меня, если я буду тихой мышкой, когда он старается изо всех сил. Я не хочу никуда уходить, льну к его теплому телу, он укрывает нас своей школьной мантией.
Немного позже я вспомнила, что мы совершенно потеряли голову и не побеспокоились о предохранении. На что Джеймс ответил мне, что эту проблему он взял на себя. Представляешь, милый Дневник, Джеймс купил себе очень дорогое зелье Бесплодия. Обычно мужчины перекладывают на нас, женщин, эту обязанность, а Джеймс нет.
Похоже, мы уснули. Джеймс разбудил меня уже на рассвете. Мы совсем спятили. А если девчонки увидели, что моя постель в спальне пуста! Джеймс посоветовал мне впредь закрывать её пологом, а на самой кровати делать так, будто там кто-то спит. По дороге в гостиную мы встретили Филча с его мерзкой кошкой. Они зыркали в темноте, а Джеймс прижимал меня к себе. Я дрожала от страха и смущения. Я ужасно не люблю Филча, он такой неопрятный, злой, ненавидит парочек, зажимающихся по углам школы. И вот он, в двух шагах от нас, что-то вынюхивает, выискивает, а Джеймс на зло ему тискает меня! Когда сторож ушёл, Джеймс прошептал мне на ухо, что мечтает заняться со мной любовью под мантией-невидимкой в кабинете этого кошачьего маньяка. Надо ли говорить, что я осталась еле живой от смеха.
Мой дорогой Дневник, Джеймс невероятно искушён в постели, я не могу поверить, что я его первая девушка, о чем и заявила ему после нашей третьей встречи. И, представь себе, оказалась права. Джеймс все лето спал с гейлой. Я едва не задохнулась от ревности. Но он успокоил меня, сказав, что это не женщина, а магическая «тварька» – очень красивая, но холодная, как русалка. Она всего лишь тренажер, - уверял меня Джеймс, - разве можно её сравнивать с тобой, твоим теплом, запахом, любовью, в конце концов. Джеймс уверял меня, что за невероятно огромные деньги (гейлы – это очень дорого) Златовласка (ну и имя, правда!? Джеймс называл её Золотко) показала ему как, чего и куда, потому что он, якобы ничего этого не знал (в чем я глубоко сомневаюсь). Тогда я у него спросила, как же это было первый раз, на что Джеймс махнул рукой и рассмеялся: «Поверь, Лили, тебе бы не понравилось, боюсь, что я бы даже не догадался, куда отправить моего милого приятеля Джимми или справился бы со всем, включая предварительные и пост-ласки, за 30 секунд!» Я смеялась, слушая его рассказ, но все же выразила сомнение по поводу его невинности. «Малышка, неужели ты серьёзно полагаешь, что я родился мастером-любовником?» - возразил Джеймс. Я сказала, что именно так и полагаю. Но он только довольно смеялся в ответ: «Просто я привык добиваться, чего хочу. А если уж что-то делать, так делать хорошо. Ты же не забыла, что я отличник в учебе. И если и дальше буду отличником исключительно в учебе, то стану похож на Слинявуса!» Я ответила ему, что у Златовласки этим летом был самый талантливый ученик. Джеймс растянулся в улыбке на всю подушку.
Милый Дневник, я спятила, сошла с ума, съехала с катушек! В объятьях Джеймса я теряю голову и позволяю ему делать со мной все, что ему захочется. Он фантастически изобретателен во всем – и в ласках, и в доставлении мне удовольствия, и в месте наших свиданий. Оказывается, комната, где мне так понравилось, не только его. Впрочем, надо быть дурой, чтобы не догадаться, что ею пользуется и Сириус. Но темперамент Джеймса не совпадает с количеством его законных ночей в этой комнате. А я, если честно, резко к ней охладела, когда представила, что там до нас был этот нахал Сириус со своей очередной подружкой. Джеймс ответил, что это не вопрос и он найдёт для нас другое гнездышко. Следующей же ночью он прокрался в мою спальню (только как, ума не приложу, до сих пор ни один парень не смог преодолеть нашу заколдованную лестницу. На это Джеймс ответил, что для него правил не существует, а у парней просто бедная фантазия!). Я жалобно возражала ему, что боюсь, что это немыслимо, со мной в спальне ещё четыре девушки. Джеймс пообещал, что их не тронет и сегодня ночью его единственной жертвой буду я, заткнул мне рот маленькой подушкой, которую притащил с собой. Вскоре я сама зажимала в ней свои стоны, дрожала от страха, что нас услышат, и задыхалась от удовольствия. Джеймс не отпустил меня, пока не получил свое и всласть не настращал, что заберет подушку у испорченной и несдержанной девочки в самый интересный момент. Потом, довольный собой и мной, он исчез под плащом-невидимкой. Я, замирая от страха, выглянула из-за полога. Все девушки мирно спали.
Следующая наша встреча была в ванной для старост. Джеймс совсем без руля и тормозов. Он внаглую выспросил у своего друга Люпина, где находится ванная, какой у неё пароль. А вечером под плащом притащил меня туда, завесил полотенцем портрет русалки, чтобы та никому не разболтала об увиденном, и принялся меня купать. Он сказал, что это его личная идея, с гейлой они до этого не дошли, «деньги кончились». Я ужаснулась, неужели то, что он до сих пор вытворял, прежде прорепетировал со своей ненаглядной Золоткой! Но Джеймс только засмеялся и сказал, что большинство уроков потратил на «оттачивание техники непосредственно самого процесса», а по поводу ласк у него был отличный теоретический курс – гейла была ленивая и болтливая. А потом добавил, что только со мной у него рождаются отличные идеи, как повести время. У меня было лучшее купание за всю жизнь (предыдущую, конечно).
Я снова в больничном крыле с волшебным кляпом между ног и кучей настоек на прикроватной тумбочке. Мое законное страдание раз в месяц. Но теперь я знаю, за что. За 20 дней моей взрослой жизни я, кажется, уже испробовала всё, что только можно. Не может человек быть так счастлив за просто так, мне было слишком хорошо с Джеймсом все эти три недели.
– Почему тебе так плохо, Лили? – Джеймс прибежал ко мне в обеденный перерыв, эффектно превратил тыквенный сок в ананасовый, но видя мою кислую улыбку, спросил это.
– Не может быть все время хорошо, Джеймс, - вздохнула я.
– Глупости всё это! У тебя так всегда было! Я помню, ещё в 3 классе ты напугала мадам Помфри, она вызывала специалиста из клиники Св. Мунго, потому что с тебя кровь просто лила, не останавливаясь.
– Откуда ты все это знаешь, Джеймс? – удивилась я.
– Потому что с тебя глаз не спускал, испугался, что ты умрешь, и серьёзно обдумывал, что в таком случае сделаю с собой.
– Ты ненормальный! – ужаснулась я. – Разве я тебе тогда нравилась? Ты же был невыносимым шкодником!
– Был, но в тебя влюбился ещё в первом классе. И шкодничал, когда с тобой было все хорошо. А тогда… я серьёзно испугался, что ты чем-то страшным заболела и тебя не могут вылечить!
– А разве не ты потом притащил мне чихающих лягушек – они прыгали по всему больничному крылу, мадам Помфри их ловила.
– А ты смеялась! Когда я подслушал, что с тобой все в порядке, то решил, что немного повеселиться тебе не повредит, - Джеймс улыбался, а я удивлялась, что, оказывается, он так давно меня любит. Зачем тогда дергал за косички, толкался и вообще валял дурака в моём присутствии!
– Скажи, Лили, - вдруг серьёзно спросил он, - ты действительно здорова?
Я кивнула и объяснила, что такое иногда бывает у девушек и женщин, говорят, что после родов все может измениться.
– Это долго ждать, тебе ещё рано становиться матерью. Попробуем другой способ, - ответил Джеймс.
Так, что он снова задумал?
– Я прочитал, что когда человека очень любишь, то можно облегчить его страдания, - произнес он.
– Ты уже облегчил. Когда ты рядом, мне не так плохо, - ответила я.
Но он ответил, что этого не достаточно. Он взял меня за руки и сказал, что таким образом, если сильно напрячься, то у человека можно забрать силы, а можно и боль. Не знаю, правда это или нет, но живот стал ныть меньше, и я благодарно поцеловала его руки. Джеймс растаял и пропустил следующий урок, развлекая меня.
Когда я вышла из больничного крыла, Джеймс уже выл от тоски по мне, при этом умудряясь ещё и шутить над своим состоянием. Он, действительно, ужасно изголодался, и я чувствовала себя мучительницей, уговаривая подождать его ещё пару дней. Я, как обычно после первой волны (почти в прямом смысле, мой дорогой Дневник!) своих ежемесячных страданий, была очень бледная от кровопотери. Мадам Помфри дала мне с собой большой пузырёк витаминной настойки. Если принимать её три раза в день, силы быстро вернутся.
Джеймс преданно нес за мной портфель, набитый книжками, когда два завистливых слизеринца прохихикали, что у меня какие-то странные темные пятна на мантии (и откуда только, гады, узнали, что больше всего на свете я боюсь, что запачкаю кровью мантию или юбку?). Джеймс едва не разорвал их. Но мне чудом удалось удержать его и уговорить, не обращать внимания.
– Они что, следят за тобой, что ли! – рычал Джеймс. – Какое им дело до твоего недомогания!
– Все любят нашу красавицу Лили, - ну, конечно, это Сириус со своими друзьями. – С выздоровлением, Эванс, мы невероятно рады, потому что без тебя наш друг совсем сдал!
Люпин предупредительно дернул его за рукав мантии. Но Блек и дальше загадочно улыбался. Не люблю этого пижона!