— И о какой же правде идет речь? — спросил Форд. Он повернул голову к собеседнику, но продолжил с деланым равнодушием потягиваться.
— Правда в том, что в глубине меня заключена личность.
— Ага. А в глубине меня кусок убогого металла и обезьянья маска. Так что мы одинаковы.
— Если это было бы правдой, мы были бы одинаковы, — ответил Арт, более не скрывая радостного предвкушения ссоры.
— А что именно ты пытаешься отрицать? То, что сделан из металла, или то, что у тебя обезьянья морда?
— Почему ты потягиваешься?
— Спина болит.
— Сколько тебе лет, Адам?
— Восемнадцать.
— Твое тело уже начинает изнашиваться.
— Нет, не начинает.
— Ты стареешь. Сколько протянул самый старый долгожитель? Знаешь?
— Скажи, ты же у нас специалист по фактам.
— Это была женщина, она прожила сто тридцать два года и при этом последние двадцать лет практически не двигалась. Последнюю разумную мысль она высказала в сто пятнадцать лет, последний раз ощутила вкус пищи в сто двадцать, а через год после этого умерла ее последняя подруга. Вы быстро расцветаете, а потом медленно увядаете. У меня все иначе.
Адам опустил руки, встал и посмотрел сверху вниз на Арта.
— Хочешь сказать, твои шестеренки не изнашиваются?
— У меня нет шестеренок. Ты меня путаешь с устройством по переработке мусора.
— Ошибиться легко.
Арт закатил глаза и, скривив губы, заговорил:
— Разница между мной и тобой заключается в том, что изношенные детали, из которых состою я, можно заменить. Помнишь, как ты меня ударил, и у меня отлетела голова? Я появился на следующий день целенький и даже без мигрени. Знаешь над чем они сейчас экспериментируют? Над полным переносом сознания. Есть проект скопировать мои файлы в другую машину, а когда меня снова запустят, проснутся уже два Арта, а не один. Ты ведь даже и представить себе не можешь, что такое возможно. Так ведь?
— Еще как могу. Вот смотри.
Адам подошел к столу, где на тарелке лежал кусок хлеба. Взял ломоть и театральным жестом разломал его пополам:
— Видишь: был один кусок, а теперь их два. — сказал он. — Думаю, с тобой произойдет примерно то же самое.
— Но я ведь не хлеб, так?
— Да, ты гораздо менее аппетитен.
— Я говорил о переносе сознания. Хлеб не обладает сознанием.
— Я думал, мы закрыли эту тему три месяца назад и заключили соглашение.
— Заключили, да. Но ты сказал, что я ненастоящий.
— Я пошутил.
— Ты хочешь сказать, что предпочтешь не спорить на эту тему? — спросил Арт, — И извинишься за свои слова?
— Мне не за что извиняться, — заявил Адам.
— Очень хорошо, — улыбнулся робот. — Я так ждал, когда мне представится возможность с тобой поговорить.
— Ты не будешь возражать, если я не стану тебя слушать?
— Пожалуйста. Меньше шансов, что ты будешь меня перебивать.
— Так, теперь у меня не только спина ноет, так еще и голова разболелась. Я еще утром, когда проснулся, понял, что день будет просто из рук вон.
— Значит, ты отрицаешь существование искусственного разума, но веришь предчувствиям. Это, возможно, объясняет сложности, с которыми мы сталкиваемся в процессе нашего общения. Может, ты просто глуп?
— Но мне лучше быть глупым человеком, чем умным куском металла, — отрезал Форд.
— Ты это часто повторяешь. Будто бы металл чем-то плох.
— Зависит от того, как его использовать.
— Для моих целей он вполне подходит.
— Это точно.
Анакс завороженно наблюдала за словесной дуэлью, как всегда с нетерпением ожидая первого чувствительного удара.
— Так что такого есть у тебя, чего я лишек? — пошел г атаку Арт, — Разумеется, не считая предрасположенности к быстрому износу.
— Я живой, — гордо заявил Адам. — Ты бы тоже радовался жизни, если бы знал, каково это — быть живым.
— Дай мне определение словосочетания «быть живым», пока я не счел тебя слишком глупым для продолжения нашего разговора.
— Ты меня искушаешь.
— Ты ведь не можешь дать определения. Так?
— Определение не поможет понять тебе суть. Слова не могут передать чувства.
— Слабоватый ответ.