Теперь Бакинец был при деле.
Тотошка, которая, затаив дыхание, наблюдала эту сцену "совещания в верхах", решила, что, наверное, Бакинец и Илюша-Овощник затеяли какой-то немыслимый дубль - держи, братва, ушки на макушке!
глава седьмая
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ
- Райка, - сказал я, - ты мне так обрыдла, надоела, остоебенила, что давай поженимся.
- Странная у вас форма делать предложение девушке!
Опять на "вы"! Опять надулась! У нее вдруг бывает провал, когда она начисто перестает понимать юмор. Но не мог же я, как в романах девятнадцатого века, повязать галстук, купить розу и кукарекать про любовь.
Между тем у меня были самые серьезные намерения. После смерти мамы я почувствовал острое одиночество. Стал мнительным, по ночам, просыпаясь, прислушивался к биению сердца, считал пульс, боялся головных болей. И вообще школьному учителю нужна какая-то стабильность в жизни: ученики, к которым ты привязываешься, разлетаются после десятого класса, как птицы из клетки. Никто о клетке и вспоминать не хочет. И здороваются они со мной, только если случайно забредут на ипподром, - и то, подходят не выразить почтение, а узнать, кто приедет в следующем заезде. Возможно, я сгущаю краски. А все потому, что стал занудой. А зануде - одна дорога: жениться. И жениться на Райке. Во-первых, она чистюля, квартиру уберет так, что все блестит. Во-вторых, когда я болею - она от меня не отходит. Лучшей сиделки не найти. И любое дефицитное лекарство из-под земли достанет. В-третьих, я к ней привык. "Ночью, - как писал товарищ Маяковский, - хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское". Но это не совсем точно. Просто ночью в мои годы хочется куда-то спрятаться. И потом, с ней в этом смысле хорошо. Знает, как и за что хватать. И в-четвертых, она меня значительно моложе.
- Райка, - сказал я, - давай скидывай.
День живем вместе. Раковина, унитаз, кастрюли мерцают у меня в квартире голубым светом полярного сияния.
Второй день живем вместе. На плите борщ ароматизирует.
Третий день живем вместе. Мои выглаженные рубашки хрустят, как новенькие пятирублевки.
На четвертый день упреки: дескать, человек я интеллигентный, но не могу с девушкой про литературу и искусство поговорить.
А я, между прочим, четвертый вечер подряд, придя из школы, сочинения трех десятых классов читаю, проверяю. Девяносто два сочинения на тему: "Герои-краснодонцы - пример для подражания советской молодежи". По книге А.Фадеева "Молодая гвардия". Не я эту тему придумал, из РОНО директиву спустили.
Пятнадцать лет я преподаю литературу. Пятнадцать лет пытаюсь научить своих оболтусов любить Пушкина, Толстого, Гоголя, Маяковского. Я даже у Горького нахожу много интересного, ибо "буревестник революции" не только создал, извините, образ Данко, но и написал такую любопытную книженцию, как "Клим Самгин", которую очень рекомендую всем перечитать. Ну ладно. Однако все пятнадцать лет из РОНО требуют сочинений о героях-краснодонцах и меняют лишь названия тем: "Комсомольцы-молодогвардейцы - верные помощники партии", "Олег Кошевой - патриот своей страны"...
И не могу я, не имею права ученикам объяснить, что не было бы никакой "Молодой гвардии", если бы мать Олега Кошевого не жила сначала с господином немецким офицером, а затем с товарищем Фадеевым.
Девяносто два сочинения! И вы хотите, чтобы я в это время был способен беседовать с дамой о литературе и искусстве?!
На пятый день скандал. Оказывается, я смотрю на Райку без любви, совершенно не обращаю на нее внимания, нет во мне чуткости, понимания, и мне нужна не баба, а домработница.
На следующий день, вернув классам сочинения (три пятерки пришлось вывести), я отправляюсь прямиком на родной Московский ипподром. В четвертом заезде темно-серый жеребец Зевок от Кремня и Заплаты приносит мне 35 рублей. Профессионал и Пижон удачно выступают в последнем дубле. Короче, заваливаемся в девять вечера в "Арагви". Имею я право в теплой компании забыть героев-краснодонцев и несколько привести нервы в порядок?
Но как честный человек, тем паче, в каком-то смысле, обремененный семейными обязанностями, я считаю своим долгом позвонить из ресторана домой, т.е. Райке, и пригласить ее поужинать. Меня посылают "далеко-далеко, где кочуют туманы". Меня называют негодяем и эгоистом, который не думает о других, между тем как другие меня ждут, волнуются, обзванивают морги и милицию. Я вешаю трубку. На моих часах 9 часов 25 минут ровно. В 9 часов 34 минуты (Женя засек время по секундомеру) Райка пикирует к нам за столик в "Арагви". Семейная склока продолжается. Вечер испорчен.
Утром мы расстаемся на веки вечные. Дело в том, что я подсчитал: от моего дома до "Арагви" сорок пять минут на метро или двадцать минут на такси. А ведь надо было Райке еще одеться, навести марафет, поймать машину. Значит, такси отпадает. Сомнений нет: за девять минут можно было прилететь только на помеле.
Бесспорно, Райка - прекрасный компаньон в эпоху землетрясений, кораблекрушений, эпидемий чумы, сибирской язвы, абортов и холеры. Однако в нашей нормальной жизни... И потом, я не могу жениться на женщине, обладающей такой резвостью.
Впрочем, не исключено, что я ей еще позвоню, если, конечно, когда-нибудь некто серо-буро-малиновый в яблоках привезет мне в темном заезде рублей сто.
БЕГА
Он подошел к нам и задышал тяжело каждому в ухо:
- Мужики, сымай штаны, ставь все. В заезде - одна Калерия.
Конечно, надо было сразу послать Юрочку-Заправщика к е.м. Но на Калерии был записан Вадик, наш знакомый наездник. И сигнал шел от него.
- Вадик так и сказал: "Передай ребятам, что на третьей четверти я всех потеряю".
Мы прижали Юрочку-Заправщика в угол ложи. Он таращил глаза и божился всем на свете.
- Заправляешь, сука? - спросил Профессионал.
- Чтоб мне лопнуть! - всхлипнул Юра. - В кои веки верный шанс. У Калерии запас, сам знаешь.
Это мы знали. Вадик давно темнил Калерию.
- Мужики, десятку ставьте для Вадика и пятерку для меня.
- Обойдешься трешкой, - сказал Пижон. - И то многовато.
В другой бы раз для Юрочки хватило и рубля. Но мы были при деньгах. Даже если Заправщик и успел протрепаться по дороге, все равно при игре в лобешник получалось солидно. В программе Калерия выглядела неходягой. Последняя езда вообще с проскачкой.
- Надо посмотреть, - как обычно, сказал Профессионал, но я уже чувствовал дрожь нетерпения.
Что смотреть? Раз Вадик едет - все в порядке. А вдруг не успеем в кассу?
Вадик заезжает. Заезжает, развернув Калерию точно у финишного столба. Так он всегда делает, когда намерен ехать всерьез. Профессионал щелкает секундомером, и лицо его темнеет.
- Что? - спрашиваю я с нетерпением и тревогой. - Плохо?
- Дурак Вадик, - цедит Профессионал сквозь зубы. - Раскрывает кобылу. В двадцать две секунды прямая. Дай взаймы десятку.
Я лихорадочно достаю хрустящую бумажку, сую ее Профессионалу - и бегом в кассовый зал. За мною, жалобно скуля, - дескать, "видишь, все верно, поставь, Учитель, и мне пятерку", - семенит Юрка.
Значит, так: от седьмого номера, от Калерии, играю в следующем заезде ко всем по рублю, к фонарю - десяткой, к другому фавориту - десяткой, нет, пятеркой, итого... И как обычно, у кассы пробка. Спят, что ли, у окошка?! Я напираю. Мне помогает Юрочка. Из-за плеча впереди стоящего вижу, как кассирша лениво выписывает билеты. Но от Калерии начата уже вторая строчка. Почему, ведь темная лошадь?.. Сволочь Юрочка, успел всем растрепаться. Впрочем, после такой резвой прикидки ипподром наверняка засек Калерию. Не у нас одних секундомеры. Может, это только в нашей кассе ее играют? А чем я рискую? Калерия - верняк. Такой шанс бывает нечасто. Уф, бывает счастье в жизни! Наконец-то настала моя очередь, и я решаю играть на все деньги.
Растет стопка моих билетиков. Карандаш кассирши бодро заполняет третью строчку. Так крупно я никогда не ставил. Сзади орут: "Заснули, что ли?!" Спокойно, мужики, до звонка еще минута.
- Мне пятерку к первому, - дышит мне в ухо Юрочка.
Это значит - к фонарю. Добавляю.
- А зачем вяжешь к девятому? Неходяга!
Иди ты в жопу, Юрочка! Мое правило: ко всем, так ко всем! Мало ли что бывает!
- Подыграй рублем Антона, - вдруг изменившимся голосом говорит Юрка. Вадик сказал, что боится только Антона.
Заправляет, гад, заправляет! Но я на эти провокации не поддаюсь. Антон ездит раз в год по большим праздникам. Однако сегодня как раз беговой праздник. Ладно, четыре - девять, на последний рубль. Под миллион.