Вдруг мне вспомнился Толя — как он валяется на своем медвежьем диване, безучастно глядя в потолок. Настроение у меня сразу упало.
— Я должен сказать ему, Ада, — начал я. — Так будет нечестно…
— Знаю, знаю, — перебила она. — Не спеши… Найдется кто-нибудь, кто скажет ему.
— Так это Сеймур?.. Сеймур направил тебя ко мне? — озарило меня.
— Конечно… Так же, как и тебя…
— Значит, мы были чем-то вроде подопытных кроликов? — я возмущенно вскочил с кровати. — Впрочем, кроликом был только я. Ты тоже экспериментировала!
— Становишься злым, — сказала Ада. — Тебе это не идет.
— Ты любишь его?
— Естественно…
— Так как же ты к нему вернешься?
— Я еще не решила. Да и какое это имеет значение?
— Имеет.
— Ты же умница. Не надо упрощать… Отношения между людьми сложней, чем ты думаешь. Того, что сближает их, гораздо больше того, что разделяет… Всегда между ними остается что-то, что является для них сугубо интимным, личным.
Она притянула меня к себе и обняла. Эти сильные нежные руки были заряжены поистине волшебной силой.
Я чувствовал себя как в капкане и в то же время как в мягких объятиях моря. Настоящего моря, которого я никогда не видел воочию.
Мы встречались каждую ночь. И с каждым разом слова и объятия были все горячее, лихорадочнее… Я не понимал, что мучаю ее. Понадобились многие годы, прежде чем я постиг это.
Последние дни мне очень хотелось повстречать Сеймура, но он как будто прятался от меня. Все-таки однажды я увидел его на тихой флорентийской улице. Он сидел под оранжевым тентом за маленьким белым столиком из гнутого металла. Перед ним стоял стакан с каким-то напитком, красным, как кровь. Увидев меня, Сеймур дружелюбно кивнул.
Я сел на белый стул рядом с ним.
— Что это? — спросил я.
— Гранатовый сок… Вряд ли тебе понравится.
Он сходил в кафе и вернулся со стаканом сока.
— Немного горьковато, — предупредил он, садясь. — И терпко…
Я отхлебнул из стакана. Сок и вправду горчил. Сеймур долго молчал, разглядывая витрины на противоположной стороне улицы. Наконец повернулся ко мне:
— Тебе нет необходимости идти к нему… Он и так все знает.
— Откуда? — вздрогнул я.
— От Ады, разумеется.
— Она пошла и сказала?
— Зачем говорить? Без этого видно…
— В конце концов ты добился своего, — сказал я.
— Не совсем. Но думаю, что я на пороге…
— Ты считаешь, он выздоровеет?
— Уверен… Ему необходим был такой шок… Что-то должно было разбудить в нем живые человеческие чувства. Это для него было нужнее воздуха… И ты отлично справился с задачей…
— Скажи, зачем ты состроил эту сложную комбинацию? Только для того, чтобы спасти Викторова?.
Он как-то по-особому прищурился:
— Хорошо, буду откровенен. Это нужно было для всех троих. Но главным образом для тебя. Неужели ты не понимаешь, что у меня к тебе особая слабость, аж ни к кому другому? Неужели ты можешь представить, что я мог допустить, чтобы ты вернулся на Землю душевно искалеченным? Спустя пятьдесят лет… В конце концов каждый что-то выиграл в результате моей комбинации.
Он снова засмеялся, на этот раз сухо. Сейчас мне стыдно, что я так мало понимал его. На «Аяксе» он был наиболее уязвимым, наиболее озабоченным, может быть, наиболее испуганным. Самая большая ответственность лежала именно на его плечах.
— А сейчас эксперимент окончился, мой мальчик! — сказал он. — Ты должен освободить дорогу…
— А если я не соглашусь? — резко спросил я.
— Как-нибудь выйдем из положения. Не ты один играешь в эту игру.
— К сожалению, это не игра, — ответил я с горечью.
— Знаю! — сказал он. — Знаю лучше тебя. Пойдем-ка лучше побегаем…
— Бегай один! — бросил я и поднялся из-за стола.
Через два дня Ада сказала мне то, чего я давно ожидал. Было поздно, около часу ночи. Еще за минуту я почувствовал, что вот-вот она скажет это, — такой она была нежной, такой неспокойной.
— Навсегда? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Ты должен думать, что навсегда. Так будет лучше… Но кто может знать, что в этом мире навсегда?
— Просто ты хочешь успокоить меня, — сказал я. — Оставить мне маленькую надежду.
— Не мучай меня! — Она заплакала. — Я отдала тебе все…
Я ушел на рассвете. Над сосновым лесом занималось утро, белки в упоении носились в темных кронах деревьев. Сильно пахло смолой и лесными цветами — Бессонов превзошел самого себя в это утро. Но я шел как слепой, как тяжелобольной. Действительно, я болел тоской. — Вернувшись к себе, я два дня никуда не показывался. На третий день ко мне пришел Сеймур.