— Ради бога, сэр, сперва убейте меня! — закричал брат Франциск.
Грабитель заржал.
— Посмотрим. Скажи мне, для чего они нужны?
— Ни для чего. Один из них — это память о человеке, давно умершем. Еще в древности. А второй — только копия. — Франциск на мгновение закрыл глаза и постарался обдумать свой ответ. — Вы слышали о лесных племенах? О том, как они чтут своих предков?
Серые глаза грабителя на мгновение вспыхнули огнем.
— Мы презираем наших предков! — рявкнул он. — Будь прокляты те, кто дал нам жизнь!
— Прокляты! Прокляты! — эхом отозвался с холма один из лучников.
— Ты знаешь, кто мы такие? Знаешь, откуда мы?
Франциск кивнул.
— Я не хотел оскорбить вас. Тот, древний, чьи реликвии вы держите… он не был нашим предком. Он был нашим древним учителем. Мы чтим его память. Это всего лишь памятная реликвия, не больше.
— А зачем нужна копия?
— Я сделал ее для себя. Ради Бога, сэр, это заняло у меня пятнадцать лет. Вам она ни к чему. Ради Бога, вы ведь не отберете пятнадцать лет человеческой жизни… и без всякой для себя пользы?
— Пятнадцать лет?
Грабитель запрокинул голову и расхохотался.
— Ты потратил на это пятнадцать лет?
— Да, но… — Франциск замолк: он увидел, что палец грабителя упирается в оригинал синьки.
— Вот это заняло у тебе пятнадцать лет? А ведь по сравнению с тем, другим, он выглядит сущей дрянью! — Он похлопывал себя по животу и между взрывами грубого хохота продолжал, указывая на реликвию: — Ха! Пятнадцать лет! И вот это — все, что ты сделал?! Зачем? На что годится это еле видное изображение? Пятнадцать лет, чтобы сделать такую дрянь! Хо-хо! Воистину бабья работа!
Брат Франциск молчал, ошеломленный. То, что грабитель спутал священную реликвию с ее копией, так поразило его, что он не мог ничего сказать.
Все еще смеясь, грабитель сложил оба документа вместе и приготовился разорвать их пополам.
— Иисус! Мария! Иосиф! — завопил монах и упал на колени. — Ради бога, сэр!
Грабитель бросил бумаги на землю.
— Давай подеремся за них, — предложил он с усмешкой. — Твои бумаги против моего ножа.
— Давай, — поспешно согласился Франциск, полагая, что такое единоборство даст небесам возможность незаметно вмешаться. — О, Господи, ты, который дал Иакову силу…
Они стали в исходную позицию. Брат Франциск перекрестился. Грабитель вынул нож из ножен и кинул его на дорогу рядом с бумагами. Оба двинулись по кругу.
Через три секунды монах, охая и стеная, лежал на спине, придавленный небольшой горой из мускулов. Острый камень, казалось, перерубил ему позвоночник.
— Хе-хе, — проговорил грабитель и поднялся, чтобы взять свой нож и свернуть документы.
Брат Франциск, молитвенно воздев руки, ползал перед ним на коленях и умолял во всю силу своих легких:
— Пожалуйста, возьмите только один, но не оба! Ради всего святого!
— Ты можешь их выкупить, — захохотал грабитель. — Я их честно выиграл.
— Но у меня ничего нет. Я нищ!
— Ничего, если они так тебе нужны, ты найдешь золото. Два гекло золота, такова моя цена. Принеси их сюда в любое время. Я буду хранить твои бумаги в своей хижине. Ты получишь их назад, как только принесешь золото.
— Послушайте, эти бумаги имеют важное значение и для других людей, а не только для меня. Я везу их святейшему папе. Может быть, он заплатит вам за ту, самую ценную. Но оставьте вторую мне, чтобы я мог показать ее. Она ведь ничего не стоит.
Грабитель рассмеялся где-то вверху, над его плечами.
— Я думаю, чтобы получить ее обратно, ты должен поцеловать мой башмак.
Брат Франциск схватил его за ногу и пылко поцеловал ее.
Это проняло даже такого закоренелого злодея. Он пинком оттолкнул монаха от своей ноги, разделил бумаги и с проклятьем швырнул одну из них в лицо Франциску. Затем он взгромоздился на осла и погнал его на холм к засаде. Брат Франциск схватил драгоценный документ и побежал за грабителем, горячо благодаря и благословляя его.
— Пятнадцать лет! — фыркнул грабитель и снова оттолкнул монаха ногой. — Убирайся! — Он размахивал над головой великолепной копией, сверкавшей в лучах солнца. — Помни, два гекло золота — это выкуп за твою реликвию. И скажи своему папе, что я честно ее выиграл.
Франциск остановился, послал пылкое благословение вслед удаляющемуся бандиту и воздал хвалу господу за то, что есть еще такие грабители, столь же благородные, сколь и невежественные. Спускаясь к дороге, он любовно ласкал оригинал синьки. Грабитель же с гордостью продемонстрировал прекрасную расписную копию своим товарищам-мутантам.
— Есть! Есть! — сказал один из них, ласково поглаживая осла.
— Ехать, ехать, — поправил грабитель. — Есть потом.
Пройдя несколько миль, брат Франциск почувствовал глубокую печаль. Ему все еще слышался язвительный голос злодея: «Пятнадцать лет! Что за бабья работа! Хо-хо-хо!»
Грабитель, конечно, ошибся, но пятнадцать лет все-таки пропали втуне, а вместе с ними — вся любовь и мука, вложенные в копию.
Франциск был плохо приспособлен к жизни во внешнем мире, к его суровым и грубым обычаям — впервые за долгие годы он покинул братскую обитель. Насмешки грабителя глубоко ранили его сердце. Он вспомнил насмешки брата Джериса, куда менее язвительные. Наверное, брат Джерис был все-таки прав.
Он понурил голову и медленно побрел своей дорогой.
Слава Богу, у него был оригинал реликвии. Слава Богу.
И вот час настал. Брат Франциск никогда не чувствовал себя более ничтожным в своем простом монашеском одеянии, чем в ту минуту, когда стоял на коленях в прекрасном храме перед началом церемонии. Величественные жесты, яркие водовороты красок сопровождающие подготовку к церемонии, уже сами по себе выглядели ритуальными, и трудно было представить, что ничего важного еще не произошло. Епископы, монсеньоры, кардиналы, священники и светские чиновники в элегантных старомодных костюмах входили во храм и выходили из него, и все это походило на движение грациозного часового механизма, который ни на минуту не останавливается, не запинается и не устремляется в противоположном направлении.
В храм вошел sampetrius.[51] Он был одет с такой пышностью, что Франциск вначале спутал его с прелатом. Sampetrius нес скамеечку для ног, причем с такой небрежной важностью, что если бы монах не стоял уже на коленях, то невольно преклонил бы их. Sampetrius преклонил одно колено перед главным алтарем, затем направился к папскому трону и заменил новой скамеечкой прежнюю: возможно, она расшаталась. После этого он удалился тем же путем, что и пришел. Брат Франциск был восхищен заученной элегантностью его жестов даже в самом обыденном. Никто не торопился. Никто не мямлил, никто не семенил ногами. Не делалось ни одного движения, которое не усиливало бы величия и подавляющей красоты древнего святилища. Даже неподвижные статуи и росписи подчеркивали это. Даже шелест от дыхания, казалось, отдававшийся слабым эхом от отдаленных апсид.
Terribilis est locus iste: hie domus Dei est, et porta caeli,[52] воистину ужасен дом господен, врата небес!
Через некоторое время он обнаружил, что некоторые статуи живые. У стены, в нескольких ярдах слева от него, стояли рыцарские доспехи. В их бронированном кулаке было зажато древко сверкающей алебарды. Даже плюмаж шлема не пошевелился за то время, что брат Франциск стоял там на коленях. С десяток таких же доспехов стояли вдоль всей стены. Только увидев, как под забрало ближайшей «статуи» заползает слепень, он заподозрил, что в железной оболочке кто-то есть. Его глаз не мог уловить ни малейшего движения. Реакцией на дерзкий выпад слепня был металлический скрежет доспехов. Это была, очевидно, папская гвардия, столь прославленная в рыцарских сражениях, — небольшая частная армия первого наместника Господа Бога.