Только вот само слово «Ведено» её страшило: где Ведено, там Басаев и его люди. И она поехала по другой дороге – на Грозный. Где Грозный – там север, там Москва ближе. А конкретнее – ближайший русский Ставрополь. А Дагестан, он большой, он везде сбоку рядом.
Если войдут в комнату, бояться придётся не только погони сзади. Презервативов в горах мало, а спутниковых телефонов – достаточно: сразу обзвонят всю Чечню! Бояться придётся и встречных машин тоже.
Ехала Клава довольно медленно: и дорога не располагала к гонкам, и умения не хватало, чтобы гнать.
Дорога была покрыта снегом. Очистители явно здесь не проходили, машины как могли прокладывали колеи, а между колеями нарастал снежный хребет. Лучше бы по глубоким колеям пробиваться на джипе, а низкая «шестерка» несколько раз задевала наледь дном.
Единственный шанс – дотянуть до Дагестана! Знать бы точно, где тут Дагестан?
Слишком малый шанс – одна на чужой дороге, без языка. Правда – правда ловить будут русского доктора! Никто ведь не знает, что она – женщина! Муса узнал – и сразу умер.
Найти бы женское платье! Да, русская, скитается по Чечне, ищет жениха или брата. Волосы ежиком, конечно, испортят образ прекрасной русской женщины во глубине чеченских гор.
Над головой быстро собрались тучи – не в смысле испытанного литературного сравнения, а буквально. Несколько раз ударил гром, перекатываясь в горах долгим эхом. Зимняя гроза – это уже совсем необычайно! Сорвались тяжелые капли, не снежинки, и следом полились с неба потоки. Колеи тотчас наполнились водой.
При каждом ударе грома Клава взглядывала наверх. Она не думала, но ощущала нутром, что такая мощь доступна только Господу Богу, который и решил пролиться на дорогу – то ли, чтобы затруднить ей бегство, то ли, наоборот, чтобы задержать погоню.
Дорога вмиг сделалась совсем непроезжей: колеи, ставшие канавами, заполнились смесью воды и снега. Клава порывисто крутила руль, стараясь удержать машину, но вскоре неизбежное свершилось: на небольшом повороте, где колеи потеряли четкие очертания и перестали держать, она медленно и плавно сползла в кювет.
Приехала.
Да, зимняя гроза могла быть послана только специальным распоряжением Господа Бога. И ясно, что Бог бросил Свой взгляд именно на Клаву – на её подвиг и на её преступление.
Надо было бежать из машины.
Клава поспешно собирала полезные предметы – как Робинзон, снимавший нужные вещи с разбитого корабля. Спички отыскались в бардачке. На заднем сиденье нашёлся тюк, которого она в упор не заметила, когда убегала. Вот бы оказалось там женское платье!
Но вместо такого нужного платья обнаружились коробки с какой-то массой. Может быть – со взрывчаткой? Есть же такая штука – пластит. Самый подходящий багаж для Мусы. Наверное, ещё один рынок собрался взорвать. Но там же нашёлся и бумажник с рублями и долларами. 800 долларов оказалось и рублей около 5000. Богатый он – Муса, что оставляет деньги прямо в машине. Ещё бы не богатый, если продает заложников! Для него такие доллары, наверное, мелочь. А для Клавы – надежда.
Столько денег у нее в руках не бывало никогда. Но в Чечне для нее счастье не только в деньгах: при малейшем подозрении не помогут и деньги.
Ливень прекратился так же резко, как и начался. Гром уходил дальше, ворча над горами.
Бросив машину, Клава сошла с дороги и поплелась к леску. Ливень прибил снег, кое-где обнажилась даже жухлая трава – ноги не печатали следы, и в этом было небольшое утешение.
А между прочим, ей и есть нечего.
Вскоре на дороге показался грузовик-фургон. Он ехал с севера, навстречу Клаве, если бы она ещё двигалась на «шестерке». Мощная армейская машина на трех осях. Если бы ещё в ней наши солдаты!
Фургон остановился, вышли двое, обошли «шестерку». В общем-то всё понятно: машина свалилась в кювет, что естественно на такой дороге, и водитель пошёл за подмогой. Проезжие походили, потом достали трос, зацепили «шестерку», легко выдернули ее, словно морковку из грядки, и потащили на юг – назад в Мохкеты.
Клава нервничала, потому что даже она не представляла до конца, как уважают Мусу. Раз он передал через доверенного своего доктора, чтобы его не будили, никто и помыслить не смел войти и побеспокоить его. Гоча ходил на цыпочках и всем домашним наказал!
Давно ли она жила в уютной хижине, была накормлена и не боялась погони. И вот… Не догадалась какую-нибудь шишку вложить в штаны, муляж.
На дороге показалась пароконная повозка. Клава подумала, что надо решаться: погони не ездят на телегах!
В повозке сидел старый чеченец.
Клава подошла, поздоровалась по-чеченски, но дальше пришлось перейти на русский.
– Довези, отец, туда, сколько сможешь. – Клава махнула рукой на север. – Я заплачу.
С ударением на последнем слоге, хотя хотелось сказать: «заплачу».
– Куда идешь один, русский?
Вот самый трудный вопрос. И чеченец задал его сразу, хоть и старик. Раньше такими бдительными были жители пограничных зон – в советском кино.
– Больного лечил. Я доктор.
Ничего другого придумать не удалось.
– Доктор Мусы? Хорошо! Почему не в Мохкеты идешь?
– Ещё одного больного надо смотреть. Машина сломалась.
– Машина сломалась? Машину сломанную тащил – я видел. Садись!
Клава уселась, и чеченский дед принялся нахлестывать лошадей: доктор торопится!
Но что такое конская скачка против машин погони!
Зарезанного Мусу все ещё не нашли, но Клава об этом не знала.
Проехали полчаса.
– Мне сюда, – показал дед на отходящую в горы узкую дорогу. – Тебе прямо, да?
Клава думала, как уговорить деда взять её к себе в горы?
Дед тоже думал. Потом сказал:
– Ты очень торопить, да?
– Больной не тяжелый, просто навестить хотел ещё раз.
– Ехать ко мне мало-мало хочешь? Малый сын смотреть, малый сын болеть, врача нет.
– Поехали, посмотрю! – радостно согласилась Клава.
И они свернули с большой дороги на малую.
И как раз в это время армейский грузовик притащил в Мохкеты пустую «шестерку».
Это было происшествие: доктор пропал! Доктора похитили?! Доктора убили?!