Про Нину с Натальей нечего и говорить. Наталья трудилась – старательно записывала за Учителем, Нина же тихо блаженствовала, счастливая, что удостоилась приблизиться к истинному Сыну Божию.
Скучал один маленький Миша, нетерпеливо ожидая, когда закончатся нужные разговоры и дадут ещё мороженного.
– Но не только ссорятся Божественные Супруги. Часто Они пребывают в Божественной Любви. И тогда совершаются на Земле благие дела, коих знаем мы немало в истории и видим даже сейчас. Творят гениальные поэты и художники, делаются великие изобретения, строятся величественные храмы. Но когда начинают ссориться Божественные Супруги, тогда сотрясается Земля, взрываются самолеты, развязываются войны, пылают пожары. Сосчитайте всех жертв войн, бедствий, катастроф – и вы увидите, что ссорятся Они довольно часто. Долго ли ещё будут Они устраивать Небесные скандалы? Нет! Грядет великий Небесный Развод, и тогда погибнет этот мир. А опомнившись после Развода Они начнут созидать мир следующий. Наша задача: спастись при Небесном Разводе, перейти вместе с избранными из мира нынешнего в мир следующий! И сделают это только те, кто познал Последний Завет, кто поклонился Божественными Супругам, кто сказал, что любит и почитает Их Обоих, ведь как бы ни ссорились Они, все равно Они продолжают любить Друг Друга и возлюбят и наградят тех, кто славит Их Небесную взаимную любовь и терпит их неизбежную взаимную борьбу!..
Тишина и благоговение на Моховой.
– Ну хватит, – сказал Дионисий другим голосом. – Устал.
Принеси-ка мне, возлюбленная сестра Натальюшка, таз. Хочу ноги помыть.
Он вспомнил первый и оказавшийся последним опыт с Зоей.
И пятки Зоя так и не успела Ему почесать.
Наталья немного растерялась: ведь есть хорошая ванная в квартире, голубым кафелем отделанная. Но спорить с Учителем не решалась.
Она принесла таз, Он протянул одну ногу, затем другую, она благоговейно стянула носки и Он погрузил ступни в теплую воду, сидя прямо перед камином. Тепло воды дополняло тепло от горящих поленьев.
Все почтительно взирали на омовение ног Учителя. Одни больше, другие меньше вспоминали параллельную сцену из Библии – и догадывались, что Учитель моет ноги при всех не просто так, а символически.
Нина немного завидовала, что не она удостоена чести омыть Учителю ноги. Но гнала от себя зависть: приказы Учителя не обсуждают и не осуждают.
Наталья вела себя скованно – не то что Зоя когда-то: ноги не мыла, пальцы не целовала – всего лишь сторожила таз.
– Ну ладно, вытри и убери, – вздохнул Дионисий.
Когда она склонилась, вытирая Ему ноги, Он смотрел сверху на её склоненную спину – и снова вспоминал Зою, вспоминал всё, что проделал единственный раз с Зоей – и воспоминание Его взволновало.
Он поспешно отпустил присутствовавших, а Наталье приказал на пороге спальни:
– Придешь ко мне пятки почесать.
– Миша у меня ведь здесь, – растерялась Наталья. – Я отвести хотела.
– Мишу в гостиной положишь.
Миша обрадовался: куда интереснее спать в гостях, да ещё в такой красивой комнате с камином, чем тащиться в надоевший дом.
А Нина, нечаянно подслушав приказ, ещё раз смиренно позавидовала.
Господствующее Божество много слышало сказок о сотворении мира и о богах небесных. И потому Оно ничему не удивляется. Но выдумка очередного самозванного Сына Божия забавна тем, что Оно Само ведь в последнее время размышляло, не разделиться ли на Две Ипостаси, не отвлечься ли от надоевшего уже созерцания чужих страстей, чтобы зажить Собственной личной жизнью? И вдруг какой-то мальчишка фантазирует на ту же самую тему!
Конечно, мальчишка просто вспоминает скандалы между собственными родителями и переносит их семейные дрязги в свою новую мифологию. Но трудно опровергнуть наивную, но упрямую истину: там где есть двое, уже нет и не может быть полного единства, там при самой пылкой любви возникает трещина, а значит, и борьба. Пусть мягкая – но все-таки борьба.
Где двое – там граница между этими двоими, а граница и трещина, суть разные слова для отражения одной и той же реальности. И нужна очень большая решимость, чтобы проложить по единому и неделимому Господствующему Божеству роковую, уже никогда не затянущуюся трещину. Очень большая решимость или очень большая тоска.
Гаврюшу Кабакова все любят за добрую улыбку на широком лице. И за мгновенную дружбу с любым новым знакомцем:
– А чё? Дёрнем по стопарю? Раз живём.
И смотрит с таким удивлением, будто только что открыл эту нетленную истину.
Если не очень пьян, Гаврюша – главный помошник по всей деревне. Электричество починить, мотоцикл или хитро устроенный телевизор – ему все равно. Пальцы сами знают, что делать. И берет дешево. Охотнее – бутылками. Деньгами – редко. А уж бабы его любят – за все мужские умения, за улыбку.
За то что ворвется в круг, обнимет едва не всех разом, да как закричит:
– Ух как люблю я вас, бабоньки! Говнюшечки вы мои!
К нему ходят и за заступой. Если мужик переходит грань, и не то что учит любя – это его неотъемлемое право, но бьет смертным боем, Гаврюша приходит, берет сильной рукой, и говорит:
– Ты, паря, того. А хули? Надо, бля, поаккуратней. Они же ужас нежные, говнюшечки эти, их любить надоть.
И домашний деспот терпит. Потому что Гаврюша подковы гнет и пятаки ломает.
Ходит он круглый год в одной телогрейке и в легких туфлях. И не замечает архангельских холодов. За это, за то, что всех любит, а на одной жениться не желает, всё чинит, а денег порядочных не берет, зовут его по всей округе блаженным.
И даже Господствующее Божество в Своем всеведении не видит в нем ни одной тайной мысли. Что снаружи – то и внутри.
Деньги Гаврюша зарабатывает раз в год, в бельковую страду. Среди зверобоев Гаврюша – тоже первый человек. Бьет он зверя спокойно, как снопы молотит. Машет тяжелой биткой – как цепом на току. На то и зверь, чтобы человеку польза.
Точно вмазывает биткой по мырке, по черному, значит, носу на белой морде – не надо в сердце колоть как свинью, прямо наверху, в мырке этой бельковая смерть. А что пищат эти детеныши – так ведь и комары пищат. Деды били зверя, отцы били – и Гаврюша бьет. Рука точная, слава Богу.
В церковь Гаврюша ходит редко по небрежению, но перед выходом на лед ставит свечу обязательно – в предчувствии главного события года. И совсем светло делается на душе. А впереди лед блестящий, солнце, битка налажена по ладони, как клюшка у хоккеиста, удар в руке крепкий – хорошо.
Уже третий год на промысел его провожает Олена.
Олена устала ждать и позвала сама, забыв женский стыд:
– Да женись ты на меня наконец, ирод! Чего тянешь? Только жилы все вымотал!
– Женюсь! – захохотал Гаврюша. – Набью как этих мальков тыщу – сразу женюсь. Богато заживем – во!
– Не нужно мне твоей тыщи. Женись сейчас. Как вернешься, пост кончится – и поженимся! Если любишь.
– Люблю! – захохотал Гаврюша.
И обнял. Как всех обнимает.
Все-таки блаженный он. Старухи Олену остерегают:
– Юрод он. Наплачешься с таким.
Наплачется. Олена и сама знает. Да только другие скучные после Гаврюши. Маленькие и злые. Только и заботятся о делах своих мелких. А Гаврюша – как сильный огромный ребенок. И Бог его любит.
Гаврюша прыгнул в кузов попутки, которая шла в Архангельск, где сколачивалась их привычная артель. Олена перекрестила вслед и милого, и отъезжающий грузовик. А в образе этого грязного грузовика оградила крестом все машины, которые повезут её Гаврюшу. Ведь дальше артель полетит вертолетом. Страшно все-таки – высоко лететь.