— Тогда приезжайте к нам, — спокойно предложил Мюллер.
— Вам не понять, и даже незачем понимать, поэтому передайте трубку Адольфу, — продолжал настаивать Николай Петрович.
— Не передам, — холодно ответил Мюллер, — или вы думаете мы станем так рисковать?
— Хорошо, послушайте меня, старика. Я прошу вас приехать ко мне потому, что я коллекционер, ну кто еще может вас так принять Поверить в это. А я поверил и помог. И еще у меня свои личные счеты к советской власти. А как последний аргумент, не думаете ли вы, что мы проше бы выдать вас ФСБ, и пусть спецслужбы с вами разбираются.
— Вы хотите записать нашу встречу на видеокамеру? — осведомился Мюллер, — тогда не надо, мы лучше уйдем.
— Вам разве не нужен здесь еще один друг, причем, с возможностями гораздо большими, чем у Виктора, — добавил последний аргумент в свою пользу Николай Петрович.
— Адольф, что вы думаете? — спросил Мюллер у Гитлера. Громкость телефона была выставлена на максимум, поэтому разговор слышали все. Тот немного подумал, а потом заявил:
— Мы поедем.
— Хорошо, ждите нас через минут двадцать, — сообщил Мюллер в трубку. Виктор тяжело вздохнул и полез в шкаф.
— Не думал что пригодиться…, - как бы оправдываясь заговорил он, и подал гостям по два миниатюрных чемоданчика, — это травматическое оружие, если не хотите убить человека, то цельтесь в ноки или руки, но если на нем плотная одежда, то можно стрелять в корпус. Инструкции внутри. Пока приедем, успеете изучить. И наденьте пожалуйста вашу старую одежду, чувствую играть нам сегодня предстоит по крупному. План «А» вы надеваете рюкзаки, я раскрываю врата, и вы — дома. Все кто последуют за вами вернуться в наш мир через десять минут. Вариант «Б» вы уже много узнали, если не получиться взять рюкзаки, то я если смогу открыть портал, сразу бежите в свой мир. А наконец вариант «С» нас всех взяли, портал открыть или вам сбежать невозможно, тогда — действием по обстоятельствам.
Они сели в его автомобиль, Мюллер прикрыл мундир курткой, и поехали к Николаю Петровичу. Рюкзаки оставили в автомобиле. Если начнется заварушка, все равно они будут только мешать.
Москва, Элитный жилой центр «Кузьминки».
Июль 2008 г.
Николай Петрович встретил их спокойно и благожелательно. Тапочек не предложил, сразу проведя в гостиную. Там внимательно осмотрел гостей.
— Теперь точно верю. Довоенную одежду ни с чем не спутаешь. Это не Версаче какой-нибудь, — и вдруг перейдя на немецкий, обратился к гостям.
— Здравствуйте, меня зовут Николай Петрович Наумов, Виктор наверно объяснил, это я вам сделал загранпаспорта. Проходите, садитесь. Хотите кофе, чай, есть хороший французский коньяк.
— Говорите по-русски, ваш немецкий ужасен. Понять конечно можно, но я лучше понимаю русскую речь, — ответил Гитлер.
— Но как? Вы ведь не знаете русского языка, а сейчас говорите с акцентом, но вполне нормально, — удивился Николай Петрович.
— Во время переноса у меня появилась эта способность. Виктор, объясните пожалуйста Николаю Петровичу, — попросил фюрер.
Виктор вкратце пересказал события последних недель и в доказательство открыл на несколько секунд портал.
— Ничего себе, а я уж думал машину времени изобрели, — удивленно вздохнул Николай Петрович, — жаль, очень бы мне хотелось там побывать.
— Зачем? — удивился Виктор.
— Знаете, почему я вам решил помочь? — сходу спросил Николай Петрович, проигнорировав вопрос Виктора, — тогда слушайте. Это будет долгая история. Вы уверены, что ничего не будете пить.
— Мне кофе, — попросил Гитлер.
— Мне тоже, — присоединился Мюллер.
— Эх, вас наверно этот молодчик растворимым подчевал, — усмехнувшись кивнул Николай Петрович на Виктора, — но у меня настоящий, и я знаю как его правильно заваривать. Он отошел на кухню. В это время Гитлер тихо спросил Мюллера.
— Ну что Генрих, вашу мнение?
— Пока затрудняюсь сказать, но ничего опасного не заметил, — так же тихо ответил Мюллер. Вскоре Николай Петрович вернулся с четырьмя маленькими чашечками кофе.
— Вам Виктор я тоже сделал, а то ведь небось и кофе-то настоящего не пробовали, — по комнате заструился приятный кофейный аромат, — травите себя этой растворимой гадостью.
— Ну так вот, начну с самого начала, — начал свой рассказ Николай Петрович, — я родился в образованной интеллигентной семье. В год окончания войны. На ней погибли оба моих деда. Один в блокадном Ленинграде, второй на фронте. Как и где я не знаю, так и не выяснил. Мой отец работал главным инженером на заводе, поэтому и не воевал. Был очень хорошим специалистом. Награжден орденом трудового красного знамени. И работал хорошо. Мать рассказывала, что выходил рано утром, а поздно вечером возвращался весь вымотанный. А после войны попал под волну репрессий. Состряпали дело и расстреляли. А я соответственно стал сыном «врага народа». Матери пришлось отказаться от отца, но это не спасло ее от увольнения. Она работала бухгалтером на швейной фабрике. С трудом устроилась билетершей на железнодорожной станции. Когда началась реабилитация после смерти Сталина, то отца почему-то не реабилитировали. Видимо просто поленились или руки не дошли. Так и остался он английским шпионом и изменником родины до 1992, когда я уже добился его реабилитации и признания его невиновным. Но дело не в отце. Я ненавижу коммунистов за то что они убили мою мечту. Меня никак не задевало, что я сын «врага народа», пока я учился в школе. А после окончания, хотел поступать в технический ВУЗ, продвигать науку и технику. Тогда это было модно и престижно. Я хотел сделать самолеты. Да и вообще технику любил. Но ни в один технический ВУЗ у меня документы не приняли. У них же там все секретно, а я сын «англо-американского шпиона». Вот и пришлось идти в Плехановку. Торговля тогда делом непрестижным была, конкурс маленький, и по большей части девушки. Вот меня и взяли. Учился прилежно, закончил с красным дипломом. Но про себя твердо решил, что работать на советскую власть не буду. Нет, конечно официально я на нее работал, но только на бумаге. Тогда же за тунеядство срок давали. А сам был «цеховиком», подпольным предпринимателем. И к перестройке стал миллионером. Ну а дальше проще все легализовался, приобрел несколько предприятий, построил торговый центр, а сейчас как бы на пенсии, дела передал сыну и зятю. Но не думайте что у меня все так прекрасно. За своих детей я спокоен. Воспитывал, чтобы в случае чего только на себя надеялись, так что закалка у них есть. На меня ведь два раза уголовное дело заводили, но ничего у них не получилось, вывернулся. Кстати у вас герр Мюллер, взгляд как у того следователя, что меня допрашивал, точь в точь. Но я отвлекся, меня беспокоят внуки. Видели наверно нашу «золотую молодежь»? Вот они как раз из нее. Один школу заканчивает, второй — первый курс института. И что? Ночные клубы, рестораны, вроде даже легкие наркотики пробовали. Родители их разбаловали. Но самое главное нет в глазах мысли, желания что-то сделать. Другие они. Поэтому я помогаю вам. Я не хочу, чтоб в вашем мире повторилась моя история. И у меня есть личная просьба. Виктор, выйдите пожалуйста на минутку на кухню.
Виктор пожал плечами и вышел. Буквально через несколько минут, Николай Петрович его громко позвал.
— А как вы нас вычислили? — спросил Виктор садясь на свое место.
— Эх, не служить тебе в разведке, — засмеялся Николай Петрович, — во-первых часы. Почистил я их и что вижу — новенькие. Как бы они хорошо не хранились, не могут они быть такими. Их перевозят, меняется давление и влажность. Все это отражается на деталях механизма и корпуса. Во-вторых, само происхождение. Здание разбомбили, ничего не уцелело, значит есть два варианта — их украли с выставки, или подобрали после бомбежки. Первый не подходит, здание наверняка хорошо охранялось, во-втором — часы бы не были в таком идеальном состоянии. В третьих, твоя странная просьба не продать их мне, а переправить двух людей без документов за границу. Вот я и решил посмотреть на них, вернее их фотографии. Сначала не поверил, а потом сделал компьютерную идентификацию. Слышал о такой? — Виктор кивнул.
— А что это? — сразу встрепенулся Мюллер.
— На лице человека есть точки, которые не меняются на протяжении всей его жизни. И у каждого они индивидуальные как отпечатки пальцев, берется одна фотография, потом вторая и как бы накладываются друг на друга, если точки совпадают — это один и тот же человек, — объяснил Николай Петрович, — вы езжайте, я нескольких своих ребят озадачу. Начнем собирать информацию. Они пожали друг другу руки и распрощавшись вышли из квартиры.
— А что он у вас попросил? — заинтересовался Виктор, когда они садились в машину.
— Не так уж и много, — улыбнулся Гитлер, — но извините, сказать я вам не могу, это действительно очень личное.
Но их планам не суждено было случиться. Утром Виктор за завтраком проинформировал гостей, что Николай Петрович находиться в реанимации, сердечный приступ и когда выйдет и выйдет ли вообще — неизвестно.
— Жаль, очень жаль, очень достойный человек, — с искренней печалью заметил фюрер, — если сумеете с ним связаться, передайте, что его просьба будет выполнена в любом случае.
Германия. Туристическая поездка.
Июль 2008 г.
Поездка в Германию прошла для Виктора как-то скомкано и неинтересно. За границей он уже успел побывать два раза. В Турции и Египте. Они сначала пересекли на поезде Польшу, затем приехали в Берлине. По пути особо не разговаривали. Гитлер и Мюллер работали по очереди за взятым с собой ноутбуком, или читали газеты. А Виктор читал книги на КПК. Современные книги фюреру и шефу Гестапо не понравились. Фэнтези их не увлекло, ни российское, ни зарубежное. Фантастика тоже мало интересовала. Единственно немного заинтересовали детективы и современная проза. А так читали мемуары немецких и советских военачальников по второй мировой войне, так же уделяли внимание воспоминаниям политиков того времени. В Берлине разместились в небольшом и недорогом отеле. Походили по городу, тут уж гостям пришлось выступать в роли переводчиков.
— Да, сильно все изменилось, — сказал Гитлер, когда они проходили мимо остатков «берлинской стены», — и вы правы, такое впечатление, что мы находимся в Турции, а не в Германии. Но я доволен. Я понял что произошло с моей родиной, и теперь я все сделаю, что в моих силах чтобы не допустить этого. Вы знаете Виктор, что такое оккупация?
— Естественно, когда на твою землю приходят солдаты противника, — недоуменно, не понимая, куда клонит фюрер, ответил Виктор.
— Нет, солдаты приходят и уходят, а вот когда без войны вашу родину захватывают, просто приезжая и живя, инородцы, вот это настоящая оккупация. Она самая страшная, потому что они в итоге приезжие вытесняют хозяев. Вы все время меня спрашивали, еще там в Москве, чем мне не угодили евреи. А вот сейчас представьте их вместо турок. Теперь понимаете?
— И что, опять концлагеря и газовые камеры? — спросил Виктор.
— Дались вам эти концлагеря! — воскликнул фюрер, — а что мне делать с уголовниками, разными враждебными политическими элементами, кстати, никогда не задумывались, на что идут взносы в компартию? Партийные коммунисты знаете ли не работали. А занимались только организацией забастовок и митингов. Но на это бы их взносов не хватило, специально посчитали. Вот и у меня появился вопрос — откуда и куда поступают и тратятся их деньги? Значит их поддерживали некоторые предприниматели. К счастью этих денег оказалось слишком мало, чтобы привести к власти коммунистов, как у вас в 1917 году. Но когда мы пришли к власти, то мы коммунистов прижали очень сильно. Сами знаете в каких мы были с ними отношениях. Впрочем я сначала с ними пытался договориться «Или вместе строим сильную Германию, или вам придется поплатиться». Они не вняли моим доводам. И коммунисты тоже оказались в концлагерях. Но Виктор, я не понимаю. Чем вас так раздражают концлагеря? Представьте, у вас большая толпа людей, которые ваши враги, и плюс мешают вам делать дело. Что с ними сделать? Учтите Сибири, чтобы их туда выслать, как у Сталина, у меня нет. Да и просто всякого мелкоуголовного сброда полно, который не хочет работать. А жить хочет хорошо. Тюрьмы не выход, это получается что мы их еще и содержать будем за государственный счет. По всей Германии тяжелая экономическая ситуация. Что остается? А именно эти вами нелюбимые концлагеря, где эти люди будут выполнять тяжелую неквалифицированную работу. Да, под охраной и из-под палки, как у вас говорят, но у Сталина все было именно так. И потом, заключенные, могли быть выпушены досрочно, если не нарушали режима, и хорошо работали. «Работа делает свободным», — думаете мы этот лозунг не специально повесили над входом? Потом конечно он смотрелся как издевательство, но сначала все так и было. Это было сделано, что бы они поняли, что Германия единая, и если они захотят, то могут стать частью ее. И никаких газовых камер и крематориев там не стояло и не стороилась. Хотя нет, был крематорий, если заключенный умирал, и не было родственников, то его тело сжигали в крематории. А прах в урне хоронили на маленьком кладбище около концлагеря.
— Да вообще-то, зэки не только в Сибири лес валили, но и в Москве на стройках работали, но только после войны, хотя может и до, не знаю точно, вроде в фильме «Подкидыш», специально так снимали, чтобы они не попали в кадр, — заметил Виктор.
— Верно, — ответил Гитлер, — так что концлагеря, или как у вас они назывались — исправительно-трудовые лагеря? Применялись и у нас и у вас. Но с одной разницей, у вас работали невиновные, и не с такими сроками как у нас. Фактически сталинский социализм вернул рабство.