«Ого, даже так, интересненько, кто это ко мне заявиться решил?», — подумал я. Но решил все-таки проверить его. От Ланге я много узнал о продвижении проекта «Призрака в доспехах», в частности о системе допусков, коих насчитывалось четыре. Третий, второй, первый и высший.
— Какой у вас допуск в проекте, — стараясь сделать тон как можно строже спросил я его.
— Высший, — думал он вытянется по струнке, но этого не произошло, ответил так же спокойно и с достоинством.
— Годится, — кивнул я и протянул руку, — Виктор Сомов.
— Очень приятно, — он крепко пожал ее.
— А кстати не подскажете какое звание носит обладатель этого мундира и к каким войскам относиться, — я показал на висящую форму.
— Обер-лейтенант, 26-я моторизированная дивизия, после реорганизации.
— Это что, меня в танкисты записали? — удивился я.
— Нет, вы обычный пехотный лейтенант.
— Так вот, — хмуро заметил я, — запомни и передай Мюллеру, я не состою в Вермахте и не гражданин Рейха. Форму, как и армию не люблю. Ни там, ни здесь. Предпочитаю оставаться гражданским.
— Понял вас, Виктор, — кивнул мне головой «переводчик».
— Так кто ко мне так рвется, что аж с утра записался, я ведь не участковый врач?
— Вот список, — он протянул мне два машинописных листов бумаги, — извините, но что такое «участковый врач»? Я хорошо знаю русский язык, но такого словосочетания не слышал.
— Вы фольксдойч, из поволжских немцев? — предположил я, пока отложив листки в сторону.
— Да, в конце двадцатых наша семья эмигрировала из России, то есть СССР.
Не знаю, действительно вольксдойч или «легенда». Впрочем меня это мало интересует.
— И как вам порядки в СССР?
— Я запомнил, как арестовали нашего соседа, только за то что он не хотел вступать в колхоз, и он вел большое хозяйство. Мне подобное показалось несправедливым.
— Хорошо, отложим этот разговор, как там насчет завтрака?
— Вот меню, — он вынул из папки и протянул еще один лист бумаги. Но уже не машинописный, а настоящее меню ресторана.
— Тогда чай, пару бутербродов с ветчиной, и половину яичницы, — заказал я, — вы как? Не присоединитесь?
— Спасибо, но я уже завтракал, — отказался Ганс и скрылся за дверью. Вскоре зашел официант, впрочем откуда здесь официанты, просто охранник в одежде официанта, и прикатил столик с завтраком. Неспешно позавтракав, я позвал Ганса.
— Ну давай там твоих посетителей, — после вкусной еду ко мне всегда возвращается хорошее настроение и благодушие, листки я так и не посмотрел, — не дело это людей заставлять ждать, сам терпеть не могу таких начальников, которые вызовут, а потом подчиненных перед дверью маринуют.
Я ожидал инженеров, ученых, военных наконец, которым надо прояснить какие-то вопросы по своим направлениям, но когда в комнату зашел Геббельс я офигел. Некоторое время мы внимательно изучали друг друга, затем он резко, не здороваясь задал вопрос:
— За что вы меня так ненавидите господин Сомов?
— А за что мне вас любить? — вот только наезжать на меня не надо, — у меня нормальная сексуальная ориентация, а вы не девушка, — резко дал отповедь я. Я сейчас гораздо полезней для Рейха чем он, поэтому могу и понаглеть.
— Я не об этом, — невольно сжал кулаки Геббельс, — ваши надписи на экране этого вашего монитора просто оскорбительны.
— И что? По морде мне хотите надавать? Или на дуэль вызвать? — начал закипать я, хамить я здесь мог сколько угодно, но естественно до определенных пределов. Пока я им нужен, они с меня пылинки сдувать будут, а вот когда стану бесполезен, думаю меня заранее моя интуиция предупредит и надо будет рвать когти в мой мир, но трогать даже тогда думаю они меня побояться, ведь вместо доброго помощника и друга в открывшейся портал вполне может прилететь, прямо в кабинет Алоизыча, ядерная ракета, с надписью на боку «Дорогому фюреру от благодарных потомков», — вы знаете что ваша фамилия в нашей истории стала нарицательной? И отнюдь не в хорошем смысле. А ваши цитаты вошли в историю. Это отдельная песня.
— Вы опять меня не поняли, — да на немецком действительно хорошо разговаривать с врагами. Лающий отрывистый говор, и очень эмоциональный, — за что лично вы меня так ненавидите? Что я вам сделал?
— Лично мне вы ничего не сделали. И я к вам отношусь хоть и без симпатий, но не ненавижу. Вы министр пропаганды делаете свою работу. Я вам помог. Если бы ненавидел, согласитесь, помогать бы не стал.
— Но зачем тогда меня называть негром? Причем именно в оскорбительном смысле?
— Ах вот вы о чем, — понял я и рассмеялся. На жесткий диск для Геббельса я закачал несколько всплывающих заставок. Типа «Работай негр, работай, солнце еще высоко, а когда стемнеет — включат электричество».
— Просто у нас в офисе это что-то типа развлечения и шутки. Возможно у нас просто разное чувство юмора, но оскорблять вас я не хотел. Для меня вы политический деятель середины двадцатого века. Кстати потом ваши технологии совершенствовались и применялись у нас. Я имею в виду наше время.
— Значит личной ненависти у вас ко мне нет? — садясь в кресло и успокаиваясь, спросил Геббельс.
— Абсолютно.
«Ого, так он меня просто боится, — ошарашено подумал я, — боится, что от меня может зависеть, попадет ли он в немилость к фюреру».
— Но ваши шутки…, - заметил Рейхсминистр пропаганды Великой Германии, «Эх, подумал я это ты в нашем офисе не работал», — я понимаю, другое время и другая страна.
— В современной мне Германии шутки точно такие же. Шутки и анекдоты про наркоманов, гомосексуалистов, вам покажутся дикими и не смешными. Некоторые вы вообще не поймете. Например слово «трава» у молодежи обозначает марихуану, это такой легкий наркотик. Конечно печально, но надеюсь у вас есть чувство юмора? Если хотите, могу извиниться.
— Не стоит, я все понял, — он сделал паузу, раздумывая, — но юмор у вас слишком специфичный.
— Какая жизнь, такой и юмор, — я решил перевести разговор в другое русло, — кстати, я вам там приличную фильмотеку скачал. Если не секрет, что больше всего понравилось?
— Много чего, но там в большинстве американские и русские фильмы. Впрочем «В джазе только девушки» очень приятная вещь, — заметил он, — но особенно пригодились рекламные наработки. По ним мы разрабатываем совершенно новую концепцию пропаганды.
— Так затем и передавал. Победить надо прежде всего в умах людей, тогда оружие не понадобиться. Кстати ваша перефразировка афоризма Леонардо да Винчи, была принята всем миром. Вот только ее сократили и автора все забывали указать. Считалось, что этот афоризм народный. «Все гениальное просто, а простое — гениально». Оставили только первую часть.
— Я не претендую на лавры, просто хотел сказать простыми словами, то что да Винчи выразил сложно.
— У вас получилось, — заметил Виктор, улыбнувшись.
— Позвольте тогда вручить вам небольшой подарок.
Я сильно удивился. Он быстро вышел в коридор и принес красивую коробочку обтянутую кожей.
— Вот «Вальтер», — торжественно раскрыл он ее. Там на бархате лежал классический пистолет Вальтер, как мы его все представляем по второй мировой войне, и запасная обойма, причем снаряженная патронами.
— Спасибо, — растерянно принял я подарок. А Геббельс попрощался и скрылся за дверью.
Тут же в дверь вежливо постучали. А мой переводчик не раскрывая папку объявил, как заправский мажордом, или кто там на балах гостей называет.