Хоть что, хоть самозванцем назови, но не молчи. Яви же челяди и вольным итакийцам, свою взволнованную радость ли... печаль ли без брегов, без меры,..
Ты обезумел в бесконечных войнах, повелитель мой? Рассудок ты оставил в стенах Трои, ставшей пеплом?
Печалью что назвал ты, богоравный Одиссей? Что ищешь ты в лице моем так терпеливо и холодно, следы ли радости от встречи с милым мужем, печали ль ищешь по нашедшим смерть свою? Ну назови ж меня неверною женой в конце концов, но не смотри так холодно, так грустно!
Но он холодно смотрел на Пенелопу.
- Потом с тобой поговорим, сейчас сделай то, что должна.
Одиссей подвел Пенелопу к двери и она вышла к челяди неестественно прямая, бледная.
- Немедля начать готовить празднество, по случаю возвращения хозяина домой! - Пенелопа дрожащей рукой взяла Одиссееву длань и прижалась к ней лбом. -Убрать дом лавром! Резать скот! Доставайте из погребов вмурованное в стены вино!
- Хайре! Хайре! Хайре! - вразнобой вскричали слуги.
Одиссей вышел во двор, прошел в старый козий загон, куда скинули трупы, остановился перед горой недвижимых тел. Сзади молчаливой тенью скользила тень Пенелопы. Увидев безликие, безобразные свидетельства побоища, она вцепилась руками в стену хлева и прошептала:
- О, узнаю безбрежно расплескавшийся Одиссеев гнев!
Одиссей, стоя перед трупами, глухо их отмаливал:
- Вам не взлететь, катайтесь же в грязи...