"Это моя лампа. Осторожней".
Как же ему не понравилась эта наглая воображала. Все они такие думал он, считая ступеньки. Лифт не работал.
Через два дня он думал совсем по-другому. Она стала его лучшим другом, но не, потому что другие разъехались, а потому что они понимали друг друга, как ни кто. Это была настоящая дружба, но она была обречена. Они дрались и раньше, как дерутся друзья или родные брат и сестра. Она была выше его ростом, но он все же был крепче, и когда она колотила его что было силы, он терпел и лишь иногда толкал или дергал за одну из рыжих косичек, но и то так, что бы позлить. Но в этот раз она в запале, от собственного бессилия видя, как он хохочет от ее ударов, укусила его за ухо. И укусила так сильно, что капельки крови брызнули на футболку и лицо. Он закричал и сжался. Девушка кинулась по комнатам в поисках ваты, бинтов и йода. Когда она вернулась, он сидел на диване, отвернувшись к стене. Рукой он закрывал левое ухо, а правое продолжало кровоточить.
"Ты что? Я же укусила за правое!"
"Не хочу, чтобы ты откусила мне и левое",- зло сказал он, пока она обрабатывала ему рану йодом.
"Больно"?
Он посмотрел на нее и тихо в пол голоса сказал:
"Я люблю тебя",- и поцеловал ее в губы. Секунду они были безучастны и скованы страхом, но все же ответили ему взаимным поцелуем. Она обняла его за плечи, а он положил свободную руку (другой он все еще зажимал левое ухо) ей на талию, а может и не многим ниже. В ее объятиях он чувствовал себя самым счастливым человеком во всем мире.
Он вырвался из ее объятий, ловя руками воздух в поисках опоры и спасенья. Ее глаза расширились от ужаса, мальчик рухнул на пол, извиваясь, он пытался вдохнуть воздух, но не мог. Бледными руками он сжал свое наряженное горло в попытке вжать в него воздух. Девушка кричала от ужаса и страха, она кинулась прочь из комнаты звать на помощь соседей.
Врачи были неумолимы. Толком что-либо объяснить они не могли. Одни говорили о мутации эндокринной системы, другие о нарушении работы высших нервных центров. Он плохо понимал, что это значит на языке медицины, но для него это был страшный приговор. Он больше не мог встречаться с ней и другими девушками.
С того дня в его жизнь вошло одно уравнение "потеря девственности равна смерти". Его родители переехали в другой район и перевели его в другую школу. Но этому предшествовал долгий курс терапии. Лечение не дало положительных результатов, а привело к потер волос. Его лысая голова вызывала косые взгляды и смех за спиной со стороны сверстников. От придирок басоты его защищали внушительные размеры. За год лечения он усиленно занимался спортом: секции рукопашного боя, тренажерные залы, легкая атлетика. Он искал ответ в силе своего тела, но там его не было. Три года тренировок сделали его хорошим атлетом. Параллельно с этим он углубился в науку: формулы, законы и олимпиады. Но и холодный разум точных наук не давал ответов на его вопросы. А он продолжал свой поиск. Философия дала почву для размышлений и построения правильных вопросов. Религия дала утешение, но не ответ.
Он без особых проблем сдал вступительные экзамены в институт. И в тот день он решил для себя, что не доживет до выпускного. Он полюбит, и полюбят его, и он умрет в объятьях любимой. В группе его любили, но не так. Быть может, он просто был не в состоянии почувствовать любви по отношению к себе. Ибо пять лет в его груди гнал кровь бесчувственный кусок льда не знавший любви и ласки.
Так прошел год учебы в ВУЗе. Прошел бы и еще один, если бы не одна факультетская дискотека. Он не охотно ходил на подобные мероприятия и пришел в тот вечер исключительно под давлением друзей. Вокруг все танцевали и пили, пили и плясали. А ему весь этот бедлам был не по нутру. Он одиноко сидел за столиком своей компании и с иронией взирал на гормональный взрыв вокруг него. Он решил выйти на улицу подышать свежим воздухом. Благо уже наступила весна, и суровые февральские холода уступили мартовской оттепели и ее безумным котам. На часах было за полночь, и небо укрыло город звездным полотном. Он обошел здание дискоклуба, возле входа было людно и шумно. Как ему показалось, даже кто-то дрался. Смотреть на потасовку особого желания не было, и он выбрал местечко поукромней за домом. Он не курил и не пил, а просто смотрел в ночное небо, думая о том, что кто еще, сейчас, смотрит в это же самое небо и думает свои сокровенные мысли. Неожиданно вслушиваясь в голос ночи, он услышал его вполне отчетливо и совсем рядом. Это были всхлипы и бормотания. Он осмотрелся и увидел в тени деревьев лавочку, на которой кто-то сидел. По началу он сказал себе, что это не его дело, но любопытство подтолкнуло его в спину. И он подошел к плачущему силуэту. Силуэт оказался девушкой дрожащей над листком бумаги ее крупные слезы падали на белый лист, размывая слова. Она пыталась разорвать его, но руки ее не слушались и по этому она просто мяла бумагу. Подобное зрелище кого-нибудь рассмешило, а в ком-то вызвало жалость. Но он был беспристрастен. Хладнокровно взял из ее рук письмо, она даже не сопротивлялась и не успела испугаться. И у нее на глазах разорвал его, а затем и конверт лежавший на скамейке.
"Все проходит, пройдет и это".
"Что"?
"Кто. Соломон".
Так он познакомился с ней. Она понимала его боль и одиночество. Она и сама была одинока. Их отношения росли и крепли. О своем приговоре он рассказал в первый же день знакомства, и она сказала, что ей все равно будет между ними секс или нет. Но чем больше они проводили времени вместе, тем больше понимали неизбежность близости. Их тянуло друг к другу, и они ни как не могли это изменить. Над ней смеялись все подружки и уговаривали бросить его, но она не могла и не хотела. Это была любовь или даже страсть - необузданное желание быть вместе, быть рядом. Его врач, наблюдавший его с двенадцати лет, говорил, что он умрет. И "палачом" молодого парня будет его безумная любовь к девушке научившей его любить. Но парень открещивался и твердил, что не расстанется с ней, и они будут вместе. Когда он привел ее в свой дом, знакомить с родителями мать и отец в один голос говорили, что она хорошая и славная, но не для него. Разразился скандал и он ушел из дома со словами, что он умрет, но умрет в объятиях любимой. Она же сказала, что жить без него не сможет и уйдет из жизни вслед за ним. Быть может, это было театрально, но как они решили, так и сделали. В день ее рождения он принес ей огромный букет роз и бутылку дорогого вина. Она любила эти цветы, а он ценил вкус хороших вин. У одного приятеля она раздобыла пузырек с ядом. О яде она ни чего не сказала ему, так как он долго уговаривал ее одуматься, говоря, что у нее вся жизнь впереди и т.д. и т.п. Она сделала вид, что вняла его уговорам и более не помышляла о смерти. Во время ужина она не заметно подлила себе яд в бокал и выпила до дна. Он взял ее на руки и отнес в спальню. Он знал, что не нужно спешить, умрет он во сне, когда она, прильнув к его груди, будет спать и не услышит его тихого стона. Она помогла справиться с волнением и тихонько шептала на ушко, чего ей хочется, и что он должен делать и как целовать. Он ласкал ее тело в первый раз, и впервые касались его тела женские руки в интимной игре. Его губы целовали ее нежную кожу, и под каждым прикосновением она вздрагивала и что-то шептала. В момент, когда он вошел в нее, она застонала, он же зарычал, почувствовал, как рвется его сердце. Но он смог сдержать свою боль, задавив ее жгучим чувством экстаза рвущим его на части. Движения их стали плавными, и страсть стихала, дав время перевести дыхание и ощутить сладость момента. Он лег на спину, предоставив ей свободу действий. Сердце болело все сильней, но не подавал и виду, снося внутреннюю боль ради нее...
Она прильнула к нему и рассказала о яде и о том, что по утру они не проснуться вместе. Он не чего не сказал, а обнял и погладил ее по голове, словно утешая нашкодившего ребенка. Если что-то и можно было сказать, то было уже поздно...
Утреннее солнце весело заглядывало в окна домов. Но лишь в одном окне ему были не рады. Он сидел у кровати и смотрел на ее лицо ее красоту и безмятежность. Он встретил рассвет один, и обманул и ее и себя...
Он лежал рядом с ней и ждал, сжимая в кулаке пустой пузырек. Яд проникал в его кровь и стремительно несся к сердцу, чтобы остановить навсегда мощный насос...
Он подошел к окну и распахнул его. В лицо ударила ночная прохлада. На кровати спала она, на столике лежала прощальная записка. "Скоро я тоже усну". Он встал на подоконник. Высоко. Девятый этаж. Он шагнул вперед...
Белые мягки стены камеры. Смирительная рубашка и стеклянный взгляд. Он молчал и думал. Он думал о ней, и о том кто умер в ту ночь, и о том кто родился на утро...
В таком состоянии и нашел его Пиров в закрытой психиатрической лечебнице. Ольжичь помог ему и вернул к жизни. Дав ему силу и имя. Саранча. Почему "саранча"? Он столь же живуч и очень плохо умирает...
Саранча, второй капитан исполнителей и адъютант Пирова.
***
Если бы я знал, кто вошел в кафе, я бы тотчас же вышел. Он был среднего роста в дутой куртке, клетчатой рубашке, серых брюках и коричневых ботинках. Ни чего особенного, вполне заурядная невзрачная личность. Если бы не его лицо, покрытое множеством маленьких шрамов и от того похожее на треснувший камень. И даже цвет кожи вполне подходил на гранит, в совокупности с рельефом лица он полностью скрывал эмоции этого человека, если он был способен их испытывать. Взгляд его пронзал присутствующих, приводя в оцепенение. В помещении нависла тишина. Я почувствовал поток энергии от него. Скорей всего он не маг, а пользуется талисманами и артефактами. На его запястьях я углядел два браслета с руническим орнаментом, фонили именно они. В их предназначении я не секунды не сомневался, но вот намеренья их владельца ускользали от меня, и я путался в догадках. Кто этот безумец? О его невменяемости говорил пустой бесцельный взгляд. Он явно готов на все, вот только ради чего?
И тут я догадался посмотреть на него истинным зрением. Оно открывает скрытые знаки, вроде татуажа на лицах элементалистов, на его же лице я увидел всего три знака, но их было достаточно. "Совет", "капитан", "Саранча". Мысленно, я отказывался верить в то, что этот безумец капитан исполнителей. Я вспомнил все, что я зал о капитанах. Их три. И один из них адъютант Пирова. Я был готов биться об заклад даже с самим лукавым, что Саранча ищет именно меня по приказу Ольжича, но я не азартен по жизни.
-Девочки, может, пойдем отсюда. Что-то чересчур людно сегодня.
-Пойдем, - согласились ведьмы в один голос. Мы встали и, не подавая виду, направились к выходу. Я не забыл заплатить по счету, оставив хорошие чаевые. Проходя мимо капитана, я поздоровался и юркнул на улицу. Мое приветствие, как я надеялся, собьет его с толку. И он примет меня за местного, если он, конечно, не знает меня в лицо. А если знает, то толку прятаться.
-Каин. Именем Совета следуйте за мной, - голос у него был мягкий и ни как не вязался с внешностью. Но все равно мягкость не отличалась выразительностью или эмоциональной интонацией. Лезть в петлю и проявить не повиновение, было равносильно самоубийству. Я мимолетно обратил внимание на шрам у виска капитана.
"Пуля. Стреляли в упор. Разве такое возможно". Шея Саранчи была замотана лиловым шарфом, дико дисгармонирующим с остальной одеждой.
"Должно быть, скрывает шрам как Бендер". Я повиновался и пошел за исполнителем, на улице ждали еще двое - рядовые. Один вызвал марево, закрыв нас от случайных прохожих, а второй открыл портал. Я раньше не пользовался ими из-за того что они требуют либо затраты большого количества энергии либо специальных артефактов. Рассмотреть, что же использовал исполнитель, я не успел.
Глава VI. Нелепый допрос.
Бастиону и катакомбам Главной Альмы позавидовали бы гномы, настолько они были огромны и непревзойденны в своей архитектуре, позавидовали бы (если бы могли) духи воевод, обитающие в заброшенных крепостях и цитаделях, столь неприступны они со дня сотворения и во веки вечные и во славу Совета. Но я не испытывал особого восторга шагая темными коридорами, спускаясь по каменным винтовым лестницам все глубже и глубже в сопровождении двух исполнителей. Капитан исчез в одном из боковых ответвлений еще в бастионе. И я был на сто процентов, что он уже ждет меня в конечном пункте моего следования, где бы он ни находился. А находился он в маленьком кабинете. Что, правда, размеры комнаты визуально оценить не представлялось возможным из-за слабого освещения. Но малые размеры комнаты ощущались кожей. Пространство давило и уничтожало. Меня усадили на жесткий стул. На его ручках были укреплены кожаные ремни, но меня приковывать не стали, хотя я уже мысленно готовил себя к худшему.
Напротив стояло стол и более удобное, чем мое, но столь же по спартанскому простое кресло. Его занял Саранча. Он взял со стола документы и, пробежав их глазами, спросил, не отрывая взгляда от явно заинтересовавшего момента:
-С какой целью прибыли в город?
-Экзаменация на четвертую ступень.
-Как долго намереваетесь пробыть у нас? И что намериваетесь делать? Экзаменация уже закончилась, - как бы подытожил капитан.
-Завтра утренним поездом еду домой. Если ни что не помешает, - добавил я и постарался понять, будет ли капитан мне мешать или даже вещи поможет до вагона донести. Но понять не смог.
-Хорошо, - но сказал он это словно "без разницы".
-К нам поступила информация о том, что ты не законно, в обход воли Совета зарядился энергией, тем самым, увеличив свою силу, хоть и временно. А это дозволено лишь нимфам и сатирам. А у тебя, некромант, я не вижу рогов, а тем более... Ха-ха-ха... - смех его был просто звуком, как и пустые слова, но эта пустота и вселяла страх.
-Не было такого, - признаваться я не собирался, а память я закрыл достаточно хорошо, так что единственное, чем можно меня было расколоть - грубый пролом сознания, но применяли его только во время войны. Даже исполнители должны согласовывать свои действия в этом вопросе с кем-либо из Совета. А я пешка и вполне благопристойный маг - "в связях порочащих был, но не замечен". По этому мало вероятно, что мою память выпотрошат из-за не санкционированного пополнения. Подобные истории встречаются сплошь и рядом. А все из-за проклятых квот на энергию, как у вампиров на "жертвы охоты".
Много тысячелетий шли кровопролитные войны между магами за магические источники способные пополнять и увеличивать запас магической энергии. Эти самые источники имеют разнообразную форму и содержания. Одни восполняют силу белых другие черных, а третьи и тех и других - самые ценные для Совета в наше время.
До Совета и Главной Альмы существовали и другие объединения магов. Ставившие себе за цель, контроль над магической энергией, но они не хотели делить ее с другими, и по сему век их был не долог. Совет архимагов объединил белых и черных магов, для регулирования споров был создан Кодекс, и призваны на службу исполнители. Со временем все известные источники были захвачены Гвардией Совета и проигравшим были предложены вполне честные условия: "мы даем вам энергию, а вы то, что нам необходимо". Платой за энергию или как ее еще называют ману, не всегда были деньги, в те времена активно развивалось рабство и бартер и т.п.
Спрос рождает предложение и теневую экономику. На черном рынке можно купить не только саму квоту, но и ману. Ею, иногда, торгуют "колодцы" - генетические уроды, способные не только аккумулировать, но и вырабатывать магическую энергию. Но насколько я помню подобных людей в мире не больше пяти, а может и того меньше. Хотя, как правило, маной приторговывают спекулянты и импы. Импы это бесоподобные существа способные воровать ману во время сна. На одного из них, если что, я и решил валить все. Найти продавца у исполнителей вряд ли получиться, а покупка маны на черном рынке тянет максимум на штраф.
-Не было! Хорошо. Тогда ответь вот на какой вопрос. Что ты знаешь о Сердце Святого?
"Вот это да! Уже знают". Я смотрел на Саранчу, так словно я где-то об этом уже слышал, но не могу вспомнить, где именно и ждал, что капитан даст подсказку. И он дал:
-Краеведческий музей. Росверфен. Святой Седрик.