Роже Вайян
Бомаск
Пер. с фр. - Н.Жаркова, Н.Немчинова.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Весной 195... года я вернулся из дальнего плавания, побывав на Яве и Бали, на архипелаге, соединяющем Южную Азию с Австралией. Я решил написать книгу о своем путешествии и поселился для этого в горном краю между Савойей и Юрой, избрав своим местожительством деревню Гранж-о-Ван.
Селение Гранж-о-Ван, его луга и пашни словно прогалина среди густых дубовых и буковых лесов, где охотники нередко поднимают целые стада свирепых кабанов и семейства пугливых диких коз. Единственная дорога, которая ведет в этот глухой угол, вьется вверх по крутому склону горного кряжа, отрога Юры, доходит до деревенской церкви, поднимается дальше, а через полтора километра, у гребня каменной гряды, превращается в козью тропу. Словом, это не шоссе, а по административной терминологии "грунтовая дорога". Во многих местах лес смыкает над нею верхушки деревьев, в дождливое лето она зарастает травой. Церковная площадь расположена на уступе горы, нависшем над угрюмым ущельем, где бурлит быстрая горная речка, а далеко внизу раскинулась подернутая мглистой дымкой широкая, как море, равнина, где Эн впадает в Рону.
Живет в Гранж-о-Ване человек сто, занимаются они разведением скота и хлебопашеством, но засевают свои тощие поля лишь для собственных нужд, да ещё собирают в лесах каштаны и орехи. Мне думалось, что тут я окажусь далеко от мира и его беспощадных битв, дальше, чем на островах Индийского океана, откуда я вернулся. Мог ли я предвидеть, что всего через полгода совсем близко от меня, в соседней долине, произойдут трагические события, которые заденут также Гранж-о-Ван и станут известны во всем мире. События эти и являются предметом моей книги.
В начале моего пребывания в Гранж-о-Ване я каждый вечер заносил в тетрадь накопившиеся за день впечатления. Предлагаю вниманию читателей некоторые свод заметки. Факты описаны в них совершенно точно. А суждения свои мне впоследствии пришлось во многом пересмотреть.
3 марта
Дом, в котором я поселился, стоит на самом краю деревни, между двумя крестьянскими дворами, - это последний обитаемый уголок Верхних выселок; в начале века в них насчитывалось с десяток домов.
Из окна спальни мне виден двор Эрнестины и Жюстена, молодых супругов, поженившихся только три года назад, а из окна кабинета открывается просторный двор Амаблей, старых хлеборобов, самых крупных землевладельцев во всей коммуне, хотя у них не больше двадцати гектаров земли - пастбищ и леса. Мои окна приходятся как раз напротив крыльца того и другого дома; порой я смотрю из-за оконных занавесок, и мне прекрасно видно, что делается у соседей.
Амабли сами обрабатывают свою землю, не нанимая батраков; иногда к ним приезжает пособить их дальний родственник, железнодорожник, который живет в маленьком городке на равнине. Амабли мало что продают на рынке - только молочные продукты; они держат пять коров, правда непородистых, со скудными удоями. Зато и покупают они в лавках тоже мало. Эме Амабль сам месит тесто и печет хлеб, сам давит в точиле виноград со своего маленького виноградника; жена его Адель Амабль сбивает масло, прядет и вяжет, а шерсть они стригут со своих овец. Старик Амабль к тому же неплохой кузнец и превосходный охотник - словом, настоящий Робинзон Крузо, хотя от его деревни до Лиона всего один час езды в автомобиле.
Единственный сын Амаблей погиб на войне в июне 1940 года где-то на севере Франции во время отступления французской армии. У жены Амабля нет родственников, у него самого был только брат, который смолоду бросил крестьянствовать и стал "фабричным" - поступил на шелкопрядильную фабрику в соседней долине; в 1944 году он ушел в маки, не желая быть угнанным в Германию по "закону об обязательном труде", и погиб в стычке с петэновской милицией. Жена его, тоже работавшая на фабрике, умерла в родах через несколько недель после смерти мужа, оставив круглой сиротой дочку Пьеретту. Это единственная близкая родственница стариков Амаблей.
Пьеретта Амабль, племянница моих соседей, тоже стала "фабричной", как её отец и мать. После войны она вышла замуж, а через три года разошлась с мужем. От этого брака у неё есть пятилетний сынишка Роже, его растят двоюродные дед и бабка - старики Амабли.
Малыш целый день играет во дворе под моими окнами, но о степени его родства со стариками Амаблями я узнал только в деревне - в Нижних выселках, как у нас здесь говорят, - а сами Амабли никогда не упоминают ни о своем погибшем сыне, ни о своей здравствующей племяннице. Пьеретту в деревне именуют "мадам Амабль" и, чтобы отличить её от тетки, прибавляют "молодая". Так обычно называют здесь снох. "Мадам Амабль молодая" навещает сына один раз в месяц, в воскресный день. Я ещё её не видел.
В местной газете сообщалось о моем приезде, ко мне явился из Гренобля репортер и расспросил меня о моих планах в области литературы и политической деятельности. Статью репортера читали в деревне, и теперь, конечно, Эме Амаблю известны мои взгляды. Вероятно, и у него самого есть какие-то "взгляды", но мы с ним об этом никогда не говорим. Обходим мы такие вопросы молчанием не из недоверия, но из естественной сдержанности и взаимного уважения. Жители деревни Гранж-о-Ван, ребятишками вместе бегавшие в школу, теперь, встретившись на улице, обмениваются степенным приветствием, титулуют друг друга "мсье" и "мадам", незваными не ходят в гости, наносят друг другу визиты в большие праздники и вообще по части этикета более щепетильны, чем герцог Сен-Симон. Что ж, как-никак землевладельцы и с 1793 года не знали помещичьей власти. Словом, эти крестьяне больше "вельможи", чем придворная знать.
После первой мировой войны, в которой Эме Амабль участвовал в качестве пехотинца, он не вылезал из своей деревни, если не считать поездок на рынок в главный город департамента. Он никогда не читает газет, не имеет радиоприемника. Вечерами, поужинав и уложив спать внучонка, Адель Амабль садится на скамейку, прядет или вяжет. Эме Амабль садится на другую скамейку, напротив жены, посматривает на охотничью собаку, лежащую у его ног, и ничего не делает. Денег у стариков очень мало, так мало, что горожане даже и представить себе не могут подобного безденежья; из экономии у них горит только одна, и то очень слабая, электрическая лампочка. Сейчас я приподнял оконную занавеску и при бледном, замогильном свете тусклой лампочки увидел старика Эме: он сидел, положив руку на голову своего пса, безмолвный, неподвижный, застыв в величавом бездействии. Вот такими в детстве воображение рисовало мне королей Меровингов.
8 марта
В этом году весна удивительно ранняя, и те крестьяне, у которых было мало сена, уже гоняют свой скот на "поскотину", то есть на пастбище.
Эрнестина и Жюстен погнали сейчас на "поскотину" свое маленькое стадо и шли вслед за ним обнявшись. Такие повадки в деревне считаются верхом чудачества; совершенно так же в прошлом веке смотрели во Франции на англичан, приезжавших из-за Ла-Манша, чтобы пожить в свое удовольствие. Нежности молодых супругов здесь терпят лишь потому, что Жюстен не крестьянин, он рабочий и сын рабочего. Для жителей Гранж-о-Вана рабочие текстильной фабрики маленького городка Клюзо, в соседней долине, - чужаки, и к ним следует относиться так же, как к чужестранцам, - с почтительной иронией.
Эрнестина - коренная жительница Гранж-о-Вана, единственная дочь зажиточного крестьянина, замуж вышла по любви; Жюстен работает механиком в Клюзо - на той же фабрике, что и племянница Амаблей; до Клюзо горными тропинками два часа ходу, а по шоссе идти километров двадцать. На фабрике Жюстен числится в отделе техники безопасности и надзора за оборудованием; работает он в разные смены - то с четырех часов утра до полудня, то с полудня до восьми часов вечера, то с восьми вечера до четырех часов утра; и это вносит разнообразие в быт моих молодых соседей. Случается, что Жюстен, возвращаясь с работы, привозит жене букетик цветов, привязав его к рулю своего мотоцикла; эту любезность местные жители тоже считают весьма эксцентричной.
Эрнестина получила в приданое дом, огород и плодовый сад, расположенные весьма удачно - по южному склону холма, несколько гектаров луга, две коровы, десяток овец, козу и всякую живность; поэтому молодым супругам кров и пища обходятся недорого, и двадцать две тысячи франков ежемесячного заработка Жюстена почти целиком уходят на их незамысловатые прихоти.
Жюстен мечтал стать машинистом, водить поезда. Но к тому времени, когда он (не так давно) отбыл военную службу, Национальная компания железных дорог уже всеми силами стремилась "сжаться" - уменьшить сеть эксплуатируемых путей, сократить персонал - и перестала подготовлять новые кадры машинистов. Работа, которую Жюстен нашел на текстильной фабрике, не требует большой квалификации. В утешение себе парень собственноручно собрал трактор: купил мотор от "Б-12", колеса от американского тягача, а все необходимые части разыскал у торговцев железным ломом. Он выкрасил свое сооружение в красный и зеленый цвета и теперь учит жену водить трактор.
В часы ученья Эрнестина надевает ловко сшитый синий комбинезон, обрисовывающий её ладную фигурку. А для пастушеских обязанностей она заказала себе у портнихи в Клюзо костюм с "полудлинной" юбкой-шестиклинкой, выбрав фасон в модном журнале, где он рекомендовался парижанкам для летних поездок в деревню.
Хотя у Эрнестины довольно крутые бока и пышный бюст, походка у неё легкая. Поднимаясь и спускаясь по ступенькам крылечка, она откидывает назад плечи, гордо выставляет крепкую, упругую грудь и покачивает бедрами настоящая опереточная королева. А когда она выходит из ворот, подгоняя прутиком двух своих коров, а вокруг теснятся овцы и ягнята и снует длинношерстая собака, мне вспоминаются пастушеские затеи Марии-Антуанетты.
В конце двора громоздятся развалины старого дома - остатки замшелых стен, обвитые плющом, над ними тянутся вверх три вековые сосны, а на углу этого былого жилища возвышается каменный крест, поставленный в 1823 году в память краткого пребывания здесь миссионеров из конгрегации "Сердца Иисусова", - словом, пейзаж в духе Юбера Робера. У подножия этого креста обычно усаживается Эрнестина и читает иллюстрированные журналы, которые муж привозит ей из Клюзо: "Признания", "Мы вдвоем", "Интимная жизнь".
Март. Четверг
Старики Амабли - оба высокие, худые и крепко сбитые. Родители Эрнестины, которые живут неподалеку от нашей кучки домов, но в стороне от проселка, тоже отличаются немалым ростом - сажень без малого; отцу Эрнестины сорок семь лет, у него есть любовница в Сент-Мари-дез-Анж, маленьком городке на равнине. Раз в неделю он навещает её, проделывая для этого пешком путь в сорок километров туда и обратно. Однако большая часть населения Нижних выселок - народ низкорослый, жилистый и нескладный; уже с сорока лет они ходят сгорбившись, и кажется, будто руки у них висят ниже колен.
Сегодня я беседовал об этом с местной учительницей. Она собирается выйти на пенсию и ничем не интересуется, кроме своей коллекции цветных почтовых открыток времен зарождения авиации; по этому поводу она ведет оживленную переписку, и у неё есть корреспонденты во всех частях света. Однако во всем, что не касается её мании, она не лишена здравого смысла.
- Это верно, крестьяне здесь низкорослые, - сказала она, - а все потому, что они мяса не видят.
У большинства жителей Нижних выселок земли два-три гектара, да столько же они арендуют. Для пахоты и для перевозок они берут волов у хозяев позажиточней, у таких, как Амабли или родители Эрнестины, и за это отрабатывают в страдную пору в их хозяйстве. Питаются они хлебом, картошкой и супом из овощей или из крапивы; единственным источником доходов является для них продажа молока от своих коров - они сдают его все целиком на сливной пункт сыроваренного завода; свиней не откармливают, потому что в хозяйстве нет обрата и мало отрубей.
Закончив свои объяснения, учительница показала мне цветную открытку, изображавшую митинг в связи с первыми успехами авиации, состоявшийся в 1909 году в Маньчжурии, в городе Мукдене. Эту открытку ей прислал австралийский летчик, бывший доброволец в армии одного из китайских "военных феодалов".
- С тех пор как я составляю коллекцию, моя жизнь обрела смысл, сказала мне учительница.
Встретил сегодня Жюстена за рулем трактора; в сущности, он просто совершает прогулку для собственного удовольствия. Земли у него с Эрнестиной так мало, что трактору не хватит там работы и на десять часов в году. И стоит он дороже, чем вся полоска земли, которую им вспахивают.
Деревня Гранж-о-Ван с её королем Меровингом, с фантазером-механиком, с королевой-пастушкой, с трудолюбивыми карликами и коллекционершей-учительницей кажется мне сегодня вечером самым диковинным уголком земли из всех тех, что мне довелось увидеть во время моих странствований по белу свету. И мне даже стало грустно. Я убежден, что мало найдется на свате людей, так плохо, как мои соседи, осведомленных о тех чудесах и о тех ужасах, которыми чреват мир в нынешнем, 195... году, и боюсь, что мало найдется людей, так плохо вооруженных для предстоящих им неизбежных битв.
13 марта
Ежедневно в семь часов утра меня будит сборщик молока. Он подъезжает на своем грузовичке, дает гудок и, не выходя из кабины, кричит: "Молоко! Молоко!" Тон у него самый насмешливый, так как Эрнестина всегда просыпает и коровы у неё ещё не подоены.
Она выскакивает на крыльцо, откидывая со лба растрепавшиеся за ночь белокурые кудряшки.
- Красавчик, - молит она. - Красавчик, заверните к нам на обратном пути, я так крепко спала, что не слышала будильника.
Грузовичок разворачивается во дворе, проезжает мимо миссионерского креста. Накинув старый плащ поверх халата с мелкими букетиками роз, Эрнестина бежит в хлев. Через три четверти часа Красавчик (таково прозвище сборщика) возвращается из Нижних выселок. Он помогает Эрнестине донести ведро с молоком до грузовика, потом "принимает" у неё молоко - наливает его меркой через цедилку в бидон. Количество сданного молока Эрнестина отмечает в нескольких графах квитанционной книжки "Общества сыроварения и молочной торговли" и старательно выводит цифры.
- А складывать-то вы не умеете, - каждое утро шутит Красавчик.
Эрнестина досадливо топает ножкой и, смеясь, смотрит на него из-под белокурых кудряшек, упавших ей на глаза.
Сегодня утром у неё во время этой игры слетел с ноги деревянный башмачок, весь в сквозных прорезях и с ремешком из тисненой кожи, - такие башмаки выделывают в здешних краях для продажи туристам. Сборщик поднял упавший башмачок. Эрнестина протянула ногу, чтоб он обул её, и, наблюдая эту сцену из-за оконной занавески, я заметил, что у молодой щеголихи ногти покрыты ярким лаком. Сборщик не поцеловал стройную ножку, но, должно быть, крепко сжал её в щиколотке; я увидел, что Эрнестина густо покраснела. Она вообще то и дело краснеет до корней волос.
Немного позже, встретив Эрнестину, я спросил, почему она не красит себе ногти на руках.
- Отец с матерью да и муж рассердятся, скажут: "бесстыдница", ответила она.
- А на ножках, значит, можно, Эрнестина?
- А вы уж и доглядели! - воскликнула она. - Не то что мой Жюстен, он у меня тихоня, ничего такого не замечает.
25 марта