Предвиделось немало разъездов. Пьеретте и Миньо необходимо было выступить в Турнье и Бийоне - небольших промышленных городках, расположенных в соседней долине, - и поговорить там с рабочими. А Шардоне собирался поехать в окружной центр выступить у металлургов: надо было призвать рабочих присоединиться к завтрашней демонстрации в Клюзо. Кроме того, требовалось доставить текст новой листовки в Гренобль в типографию, а готовые листовки привезти обратно в Клюзо этой же ночью.
Решили, что Жаклар отвезет Шардоне в центр и оттуда проедет в Гренобль, а Миньо доставит на своем мотоцикле Пьеретту в Турнье, отправится в Бийон, выступит там и на обратном пути захватит Пьеретту.
Жаклар и Шардоне сразу же уехали. Пьеретта задержалась, так как ей пришлось давать указания насчет завтрашней демонстрации.
В восемь часов явился Красавчик.
- Чем я могу вам помочь? - спросил он.
- Сиди смирно, - посоветовал старик Кювро. - Зачем давать полиции такой козырь в руки? Они же тебя сразу вышлют...
- Porca miseria! - воскликнул Красавчик. - Раз в жизни в Клюзо зашевелились, а вы хотите, чтобы я сидел сложа руки.
И он обвел присутствующих лукаво-торжествующим взглядом, прищурив левый глаз, совсем как прежде.
Красавчику поручили обойти тех, кто работал на электрифицированной железнодорожной ветке, и пригласить их принять участие в завтрашней демонстрации трудящихся Клюзо.
Пьеретта проводила его до дверей.
- Только смотри, будь осторожен, - сказала она, - жандармы за тобой следят с тех пор, как мы поселились вместе.
- А когда ты вернешься? - спросил он.
- Поздно вернусь, мне нужно провести собрание в Турнье.
- Кто же тебя отвезет?
- Ну конечно, Жаклар, - ответила она. - Как всегда.
Всего десять минут назад я собственными ушами слышал, что Пьеретту в Турнье отвезет Миньо. Да и Жаклар уже уехал и вернется только к утру. Меня в высшей степени озадачила ложь Пьеретты. Но я давно не виделся со своими друзьями и не знал еще, что Красавчик ревнует Пьеретту к Миньо.
СРЕДА
В среду, во второй половине дня, как стало известно впоследствии, начальник канцелярии министра внутренних дел позвонил в Лион к Валерио Эмполи.
Он сообщил Эмполи о полученных от префекта донесениях, сигнализирующих о том, что в Клюзо рабочие сильно возбуждены вследствие массовых увольнений, предпринятых АПТО, и что лично он опасается, как бы не произошли досадные инциденты завтра, во время торжественного открытия цеха "РО".
- Префект - социалист, - ответил Эмполи. - Он переоценивает своих друзей из "Форс увриер", которые тоже втянулись в драку.
- Вы можете поручиться нам, что во время церемонии не произойдет никаких инцидентов?
- Я ни за что не могу поручиться, - ответил Эмполи. - Поддерживать порядок не мое дело. Пусть ваши люди выполняют свои обязанности.
Но начальник канцелярии настаивал. Само собой разумеется, министру известно о тех прискорбных обстоятельствах, которые вынудили АПТО уволить сорок процентов наличного состава рабочих, хотя, откровенно говоря, можно было бы действовать не так грубо. Но, принимая во внимание идущие сейчас переговоры, будущую международную конференцию, было бы желательно во избежание инцидентов отложить торжественное открытие цеха "РО". Потом, когда волнение уляжется... когда ясно будет значение великолепной "Рационализаторской операции"... короче, мы были бы весьма благодарны АПТО, если бы по причинам каких-нибудь технических неполадок церемонию отложили.
Валерио Эмполи отверг благой совет. Министр, без сомнения, поймет, что невозможно выставлять в качестве причины технические неполадки. Это бросило бы тень на кадры АПТО в тот самый момент, когда Общество ведет, как то известно правительству, переговоры, и крайне щекотливые переговоры, с весьма влиятельными американскими фирмами.
Через полчаса банкира Эмполи вызвал: к телефону начальник канцелярии министра промышленности. Он сообщил, что непредвиденные обстоятельства помешают его патрону прибыть завтра в Клюзо, как предполагалось ранее, и что, исходя из всего вышеизложенного, будут приняты кое-какие меры с целью убедить мистера Джонатана Джонстона, американского представителя в ОЕЭС [Организация европейского экономического сообщества] отложить свою поездку.
- Я жду мистера Джонстона с минуты на минуту, - мягко возразил Эмполи. - Он уже выехал из Парижа на машине и скоро будет в Лионе. Сегодня вечером я буду иметь честь принимать его у себя. И я охотно передам ему сообщение министра. Но буду вынужден объяснить (этого требует престиж АПТО), что торжественное открытие цеха откладывается из страха перед демонстрацией рабочих. Будет неплохо, если американцы получат лишнее доказательство того, что чрезмерная грубость при осуществлении тех или иных начинаний приводит во Франции к самым прискорбным последствиям... и может только усугубить их непопулярность, на что они и так уже сетуют.
- Хорошо, я доложу министру, - сказал начальник канцелярии.
Через четверть часа состоялся третий телефонный разговор, аннулировавший два предыдущих. Министр промышленности прибудет в Клюзо, как и обещал, никаких инцидентов не произойдет. Порядок поручено поддерживать соответствующим властям.
Тем временем министерство внутренних дел вновь связалось с префектом, а тот в свою очередь успел переговорить с мэром города Клюзо, комиссаром полиции и жандармским капитаном. Все были настроены гораздо менее пессимистично, чем утром.
Мэр-социалист, прошедший на выборах как кандидат антикоммунистической коалиции, владелец картонажной мастерской, расположенной выше Клюзо по течению Желины, где было занято пятьдесят рабочих, уверял, что префект и его осведомитель, жандармский капитан, преувеличивают серьезность положения.
- У нас в Клюзо, - заявил он, - имеется всего три коммуниста, с которыми приходится считаться: рабочий Кювро, почтовый инспектор Миньо и одна женщина по фамилии Амабль. Засадите их троих за решетку, и, ручаюсь, никаких инцидентов не произойдет.
Комиссар полиции придерживался того же мнения. Уроженец Юга, недавно назначенный в Клюзо, он пребывал в уверенности, что городок погружен в спячку. "Это не то что у нас... там бы уже давно все разнесли в щепы".
- Если засадить вожаков, никто не шелохнется, - подтвердил он.
Предлог было найти нетрудно. Ночью на кладбищенской ограде, идущей вдоль шоссе, по которому должны были проследовать гости на открытие цеха "РО", появилась надпись: "US go home". Префект решил просить прокуратуру начать следствие по поводу "порчи общественных сооружений" и немедля подписать ордер на арест Кювро, Миньо и Пьеретты Амабль.
- Пообещайте им, - сказал он комиссару полиции, - что вы их послезавтра же выпустите на свободу, если торжественное открытие цеха "РО" пройдет без инцидентов.
Затем для предотвращения возможных неприятностей он договорился с полковником "отрядов республиканской безопасности", чтобы в Клюзо послали солидный отряд охранников.
Мадам Эмили Прива-Любас гостила в Америке у своей золовки Эстер Дюран де Шамбор.
Натали уже несколько дней как вернулась в Лион. Никогда ещё у неё не было такого свежего цвета лица. Она не разлучалась с отцом.
Во вторник они провели вечер в Шарбоньерском казино, играли в баккара. Натали сидела, отец стоял за её стулом, положив руку ей на плечо. У обоих был очень довольный, счастливый вид, и все смотрели на них. Натали сорвала баснословный куш, играла она азартно, держала банк по восемнадцать раз; кругом удивлялись, что при такой дерзкой игре её не оставляет удача. За каждым её ходом следили затаив дыхание зрители, потом вдруг раздавался гул восхищения. Никто уж больше не верил зловещим слухам, ходившим о банке Эмполи, про который стали поговаривать, что он не сегодня-завтра попадет под контроль американского концерна. Впрочем, эти слухи не принимались всерьез, ибо за три столетия Флоренция, Лион, Париж, Гамбург и Лондон прониклись убеждением, что банкиры Эмполи непобедимы.
В среду Эмполи угощал Джонатана Джонстона обедом в самой интимной обстановке; за отсутствием мачехи обязанности хозяйки исполняла Натали.
Подали раков, привезенных из Нанта, кнели из домбской щуки и карпа в сухарях, прибывшего из Дофинэ.
- По нашему лионскому обычаю, - пояснила Натали, - сначала полагается подавать овощи и рыбу, а потом жаркое.
- О-о! Будем покоряться, - сказал американец, - будем хранить наши очаровательные провинциальные обычаи. Вот у нас, американцев, на Юге...
Затем подали нежнейшую пулярку с трюфелями.
Джонатан Джонстон столько же понимал в вопросах производительности труда, сколько Филипп Летурно в вопросах выработки шелка. Его назначение в ОЕЭС было мелкой взяткой при заключении сделки между двумя металлургическими трестами. Но, будучи чиновником более добросовестным, чем Филипп, он прочел несколько книг по технологии, несколько трудов по "геополитике" и в соответствии с ними составлял свои доклады. У него хватало догадки замечать во Франции только те факты, которые подтверждали две-три идеи, приятные государственному департаменту, и развивать эти идеи в итоговой части своих обзоров. Начальство находило, что у него хороший стиль, ибо он умея, патетически восхваляя великое прошлое Франции и заявляя о своем глубоком уважении к стране "столь высокой культуры", вместе с тем подвергать беспощадной критике французские методы труда; в его докладах почти ничего не приходилось подправлять перед тем, как показывать французским министрам. Он был ещё молод, лет тридцати, и ему предрекали блестящую будущность.
По-французски он не понимал ни слова. Сначала он досадовал на это обстоятельство, но со временем сумел обратить свое незнание в принцип: в наше время, когда Америку все настойчивее станут призывать к leadership [руководство (англ.)] делами всего мира, чиновник государственного департамента рискует оставаться вечным учеником, если он вздумает изучать языки всех стран, куда его будут посылать с дипломатическими поручениями; лучше уж отказаться от таких попыток раз и навсегда. Он был "весьма счастлив" попасть в общество таких французов, как господин Эмполи и его дочь, в совершенстве изъяснявшихся по-английски.
Натали надела очень простое, изысканно скромное черное платье от Скьяпарелли "для интимных званых обедов". Виски она выпила в меру и была ошеломительно остроумна, рассказала множество забавных историй о нравах на острове Капри, о Сен-Жермен-де-Прэ, о гамбургском зоологическом саду и о гостеприимстве шотландских рыбаков. "Вот настоящая французская девушка", думал Джонстон.
Когда пили коньяк "Наполеон", Эмполи объяснил, что коньяки можно по-настоящему выдерживать только в бочонках, сделанных из каштана определенной породы, которая встречается лишь в двух-трех коммунах Лимузина. Американец решил использовать эти сведения для своего ближайшего доклада как типичный образец тех познаний, где французы непобедимы и чему следует у них поучиться.
От коньяка Джонстона под конец развезло. Его отвели в спальню, серую с розовым, и он заснул под картиной Мари Лорансен. Эту подробность он отметил в своем ближайшем письме к невесте.