Урия понял, что его слова глубоко задели полковника. В ответ Кидд медленно проговорил, понизив голос:
- Я никогда не считал себя совершенством, кадет. И я стал жертвой греха гордости - позволил себе считать, что могу помогать другим, но так не всегда получается. Вот в чем между нами разница: я заглянул в свою душу и понял свои слабости, вы же этого еще не сделали. Если вы не опоздаете с самоанализом, то сумеете достичь многого. Если же опоздаете, боюсь, вы ничем не будете отличаться от капитана Айронса, постаревшего и ожесточенного, и это была бы потеря для общества. - Кидд поднял руку, предупреждая ответ Урии. - Однако сейчас мы можем сколько угодно говорить на эту тему и ни до чего не договоримся; ваш первоначальный вопрос совсем о другом. Итак, скажите мне, грешник Оллис или нет?
Урия с трудом подавил гнев. "Какая наглость так со мной разговаривать!" Урию затрясло от гнева, но где-то в глубине души он чувствовал, что в словах Кидда есть истина, и ему стало немного страшно. Урия помнил, как еще в детстве, вырастая среди ненавистных братьев, упорно отстаивал свое право быть самим собой. Эта непохожесть на них придавала ему чувство собственного достоинства, и в результате своей борьбы он обрел склонность и способность к критиканству. С аналогичной целью он и задал свой вопрос, с которого началась дискуссия, а именно - поставить Оллиса на ступень ниже себя, облить его заслуженным презрением. И вдруг в голове у него мелькнуло: "бессмысленная была затея".
"Какая разница, кто и что есть Оллис. Главное - он оказал нам не одну услугу, и по-айлифайэнистски положено бы чувствовать к нему благодарность и вспоминать его добрым словом".
Обидно было слышать предположение Кидда, что он, Урия, может превратиться в подобие капитана Айронса, но он чувствовал, что этот финал лучший выход для него, если он не спохватится вовремя и не исправится.
"У Кидда есть цель в жизни - он пытается понять, какой план предназначил для него Господь, и осуществить этот план. А я до сих пор только и стараюсь доказать, насколько я лучше других. Я служу не кому-то, а только себе, значит, я закоснел во зле".
Не желая признаться, что испугался открытий в своей душе, Урия решил принять выход, подсказанный жрецом Волка.
- Оллис знает, что контрабанда противозаконна, и занимается ею осознанно, причем для личной выгоды, значит, несомненный эгоист, и я с полным основанием утверждаю: капитан Оллис грешник.
- Не забывайте, он родом из Рокстера, он потерял сына на илбирийском военном корабле. Оправдана ли его позиция, когда он доказывает, что действует против незаконного правительства, которое захватило власть в его стране и угнетает его народ?
- Да пусть говорит в свое оправдание что угодно, сэр, но ведь по сути это не так? Рокстер - регион Илбирии. Оллис, как и всякий другой житель страны, имеет право добиваться изменений в правительстве.
- Допустим, король-Волк выпустит декрет, предписывающий нам в каждый церковный праздник наносить удар кулаком каждой встречной старухе. Вы на это согласились бы?
- Нет, потому что такой закон, ясно, был бы неправильным.
- Даже если бы король заявил, что необходимость этого Господь ему объяснил?
- Господь не сделал бы этого.
- Возможно, по мнению рокстерцев, таможенные акты для них так же необязательны, как для вас - запрет богини Лаамти на мясоедение?
- Вы хотите сказать, что он не грешник? Кидд медленно улыбнулся:
- Ваш исходный постулат был верным, кадет: капитан Оллис все-таки грешник.
- Зачем тогда было кругами ходить?
- Спор тренирует ум, кадет, но зло чувствуешь сердцем. - Кидд постучал пальцем себя по груди. - Грех живет в сердце, и о людях должно судить по тому, что у них в сердце, а не в голове. Умом можно принять, что цель оправдывает средства, но сердцем - никогда.
Немного подумав, Урия согласился:
- Значит, Оллис и Фернанди различаются только внешне?
- Да вряд ли. Оллис - такой же, как мы все. Его грехи простительны, он убежден и в уме, и немного в душе, что они не серьезны. Он не будет навечно проклят, как Фернанди, если умрет без исповеди. И вот главное, о чем забывают слишком многие: грехи - все грехи - можно простить, если раскаиваешься искренне, открытым и любящим сердцем. Грех - это вина, осознанная нами изнутри, несовершенство, отделяющее нас от Господа.
- Значит, полковник, по вашим словам, Фернанди никогда не будет прощен?
- Фернанди, кадет Смит, никогда и не попросит о прощении.
- Но тот, кто просит, он будет прощен?
- Любому человеку любой грех,- согласился Кидд.
Урия поднял взгляд на самую высокую горную вершину:
- Однажды вы мне говорили, что Господь иногда наказывает людей еще при жизни. Он может наслать на такого человека несчастье или болезнь в наказание за грех. Как же Фернанди избежал такого Божественного возмездия, когда его грехи столь велики, а другие страдают за значительно меньшие проступки?
Кидд пожал плечами, и усталость проступила на лице.
- Ответа у меня нет, кадет. Мне... возмездие...
- Нет, что вы, сэр, я не хотел сказать...
- Мне дано возмездие - как напоминание от Господа, это стимул к действию. Последнее, что я видел до того, как лишился зрения, было видение, смысл которого начал понимать спустя многие годы. При вас Господь напомнил мне о нем, и вы видели то же, что и я, на шахматной доске. Оно и подвигнуло нас на это путешествие.
- Значит, если вы спасете Доста, Господь вернет вам зрение?
- Не знаю. Не знаю, возможно, я недостоин снова обрести зрение. Ведь я позволял себе совершать грехи в своей гордыне, потому что мне было видение, и я занимался его расшифровкой.
- О каких грехах вы говорите?
- Вот вам один пример: я вызывал страх у любого ученика, который представлял проект усовершенствованной тактики. После того, как потерял зрение, стал избегать друзей, вообще стал эгоистом, и это из-за того, что чувствовал боль и злость и цеплялся за то видение, будто мое единственное спасение в нем. Долгое время прошло, пока я понял, насколько неправ, а когда наконец осознал, Господь снова послал мне видение, и я понял, что опять на верном пути.- Кидд опять стукнул себя в грудь кулаком. - Я в глубине души знаю, что это правильно, но помню, что мне еще искупать грехи. Если Господь в своей мудрости даст мне отпущение грехов и каким-то чудом вернет зрение, я буду бесконечно счастлив. Если нет, я приложу все усилия, чтобы приблизиться к богу, чтобы в следующем воплощении получить то, чего был лишен при этой жизни.
- Думаю, я больше разозлился бы на Господа, чем вы,- качал головой Урия.
- Да, какое-то время и я таким был, пока не понял, что хуже слепоты только одно: быть слепым и глупым.- Кидд криво улыбнулся Урии.- Самая большая глупость, в моем понимании,- это злиться на того, кто может простить тебе любой проступок.
- Вот уж это мне никогда в голову не приходило.
- Да, кадет, этот урок не многие усваивают.- Кидд в раздумьи наклонил голову.- Фернанди сказал мне как-то, что он разрешил бы себе веру в Господа только в том случае, если бы мог его ненавидеть. Я ему ответил - а если он неправ и Господь все-таки есть? Тогда он, Фернанди, будет гореть в аду. А Фернанди возразил, что если я прав, то нам хотя бы будет тепло и у нас в распоряжении будет целая вечность, чтобы посмеяться над тем, насколько мы оба оказались неправы. И вот я здесь и свидетельствую, что его предсказание не сбылось, потому что, честно говоря, я никогда так не мерз, как сегодня, а беседовать с Фернанди в течении целой вечности - это само по себе достаточный ад.
Глава 33
Усадьба Гонтлан, Дилика, Пьюсаран, Аран, 20 темпеста 1687
Выходя из экипажа перед огромным домом Гримшо, Робин Друри поймал себя на мысли: лучше бы я снова спрыгнул в гущу решительного сражения с "Сант-Майкла". Ему было неуютно в приличном вечернем наряде. Таково было одно из последних наставлений Денниса Чилтона: для обеда в усадьбе Гримшо положено иметь набор приличных костюмов. Конечно, лучше бы парадный мундир, но портной, рекомендованный Чилтоном, убедил его, что джентльмену так не положено.
"Вот и надо было ему сразу объяснить, что я не джентльмен. - Робин заставлял себя улыбаться, идя по дорожке, усыпанной белым щебнем, к парадному входу в дом. - Был бы я джентльменом, не чувствовал бы себя так некомфортно. Я жрец Волка. У меня более высокое предназначение".
Робин все еще сохранял на лице улыбку.
"Да, мне неуютно среди богачей, - что в этом плохого?"
Он общался с дворянами и знал, как они относятся к тем, кого считали ниже себя, когда работал на каретном заводе Лейкворта. У него до сих пор в памяти остался неприятный привкус. Конечно, есть отдельно взятые личности, вроде Денниса Чилтона и Аманды Гримшо, они просто умеют не кичиться своим происхожденем, но основная масса, по мнению Робина, раздута от гордости и не видит реальной жизни.
"Другие для них - пешки в шахматной игре, и эта пропасть ужасна".
Даже в сумерках, несмотря на тени, усадьба Гонтлан смотрелась прекрасно. Центральная часть здания была трехэтажной башней с остроконечной крутой крышей из красной черепицы. Остальная часть была одноэтажной и в плане составляла квадрат таких размеров, что в какую бы сторону башня ни рухнула, она упала бы на крышу здания Вокруг всего дома шла веранда под черепичной крышей.