Я обещал сдержать слово и за это получил запасной ключ от квартиры.
Около часа дня я перевез из гостиницы на улицу Красных Ботаников свои вещи и отправился в редакцию. Первым я встретил там Догадова. Он обнял меня за плечи и, ведя по коридору, начал расспрашивать о "вечере фантазии".
- Интересно. Расскажите, кто был.
- Не так интересно, как я думал, но мне нравится эта затея. Получается очень забавно.
- О чем же там говорили?
Вспомнив, что профессор просил не рассказывать о фантастическом плане Тараса Чутя, я не знал, что ответить Догадову. Собственно, и без того я не отважился бы говорить: вчерашняя беседа в дендрарии профессора Довгалюка казалась мне делом несерьезным. Но ответить было надо.
- Ничего особенного. Ну, говорили о мальчике, приславшем в "Звезду" письмо...
- То письмо, которое взял у нас профессор?
- Да.
- А что о нем говорили?
- Говорили, что из парнишки человек получится, - выдумывал я, лишь бы что-нибудь сказать. - По мнению нескольких присутствующих, это должен быть талантливый мальчик. Ну, а по-моему, - я засмеялся, чтобы мой собеседник понял, что это шутка, - по-моему, он просто гениален.
- Да ну?
- Вот вам и "ну".
Я рассказал о вторжении в дендрарий идиота Черепашкина и вызвал своим рассказом у Догадова веселый смех. Он снова попросил меня помочь ему посетить один из вечеров профессора.
- Сестра вашего летчика была?
- Была.
- Вы меня с нею познакомите?
- Постараюсь, - не особенно охотно пообещал я.
Из редакции я пошел обедать в ресторан, а перед вечером вернулся на новую квартиру. Из столовой выглянула Лида.
- Идите сюда, - позвала она.
В столовой, возле широко раскрытого окна, того самого, через которое позапрошлой ночью удрал вор, стоял - кто бы вы думали? - инженер Макаренко.
Он был высокого роста, но не очень строен. Густые черные брови над темными глазами, то хмурыми, то, наоборот, спокойными, жизнерадостными. Хорошее мужественное лицо, которое немного портили большой нос и тонкие губы. Он говорил не очень громко, отчетливо выговаривая слова и сопровождая их короткими жестами... Вряд ли Ярослав Макаренко мог понравиться кому-нибудь с первого взгляда. Но, присмотревшись к нему ближе, нельзя было не заметить, что это человек полный противоречий, борющийся с самим собой, человек, который остро чувствует, лишен самоуверенности, наоборот - склонен к сомнениям и колебаниям, но в то же время отличается невероятной настойчивостью.
- Выспались? - спросил я его, чтобы завязать разговор.
- Я могу мало спать, когда нужно. Один шахтер научил меня так спать, что минут за двадцать - тридцать высыпаешься и чувствуешь себя совершенно бодрым, - улыбнулся он.
- И вы всегда так спите?
- Нет. Злоупотреблять этим не следует.
- Вы бы меня научили.
- Это нужно показать. Может быть, когда-нибудь сделаю.
- Ну, а я едва не опоздала на работу, - сказала Лида. - Сегодня лягу рано... Хотите чаю?
- Если позволите, то немного погодя, - сказал я.
- Хорошо. Тогда я угощу вас концертом. У нас радиола, а Станислав принес новые пластинки.
- Я предпочел бы пианино, - проговорил Макаренко.
Он посмотрел на Лиду таким ясным, хорошим взглядом, что мне захотелось сказать:
"Я знаю, что вы называли Лиду Снежной Королевой".
Лида подошла к пианино, открыла крышку и провела рукой по клавишам.
- Ярослав, что?
- Ты знаешь, что я люблю.
- Шопена?
Они на "ты"? А как же Барабаш?
Хотя я и не очень понимаю в музыке, но Шопена люблю. Лида играла так, что и сейчас, много лет спустя, закрыв глаза, я с необыкновенной яркостью вспоминаю ее за пианино, снова в ушах моих звучит музыка, снова меня охватывает очарование тех минут.
Прислонившись головой к оконной раме, прикрыв глаза, Ярослав Макаренко слушал музыку.
"Может быть, мне лучше уйти отсюда?" - подумал я.
Вдруг у входных дверей прозвучал звонок. Я встал, чтобы открыть. Лида оборвала игру.
За дверью стоял Барабаш.
- Добрый вечер! Добрый вечер! - весело приветствовал он меня.
Я постарался ответить ему тем же тоном:
- Доброго здоровья, доктор!
- Лидия Дмитриевна дома?
И он, как человек почти свой, не ожидая ответа, направился в столовую.