Часовой, охранявший лагерь, пропустил его, ни о чем не спросив, — терранских амбассадоров все знали в лицо, первое время специально сбегались, чтобы посмотреть на этакое диво — первых людей, переплывших море… потом, правда, попривыкли. Все, похоже, попрятались по палаткам, не рискуя бродить по проклятой земле, — у костра сидели лишь несколько копейщиков да Берг с Айльфом.
— А где маркграф? — поинтересовался Леон.
— Охотится.
— Охотится?
— Да, — кивнул Берг, — загонная охота с факелами… Шикарное развлечение… И вся свита с ним… Что он, по-твоему, стал бы до ночи в палатке сидеть? А ни под одну проклятую крышу он, как сказал, не сунется. Ты это куда опять собрался?
Леон обернул лоскутом холста несколько лепешек и кусок вяленого мяса и прихватил из своей палатки теплый плащ.
— Пикник хочешь устроить?
— Пойти с вами, сударь? — тут же подхватился Айльф. Глаза юноши сверкали любопытством.
— Нет.
Он сделал решительный шаг прочь от костра, в темноту.
— Леон, — негромко окликнул Берг, — погоди.
— Потом поговорим, ладно?
— Ты опять, кажется, во что-то ввязался… — Берг не спрашивал, скорее утверждал. — Если не можешь удержаться, постарайся хотя бы не попадаться никому на глаза.
— Не учи ученого. Я только отнесу ей поесть…
— Ей! Калганов, ты уже однажды… Я тогда, на разборе полетов, за тебя заступился — больше не собираюсь. А это уже…
Берг явно собирался говорить и дальше, но Леон повернулся к нему спиной и начал спускаться к озеру, оскальзываясь на влажных от вечерней мороси камнях.
Девушка вновь выглянула из-за валуна. Она походила на зверька — одновременно доверчивого и пугливого.
— Возьми, — сказал он, протягивая ей сверток.
Она схватила его, прижала к груди и опрометью кинулась в гущу леса — заросли можжевельника сомкнулись за ней, и берег вновь стал абсолютно пустым.
— Эй! — растерянно пробормотал он.
Он так и не успел сказать ей, что в лесу охотится маркграф со своими людьми. Как знать, если они наткнутся на беглецов, не воспримут ли они их просто как еще один объект охоты?
Туман уплотнился и теперь стоял над озером зыбкой стеной, из которой внезапно проявлялись и подмигивали пустыми глазницами чудовищные рожи.
Неудивительно, что бедным местным жителям лезет в голову всякая чушь… Места-то и впрямь страшненькие.
Он подождал еще немного, жалея, что не захватил плащ для себя — туман оседал на волосах, на ресницах, превращаясь в мелкую водяную пыль, — потом пожал плечами и вновь направился к лагерю.
— Что-то ты быстро, — подозрительно сказал Берг.
— Не знаю, что ты себе вообразил, — устало ответил Леон, — это просто напуганные дети.
— А… та несчастная семья. И все же, Леон, это их внутренние дела. Если мы будем вести себя неосмотрительно, мы можем навлечь на себя немилость маркграфа. Или святого отца, что в нынешних условиях, пожалуй, еще хуже.
Леон вздохнул.
— Послушай, старик, я понимаю, ты все верно говоришь, но ведь инструкции — это еще не все. Во что мы превратимся, если не будем их жалеть?
— Нет, ты мне скажи, во что мы превратимся, если будем их жалеть! Ни ты, ни я — мы ведь просто не выдержим, Леон… Это же непосильный груз… Ну, одному ты поможешь, другому… Тем, кто тебе больше симпатичен, так? А остальные, значит, пусть мучаются… Господи, Леон, я не понимаю — ну ты же проходил психологическую подготовку, у тебя были вполне приличные результаты. Куда ты ее сейчас дел — в карман спрятал?
И он, безнадежно махнув рукой, прошел мимо Леона в палатку.
После нескольких часов, проведенных в седле, сон сморил Леона быстро, и он не видел, как вернулся со своими людьми маркграф, лишь смутно слышал приглушенные туманом голоса и звон оружия. Потом все стихло. Ему снились выползающие из тумана чудовищные рыла и бродящие меж хижинами белые призрачные фигуры. Весь мир стал призрачным, ненадежным — почему-то это вызвало такой приступ страха, что он, пожалуй, был даже рад, когда его разбудил какой-то шум. Он накинул плащ и вышел из палатки — не столько для того, чтобы узнать, что происходит, сколько для того, чтобы, уцепившись за действительность, скинуть с себя обрывки зловредного сна… Но когда он вышел из палатки и понял, что именно его разбудило, облегчение сменилось неясной тревогой: посреди лагеря на усталой взмыленной лошади восседал такой же усталый человек.
Его добротное платье было изодрано ветками и заляпано конским потом.
— Доложите его светлости, — обратился он к стоящему на пороге палатки часовому, но маркграф уже иозник рядом, кутаясь в плащ.
— Государь… — прошептал гонец.
— Говори.
— Я из Ворлана. Вернее…
— Говори, — повторил маркграф.
— Его больше нет. Замок Ворлан сгорел. В него ударила молния. Среди ясного неба!
— Среди ясного неба… — прошептал маркграф. — А… лорд Ансард?
— Он выехал вашей светлости навстречу, — пояснил гонец, — но, когда увидел столб дыма, вернулся… Застал пепелище… Замка больше нет. Милорд Ансард просил передать вам, что они нуждаются в вашей помощи. Там есть раненые…
— А леди Клария?
— Супруга лорда погибла в огне, упокой Двое ее Душу.
— Если святому отцу и впрямь удалось отвратить отсюда месть Двоих, — тихонько заметил невесть откуда вынырнувший Айльф, — то, похоже, она обратилась на Ворлан.
— Совпадение? — ехидно прошептал Леон сонному Бергу. — Гром среди ясного неба?
— Трубите сбор, — холодно сказал маркграф, — я выступаю немедленно.
По лагерю заметались блуждающие огни факелов.
— Мы поскачем вдесятером — гвардейцы со мной… Остальные сопровождают мурсианцев.
— В Ворлан, государь? — растерянно переспросил Варрен.