венны. Приглядимся к агафирсам внимательнее. Геродот пишет об общности жен у них, обычае наносить на тело татуировку и красить волосы в синий цвет. Последнее возможно только в том случае, если агафирсы светловолосы. Стоит вспомнить Юлия Цезаря, упоминавшего бриттов, у которых также был обычай краситься в синий цвет. Еще в прошлом веке А.К. Толстой обратил внимание на то, что в Британию заодно с Генгистой и Горсой попал славянский Чернобог. Как мы знаем, боги сами не ходили. Толстой призывал "отказаться от формального понимания истоков русской культуры и мироощущения и обратиться к глубинной истории индоевропейских народов". Но вернемся к агафирсам. По Геродоту, татуировка и ее густота, плотность рисунка на теле, говорили о знатности и социальном положении. В описании русов Ибн-Фадланом, в котором много сходного с геродотовскими заметками по части обычаев, есть такое: "И от края ногтей иного из русов до шеи имеется собрание деревьев, изображений и тому подобного". Речь, конечно же, о татуировках. Где мы можем встретить агафирсов еще? Оказывается, на Делосе, у алтаря Аполлона. "И с шумом алтарь окружают толпы дриопов, критян и раскрашенных агафирсо в", - свидетельствует Вергилий в "Энеиде". Агафирсы не только участвуют в обрядовых празднествах, посвященных "пришельцу с севера", но делают это совместно с нашим старым знакомым, Энеем. Попытки привязать этнически агафирсов к фракийским племенам до сих пор успеха не принесли. К тому же, у фракийцев не было культа, сходного с аполлоновским. Возможно, агафирсы и были чем-то близки этнически фракийцам, возможно и нет. Однако контакты с Фракией безусловно были, достаточно вспомнить фракийского царя Реза с его войском, защищавшим Трою, и то, что многие переселенцы из Малой Азии перебирались в новые места на фракийских кораблях, когда те возвращались на родину. Вместе с тем фракийцы были достаточно хорошо знакомы грекам, чтобы те их не путали с гипербореями и прочими народами. Мы не ставим перед собой задачи вычленения из праславянской массы отдельных субстратов, имевших на определенном этапе свой путь развития. Важно то, что другие этносы в зоне влияния сливались с коренным на
* Х.Коте пишет: "Агафирсы и гелоны должны считаться или потомками, или преемниками сколотое.
селением прародины славян, впитывали в себя элементы культуры (закономерно шел и обратный процесс) и в дальнейшем уже являлись распространителями этих элементов наряду с самими праславянами. Прокопий Кесарийский в своей "Войне с готами", например, писал, что анты и славяне были когда-то одним народом и что в древности славян называли спорами ("рассеянными"). Он приводит свою трактовку такого названия. Но вероятнее будет предположить, что "рассеяны они не потому, что живут отдельными поселками" (так же жили и другие народы "рассеянными поселками ли, городами" - одно и то же), а потому, что они рассеяны по земле, по другим странам, что могло происходить в результате постоянного проникновения праславян в другие этносы, разноэтнические образования. Вся трудность розыска представителей праславянства заключается в том, что оно было бесписьменным, а потому не сохранило собственных этнонимов. В историю же народов, обладавших письменностью, праславяне входили, как и другие общности и их части, под различными, часто меняющимися названиями. Вторая главная причина заключается в том, что праславянам было свойственно трупосожжение на протяжении двух с половиной тысячелетий - это существенно затрудняет работу антропологов. И тем не менее, история протославян-праславян-славян с каждым десятилетием развития науки не только отодвигается все дальше в глубь времен, но и расширяется географически.
Таким образом, и этническая цепочка: энеты - венеты праславяне Подунавья - венеды - сколоты, и географическая: Малая Азия - Эгеида - Балканский полуостров - Северная Италия - побережье Балтики - Поднепровье - Северное Причерноморье, замыкаются. В центре замкнутой цепи на огромных пространствах раскинулась, древняя прародина славян с культом ЛадыЛели-Кополо, глубоко архаичным по своему характеру.
В восточной, южной и западной пограничных зонах этой области почитаются более "современные" Лето-Артемида-Аполлон. Чем же объясняется разница между божествами и их культами, если они имеют общие корни? По Б.А.Рыбакову - "расщеплением единства, благодаря вовлечению в разные сферы влияния" и, прежде всего, уже упомянутым расслоением самих праславян. Для тех, кто остался на прародине, Кополо по-прежнему мирный бог, отвечающий за плодородие, скот, благосостояние и солнечный свет. Переселенцы же вкладывают в старое божество и новые качества. По Ж.Дюмезилю, всех основных богов индоевропейского пантеона можно разбить на три группы, соответствующие основным их носителям внутри племени: первая - боги магии, культа и закона, вторая - боги насилия и физической силы (войны), третья - боги плодородия, материальных благ и здоровья. На практике, как показали исследования, все обстояло гораздо сложнее. И часто "бог-труженик" превращался по-совместительству и в "бога-воина" - боги теряли свои функции, приобретали новые или же совмещали и те, и другие. Видимо, так случилось и с Кополо - знаменем переселенцев. Для них самих он оставался добрым богом, заботящимся о благосостоянии и здоровье, и одновременно он же как "бог-воин" вел их в походах. Для племен же, подвергшихся экспансии с севера, Кополо был тем самым "губителем", каким запомнился "микенским грекам". Но прошли сотни лет - ив сознании потомков аборигенов и поселенцев действует уже нечто обобщенное: Аполло, который сразу и губитель, и целитель, и свой, и чужак. Память спластовалась, выковала странный, необъяснимый с точки зрения эволюции на местной почве образ. Усиливается этот образ тем, что идет в Эгеиду и с востока, из Малой Азии, где уже успел усвоиться, как освоились там и переселенцы-сколоты-тавроскифы, влившиеся в родственные индоевропейские малоазиатские племена. Отдельные "кополо", пришедшие с территории прародины разными путями, сливаются в Средиземноморье в единого, многофункционального бога, который проходит в течение веков основательную творческую обработку на местной почве, в условиях расцвета мифотворчества и культуры в целом, и становится знакомым нам Аполлоном. Еще до этого он вместе с Энеем прибывает в Северную Италию, где он вовсе не чужак, но и не совсем свой, проходит тысячелетие, он поднимается вверх по ступенькам, и наконец, занимает одно из ведущих мест в пантеоне богов могущественной Римской империи.
У себя на родине Кополо не делает такой блестящей карьеры. Когда-то он был единым и неделимым. Потом
* Подробнее см.: Э.Берзин "Сивка-бурка, вещая Каурка..." "Знание - сила", N 11, 1986 г. 322
его "половину" унесла молодежь племени. На родину доходят слухи о победах племенной молодежи, племенного бога - отсюда и "дары гипсрбореев" - знак почитания кумира, отличившегося в чужих землях, ушедшего с сыновьями, внуками, правнуками... Только и сам кумир становится достаточно чужим - ведь он ушел, а "уход" богов воспринимался вполне реально и конкретно. Прообраз ушедшего, Кополо, каким был на прародине, таким и остался, ему не приписывают далеких побед, потому что он всегда был рядом и продолжал выполнять свои функции. Со временем его будут вытеснять другие, более могущественные боги, и он займет второстепенное место, а еще позже он сольется в понимании людей с ритуальным костром, с самим празднеством и той жертвой, что ему приносили в день летнего солнцестояния, - и превратится в соломенную куклу, сжигаемую на костре.
* * *
Феб, не стригущий власов... Аполлон сребролукий.
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду эакрытый.
Громко крылатые стрелы, биксь за плечами, звучали.
В шествии гневного бога: он шествовал ночи подобный.
Гомер "Илиада"
У читателя может сложиться мнение, что все изложенное является каким-то всплеском фантазии с искусственно притянутыми фактами, что между Купалой и Аполлоном не может быть ничего общего. Но подобная точка зрения и закономерна - она есть результат многолетней односторонней обработки читателя, зрителя, слушателя, не знакомого с трудами выдающихся русских ученых, начиная, пожалуй, от Ломоносова. Разумеется, и в его времена бытовали определенные стереотипы, мешавшие исследователям, ведь сама петровская и послепетровская эпоха, ознаменовавшаяся искусственной германизацией как науки, так и всей жизни, заставляла рассматривать российскую и славянскую историю чужими глазами, порою просто близорукими, а порою и предвзято прищуренными. И тем не менее ученые тех и последующих лет не впадали в догматизм, свойственный ответственным научным работникам 20-80-х годов нашего столетия. Во всяком случае, шли дискуссии, и наблюдатель-читатель мог, как и вся научная общественность, взвесить доводы одной, другой, третьей и т. д. сторон. Обязательного для советской исторической школы противоборства двух и только двух противоположных направлений не было. Да и, наверное, общественности XIX века показалось бы и странным, если бы ей начали усиленно навязывать именно дуалистический антагонизм.
А ложные представления, сидящие в нашем сознании, - ох как сильны! Взгляд со стороны, ставший в 20-80-х годах нашим единственным взглядом, начал прививаться задолго до того. И не без помощи, как это ни покажется нам странным, античных и раннесредневековых историков.
Мы зачастую называем довольно-таки обобщенно жителей многих частей света: африканцами, австралийцами, азиатами и так до бесконечности. Но ведь там проживают самые различные народы, иногда имеющие больше различий между собой, чем общего.
Примерно так же античные авторы делили европейских "варваров" на две категории: германцев и скифов, не выделяя составные части, а если и выделяя, как Геродот, то лишь со слов, по рассказам самих "варваров", а точнее, какой-либо одной части "варваров".
Византийские авторы, как прямые продолжатели своих античных предшественников, повторяли вслед за теми: германцы, скифы... Славян, как непосредственно славян, они воспринимали, когда те контактировали с самими византийцами, и как часть населения, входившего в империю. Но стоило их взгляду преодолеть границы империи и пограничные области - и снова сплошь и рядом появлялись безликие "скифы" и "германцы".
Единственной, пожалуй, попыткой разобраться со славянами извне было сочинение византийского императора Константина VII Багрянородного (Порфирогенета) "Об управлении империей", составленное в 948-952 годах и впервые изданное за годы советской власти в 1989 г. Славянам Константин посвятил небольшую главку, написанную им по рассказам русских торговых людей. Из этого труда явно следует, что для историков Византии и в целом для ее авторов славяне севера оставались загадкой, "скифами". Очень характерно воззрения современников выражает, например, такой византийский автор как Лев Диакон, с "Историей" которого, написанной во второй половине Х века, мы опять-таки сумели познакомиться лишь в 1988 г. благодаря издательству "Наука". По представлению Диакона - древляне являлись германским племенем, то есть были "германцами". Очень типично. И в комментариях не нуждается!
Мы не будем вдаваться в детали того, как складывался "взгляд извне", - это сложнейшая проблема, заслуживающая отдельного исследования. Скажем лишь, что прививался он из века в век. Мы и сами не заметили, как стали называть, например, Российское государство XVI-XVII веков Московией, а его жителей московитами. Почему?! Ведь наши предки того времени не называли себя так. Но мы почему-то позаимствовали обобщенное название у заезжих иностранцев, которые для себя, разумеется, имели право придерживаться каких-то своих названий и определений. Зачем?! Причины были. В какой-то мере и субъективные и объективные. И этот взгляд со стороны, "взгляд извне", оценка глазами как коммивояжеров и наемных ландскнехтов, так и вполне добросовестных западных ученых и путешественников по России восторжествовал. Мы начали смотреть на историю страны с "того берега", забывая о том, что берег может быть и крут, и высок, и хорош, но все же он несколько удален, нужна подзорная труба - но и в нее ведь не все углядишь.
Тяжело избавляться от ложных представлений. Но нам никуда не деться от этого. Идеальным вариантом было бы совмещение всех "взглядов", оценок со всех сторон, в том числе и изнутри. Честно признаемся, нашей да и мировой науке пока еще далеко до идеала.
И раз уж мы коснулись проблемы "скифов", то вернемся к легенде о трех царских братьях - как мы помним, в греческом варианте это были сыновья Геракла. Теперь же на очереди скифский вариант.
О полиэтничности "скифов" мы говорили ранее, ссылаясь на академика Б.А.Рыбакова. И все же горы литературы как научной, так и художественной уверяют читателя, что все скифы были иранского происхождения. Избавиться от подобного заблуждения не так-то просто. Рассмотрим саму легенду. У царя Таргитая было три сына: Липоксай, Арпоксай и младший Колаксай. Сам Таргитай был первочеловеком, рожденным от верховного божества (в передаче Геродота это Зевс, но, разумеется, у "скифов" было свое название божества) и дочери Борисфена-Днепра. Во времена правления сыновей с небес упали на землю золотые предметы: плуг с ярмом, секира и чаша. Двум старшим братьям не удалось овладеть дарами, потому что при попытках приблизиться к ним, братья испытывали жар - словно золото раскалялось и горело. Все взял себе младший брат Колоксай. В результате земли скифов были поделены на три царства. И главное царство - золотое, принадлежало счастливчику Колоксаю. От него пошли все скифские цари.
В русском, и шире, .славянском фольклоре излюбленный мотив - это соревнование трех братьев. Выигрывает всегда тоже младший. К числу наиболее популярных сказок принадлежат сказки о трех царствах. Они разные в разных вариантах, в разных местностях. Наиболее часто встречаются такие их определения: "Царство медное, царство серебряное и царство золотое". "Золотое царство" достается всегда младшему.
На схожесть славяно-скифских мотивов внимание обратили очень давно. Но, исходя из бытующего и по сию пору мнения, что скифы-иранцы "бесспорно старше славян", выводы делались однозначные: славяне позаимствовали мотивы и детали сказок у иранского происхождения скифов-кочевников или, в крайнем случае, у потомков иранских скифов - аланов, предков осетин. При этом обращалось внимание на странные факты типа такого: почему вдруг в сказаниях и легендах кочевников, не державших в руках плуга и вовсе не собиравшихся переходить от скотоводства к земледелию" с дебес вдруг падает плуг с ярмом? Исследователи замечали это несоответствие, но старались закрывать на него глаза: мало ли чего, дескать, не бывает! Но представим себе на минуту ситуацию сходного типа: земледельческая среда, скажем, славянская, множество сказаний, преданий и тому подобного, а самое главное предание о первочеловеке, основателе выглядит следующим образом - "и упали на землю младшему сыну золотая пирога и золотая острога..." Вероятно? Не очень! Так же и с кочевниками. Ни одному из кочевых сказителей не пришло бы и в голову одарить соплеменников "небесным плугом", пусть даже и золотым.
Что же касается передачи славянам мотивов иранских сказок, доказательствами мы не обладаем. С одинаковой уверенностью можно пока говорить и о таком процессе, и о процессе обратном, как и о процессе развития схожих пс"егов, имевших один ствол-корень.
Но не это главное. Упоминавшемуся уже нами Х.Коте удалось установить, что имена братьев: Липо-, Арпо-, Коло- не являются иранскими, но принадлежат древнейшему земледельческому населению, проживавшему в областях Днепра задолго до прихода туда ираноязычных скифов. Лишь завершение, искусственно добавлявшееся к именам, -ксай, то есть "царь", "вождь" - имело возможно скифо-иранское происхождение. Но эта прибавка дела не меняет, так же, как не меняло дела, скажем, приставленное к венценосцам России, Австро-Венгрии, Германии, Франции латинское "император".
От Колоксая пошли все племена сколотов. Само имя практически и не требует для нас перевода - это и "круг", и "колесо", и "солнце". Колоксай - солнечный царь или царь-солнце. Он и рождается при заре, связан с восходом солнца. Заманчиво было бы провести тут параллель с имеющими отношение к солнцу и свету Кополой и Аполлоном. Но, как мы подчеркивали, последние непосредственно солнца не олицетворяют, у них СБОИ функции. А вот в Ипатьевской летописи в записи, датируемой 1114 годом, говорится о "цесаре-солнце, сыне Сварогове, еже есть Даждьбог". Можно вспомнить и "Слово о полку Игореве", там русские князья именуются потомками Даждьбога, то есть прямыми наследниками "царя-солнца".
Продолжим взыскания и присмотримся, где еще мог оставить следы наш герой Кополо-Аполло. И к слову, сразу же отметим, что наивно-простецкая этимология, проникшая во многие справочники, учебники да и околонаучные издания, нас занимать не будет. Ибо еще можно как-то предположить, что у слов "купаться" и "купала" могли быть в пяти-шеститысячелетней глуби общие корни, но выводить "Купалу" из глагола "купаться" и наивно, и глупо. Потому, что стоит только пойти по ложному пути, как мы тут же окружим себя сонмом словечек-выродков, сочиненных нами самими: "купать - Купала, летать - Летала, сочинять - Сочиняла, спать - Спала, воровать - Воровала, таскать - Таскала". И единственным, пожалуй, по отношению к подобным этимологам, жизненным словопорождением будет следующее: "охмурять - Охмуряла"!
Мы же будем исходить не из схожести звучаний, а кз более основательных положений. Где еще можно найти родственников Кополы?
В греческой, римской, славянской мифологиях мы немножко сориентировались. В германо-скандинавской вот так сразу двойника обнаружить не удается - то ли сам образ божества загас, был утрачен при переселениях, то ли он как-то сильно видоизменился и мы не можем его. опознать. В чем причина, трудно сказать. Может, и в том, что большая часть мифологических образов и сюжетов стали известны исследователям не от самих германцев, плохо сохранивших предания, а от окружающих их народов. Гадать не будем. Но и упускать из виду тоже, ведь иногда искомое лежит совсем рядом, и оно вовсе не виновато, что мы бродим вокруг да около с завязанными глазами.
Мифология кельтская? С налету также не разберешься. Но кое-что выявить удается. Вспомним о связи Кополо-Купалы о волком и собакой, о "волчьих" функциях Аполлона. О способностях всевозможных волкодлаковоборотней. Постоянно рядом с божествами юных охотников-скотоводов, при случае исполняющих и воинские обязанности, присутствуют эти волко-собаки. Даже когда скотоводы (еще раз подчеркиваю - не кочевники поздних времен, а именно индоевропейцы и их всевозможные потомки в моменты расселения. - Ю.П.) оседали на земле, превращаясь уже по большей части в земледельцев, этот образ волко-собаки играл в их сознании огромную роль. Охранитель, бесстрашный, яростный воин? Наверное, да. Мы знаем традиционные маски с волчьими мордами и зубами. Не в этом ли и разгадка оборотничества? Не в ритуале ли превращения путем переодевания на какое-то время в волко-собаку? Например, перед боем, перед охотой, чтобы разъярить себя, поднять боевой дух? Во всяком случае, мы знаем, что племенная молодежь охотно сравнивала себя с волками и собаками, пыталась подражать этим хищникам. И в этом была очень схожа на больших пространствах, заселенных как славянами, так и германцами, кельтами, древними греками и прочими.
Вожди и цари не гнушались носить имен "повелителей собак" или "хозяев молодых собак". Подразумевалось, конечно, что "собаки" - это и есть их смелые воины, бесстрашная племенная молодежь. Такие эпитеты носили и короли вандалов, и германо-скандинавские конунги, и... по мнению Х.Коте, тот самый Колоксай, родоначальник сколотов, в чьих землях обнаружены археологами в ритуальных кострищах волчьи и собачьи кости. Он тоже был "повелителем молодых собак", воинов-оборотней.
Мы видим, что все это не случайное совпадение. Не случаен даже такой, казалось бы, простенький факт, что медное, серебряное и золотое царство охраняют собаки, чудовищные псы, - по логике вещей именно так и должно оно быть. Ну, а кто же еще должен охранять золотые дары, полученные "царем-солнцем", как не его верные "молодые собаки", псы-оборотни?!
Наш Кополо, как и его внучек Аполло, одновременно - и псы и повелители псов. А у кельтов мы встречаемся с неким Ку Холином, то есть "псом Холина". Он исполняет при своем хозяине функции именно такого "пса-воина", "пса-охранника". Негусто? Но, пока - то, что есть. Откуда попал в мифологию кельтов этот герой, чье имя в подавляющем большинстве случаев пишется вместе, то есть как бы теряя смысловое значение: Кухолин или Кухулии.
Глубинным и самостоятельным этот герой быть не может, маловероятно. Во-первых, он приходит со стороны, как бы внедряется в мифы кельтов. Во-вторых, чисто кельтского прообраза у него нет, как нет и такого прообраза, вынесенного самими кельтами из времен общеиндоевропейского единства. В чем же дело?
Можно предположить, что теоним проник к кельтам из исходного места в ту пору, пока еще существовало носовое "н". Вспомним, Кополо(н) - Аполло-н. В этот ряд можне было бы поставить и подогнанное кельтами под привычное и понимаемое словосочетание имя Кухолин. Во всяком случае, основа каждого слова, согласные, не так уж и рознятся: к-п-л-ник-х-л-н. Но это может быть пока лишь на уровне нашего предположения, не более.
Тут не столько лингвистика обращает внимание наше на сходство, сколько функциональное тождество. Кухулин - плод инцеста. Знакомый мотив, не правда ли. Он владеет магическими приемами, умеет перевоплощаться. О том, как способно преобразовываться имя, можно судить по его хозяину - Холину-Хулину-Куланну, кузнецу, которому служит "пес". Этот герой этимологически не так далек от наших старых знакомых. Да и на слух, которому, правда, не всегда доверяем, где-то совсем близко вертятся, если не в одном ряду, так неподалеку: Кополо(н) - Купавон - Аполло-н - 0'Куланн - Кухоланн - Кухолин.
"Пес" посещает загробный мир. Это тоже кое-что подсказывает нам. Но мало. Всего этого очень мало для более-менее сносных выводов, все слишком призрачно и абсолютно бездоказательно.
Может быть, есть еще хоть что-то, хоть какой-то признак, который если и не позволит нам провести отождествление, так хотя бы выведет на новый отрезок пути?
У кельтов есть легенды о "стране блаженных" - Аваллоне. Для греков, как мы знаем, Аполлон тоже выходец из страны особого народа, Аполлонии. Память о предках, о прародине? Аваллония кельтов - одно из наиболее архаических воспоминаний-легенд. Ирландское "абал", как и валлийское "афал", означает "яблоко". А сама страна - "яблочный остров", где обитают бессмертные, в основном, почему-то женщины. Может быть, так трансформируются воспоминания о материнском крове, материнской земле. Гадать не будем.
Мы все время скользим рядом с чем-то нужным нам, ко никак не можем уцепиться хотя бы за краешек - все настолько зыбко, что рассыпается в руках. И все же мы видим, тут есть нечто.
Кельты - народ в индоевропейской семье настолько своеобычный и неповторимый, что если к ним и попадало что-то образы, мотивы, теонимы - все менялось до полнейшей неузнаваемости, даже вынесенное из общих глубин родства у них оказывалось настолько трансформировавшимся, что в концов не отыщешь. А все же...
В "Похищении быка из Куальгне" Кухулин описывается основательно. Есть, скажем, такие строки:
Во глубине его грозных очей
Сверкают семь драгоценных камней...
Когда над колесницей боевой