Я подошла поближе, но не села, и внимательно посмотрела на его похудевшее и побледневшее лицо. На нем еще очень явственно читались следы болезни, но глаза были уже чистые, без лихорадочного блеска. И снова мне стало неловко и неспокойно, как часто бывало в последнее время в его присутствии.
— Работы сейчас много у всех, Торосс, и я занята не больше других.
Я говорила намеренно кратко, раздумывая, как, не обижая, дать ему понять, что его забота обо мне не очень тактична, ведь я невеста другого.
— Скоро все это кончится, — сказал он. — В Норстиде ты будешь достаточно далека от войны со всеми ее тревогами.
— Почему в Норстиде? Туда мы отправим беженцев, здесь нам трудно их прокормить. Может быть, и ты с матерью и сестрой поедешь туда? А все наши люди и, разумеется, я останемся здесь, — произнося эти слова, я поняла, как устала от этих родственников и насколько мне станет легче, когда они уедут.
— И ты поедешь тоже, — властно заявил он. — Девушке не место в осажденной крепости.
На секунду я подумала, что он передает мне решение леди Мет, но тут же сообразила, что она не стала бы решать, не поговорив со мной, и уж, конечно, ничего не передавала бы мне через Торосса. Значит, это он сам пытается приказывать мне! Ну, нет. Я здесь хозяйка, и приказать мне может только дядя или мой жених. И я не собираюсь уезжать отсюда.
— Торосс, ты говоришь, не подумав. Мой дядя и мой жених уверены, что я в Иткрипте, и будут, если нужно, искать меня здесь. Я никуда не поеду и буду их ждать.
Лицо Торосса вспыхнуло.
— Джойсан, ты что, совсем дурочка? Время свадьбы давно прошло, и он не увез тебя к себе, значит, не очень-то ты ему нужна. Теперь ничто не мешает тебе разорвать помолвку. Почему ты все время вспоминаешь о нем?
— Сейчас война, и нам не до свадеб. Лорд Керован повел на юг отряд из Ульма и сейчас воюет с захватчиками. Пока он сам не откажется от меня и не скажет мне, что я ему не нужна, помолвку я не разорву. Клятва — не безделушка, которую можно сегодня дать, а завтра взять обратно.
Конечно, я говорила все это не совсем искренне, но, что бы я сама ни думала о лорде Кероване и о своих обидах, Тороссу знать об этом было незачем. Я хотела только, чтобы он наконец понял, что дальше настаивать бесполезно. Мне было бы жаль терять его дружбу, но если он будет продолжать в том же духе, придется прекратить с ним всякие отношения.
— Ты могла бы быть свободной, если бы только захотела, — продолжал он упрямо. — И признай честно, ты и сама об этом не раз думала. Ты знаешь, что понравилась мне сразу, как я тебя увидел. И я знаю, что тебе я тоже не противен. Если бы ты не давила в себе эти чувства…
— Торосс, пойми, все это не так. Я клянусь тебе чем хочешь, что это неправда. Я жена лорда Керована и останусь ей, пока он сам от меня не откажется, а твои выдумки я больше не желаю слушать! — Повернувшись, я быстро пошла к дверям. Он дернулся за мной, вскрикнул от боли и позвал меня по имени, но я даже не оглянулась.
Выйдя в большой зал, я увидела там леди Ислаугу, готовящую ему бульон. Я подошла к ней.
— Леди, твой сын просит тебя зайти к нему, — сказала я. — И больше никогда не посылай туда меня.
Она взглянула на меня и, видимо, поняла все, что произошло. В глазах ее мелькнула настоящая ненависть — кто-то осмелился отказать ее сыну.
— Ты дура! — бросила она мне.
— Конечно, если позволила ему так говорить со мной, — я еле сдерживалась, чтобы не наговорить ей резкостей, но, к счастью, она не стала возражать, быстро взяла свой бульон и ушла в комнату сына.
Я подсела поближе к камину и протянула руки к огню. Неужели я действительно просто дурочка? И что связывает меня с Керованом после восьми лет помолвки? Только эта игрушка с грифоном? Но иначе я поступить не могла и ни о чем не жалела.
Как быстро забылось мирное время! Я понял, что к состоянию постоянной опасности и настороженности тоже можно привыкнуть.
Когда до Ульма дошли первые вести о начале вторжения, отец собрался сам вести отряд на юг, но обстоятельства заставили его передумать. Прежде всего, он понял, что враги обязательно явятся к нам, так как для них очень важен Ульмпорт, и он лучше, чем кто бы то ни был, сможет защитить его; а во-вторых, отца давно уже донимал ревматизм. Эта болезнь, при походной жизни и ночевках на земле, быстро превратила бы сильного воина в калеку. Так что наш отряд под знаменем Грифона повел на юг я. Очень хотел ехать со мной и Яго, но старые раны его не пустили. Сопровождал меня маршал Юруго.
Мой сводный брат и Роджер вернулись к родным моей матери, так как воевать они пойдут под их знаменами. И я, признаться, был этому рад. Открытых столкновений между нами не было, и даже Хлимер больше не приставал ко мне, но я в их присутствии никогда не чувствовал себя спокойно. Слишком сильно ощущалась их неприязнь ко мне.
Правда, в то время я так редко бывал в замке, что встречался с ними не часто. Мне пришлось стать глазами и ушами отца, которого уложил в постель очередной приступ ревматизма. Я то и дело уезжал то в долины, то на побережье, проводя разведку, знакомясь со своими будущими владениями и с нашими людьми.
По тому, с каким страхом и недоверием встречали меня сначала в долинах, я понял, как прав был Яго в своих опасениях. Люди наслушались таких сказок обо мне, что, действительно, готовы были считать меня чудовищем. Но мой отряд и мои слуги, которые уже успели привыкнуть ко мне, не видели во мне ничего особенного. Яго говорил, что все, кто общался со мной, теперь разоблачали эти басни, рассказывая всем и каждому, что я нормальный человек и могу быть лордом не хуже любого другого.
Моего сводного брата в долинах не любили за его вздорный и мстительный нрав. Еще с первой нашей встречи мне померещилось в нем что-то от быка, и я не ошибся. Он презирал и не считал за людей всех, кто был ниже его по положению, считая, что они созданы, только чтоб служить ему. А такое редко кому может понравиться.
Но, с другой стороны, Хлимер был сильным и опытным бойцом. Длинные руки и высокий рост давали ему такое серьезное преимущество, что я бы не хотел встретиться с ним на поединке.
Он все время старался показать мне, какой властью и авторитетом пользуется в вашем доме. Я же решил пока ни с кем особо не сближаться, боясь наделать ошибок. Слишком долго я был вдали от общества, чтобы хорошо понимать людей и уметь располагать их к себе. Так сложилось, что в замке моего отца я был одинок. Я не искал пока себе ни врагов, ни друзей, и это меня вполне устраивало.
Я часто задумываюсь, как сложилась бы моя жизнь здесь, если бы не началась война. Когда Яго вернулся из Иткрипта, куда он отвозил мои подарки, он отозвал меня в сторону и подал маленький сверток. В нем оказался вышитый мешочек и маленький, с ладонь, портрет моей невесты. Яго объяснил, что это шлет мне леди Джойсан и просит прислать ей мой портрет.
Я поблагодарил своего воспитателя и, как только он отошел, вытащил портрет. Трудно сказать, что ожидал я увидеть. Может, надеялся, что леди Джойсан не слишком красива и потому будет снисходительна к моей внешности.
С портрета на меня смотрела девушка, которую трудно было бы назвать некрасивой. Тонкое правильное лицо и огромные глаза светлого, голубовато-зеленого оттенка. А возможно, художник просто не сумел передать их изменчивый цвет.
Я сразу почувствовал, что тот, кто рисовал портрет, вовсе не стремился приукрасить ее. Именно такой она и была в жизни. Не строгая красавица, но лицо благородное, необычное и сразу запоминающееся. Волосы темные, как и у меня, каштановые с теплым отливом в золото, как у осенних листьев. От висков к подбородку лицо резко сужалось и казалось почти треугольным. Девушка смотрела на меня без улыбки, с каким-то необычным вниманием и, кажется, вопросом.
Такой увидел я впервые леди Джойсан. Так стоял я и рассматривал портрет, все яснее осознавая, что эта девушка — действительно, моя судьба. Счастливая или нет, я не знаю, но чувствовал, что с ней и только с ней связана моя жизнь. Это было такое острое чувство неотвратимости, что на секунду я даже ощутил к ней неприязнь. И тут же, устыдившись этого, спрятал портрет обратно в мешочек. Сейчас было не время и не место думать об этом.
Яго сказал, что она просила прислать ей мой портрет, но, к великому сожалению, я ничем не мог ответить. У меня не было знакомых художников, а найти их сейчас было бы очень трудно. Каждый день нес новые заботы, тревоги и опасности, и я пока постарался выкинуть все это из головы. Но с портретом я теперь не расставался. Часто доставал я мешочек, вышитый ее руками, но на лицо смотреть больше не решался. Мне казалось, что глаза ее чего-то от меня ждут, чего-то просят. И я боялся наделать глупостей.
По договору Джойсан должна была переехать в Ульмсдейл в конце этого года, но обстановка была такой неясной и тревожной, что отец решил со свадьбой повременить. А следующий год я уже сражался на юге, хотя назвать происходящее сражением было бы трудно. Жизнь в лесу научила меня быть хорошим разведчиком, и это сейчас очень пригодилось. Я выслеживал противника, узнавал, по каким дорогам он собирается идти, и устраивал засады, а главное, привозил командованию необходимую информацию.
Первые удары врага, сразу захватившего побережье и разрушавшего своими железными чудищами одну крепость за другой, наконец заставили лордов объединиться, хотя понимание для многих пришло слишком поздно. Три могущественных лорда были разбиты прежде, чем смогли организовать сопротивление. Враги наши были гораздо лучше нас вооружены и прекрасно умели использовать наши слабости и ошибки.
Три оставшиеся лорда сумели вовремя отступить и собрать объединенный совет. Под их знамена приходили отряды из отдаленных крепостей, и собралась немалая объединенная армия Хай-Халлака. Но теперь нам пришлось переходить на тактику партизанской войны. Внезапные удары небольшими отрядами и мгновенное отступление помогали нам выматывать противника и беречь наших людей.
Вторжение началось в год Огненного Тролля, а первые победы наши пришли в год Леопарда. Но к этому времени мы потеряли так много, что никакие победы не могли нас обрадовать. Все жили только желанием избавить страну от этих пришельцев и вышвырнуть их обратно в море. Враги оккупировали все Южное побережье, и через эти три порта им непрерывно шло пополнение. На наше счастье, железные чудища больше не приходили, иначе мы давно бы уже были вынуждены уйти в горы, так как наше оружие было бессильно против них.
От пленников мы узнали, что сами ализонцы не могут строить эти железные чудища, а получили их от соседней страны, которая сейчас сама воюет где-то на другом конце мира, и что вторжение ализонцев к нам только своего рода разведка боем, подготовка перед приходом более могущественной армии той страны.
Сами ализонцы, при всем своем самомнении, очевидно, боялись тех, чьим оружием пользовались. Они пытались запугать нас, рассказывая, что будет, когда та страна закончит свою войну и у нее дойдут руки до нас.
Но наши лорды справедливо решили, что сейчас не время думать о том, что может быть. Сейчас мы должны защитить нашу родину и выбросить захватчиков из своих долин. Мне кажется, тогда никто не надеялся на победу, но и сдаваться на милость победителей никто не собирался. Мы уже знали о судьбе тех, кто имел несчастье попасть в плен к ализонцам, и, не задумываясь, предпочитали смерть такой ужасной участи.
Я только что вернулся из разведки, когда ко мне подошел вестник. Он передал, что меня срочно вызывает один из старших лордов — лорд Имгри. Я схватил кусок хлеба и вскочил на свежую лошадь.
Вестник рассказал, что пришло какое-то послание по сигнальным кострам. Лорд Имгри расшифровал его и немедленно послал за мной. Сообщения с помощью сигнальных костров и отражающих щитов принимались постоянно, и я понять не мог, какое отношение это может иметь ко мне. Впрочем, я слишком устал, чтобы еще и об этом думать.
Лорд Имгри был, пожалуй, наименее симпатичен мне из всех главных лордов. Он всегда держался особняком и несколько свысока, но был очень умен и хитёр, и именно ему были мы обязаны своими успехами. Его внешность достаточно полно отражала характер. Он никогда не улыбался, словно носил на лице холодную равнодушную маску. Он привык использовать людей по своему усмотрению, что не мешало ему вполне бережно к ним относиться. Его воины всегда были сыты и обеспечены удобным ночлегом. Сам он делил с ними все трудности военной жизни, и его знали и уважали. Но друзей у него не было даже среди равных ему лордов.
Имгри побаивались, уважали, охотно выполняли его приказы, но я не думаю, чтобы хоть кто-то его любил.
Скоро я въехал в его лагерь. От постоянного недосыпания и долгой езды верхом меня пошатывало. Пришлось собраться с силами, чтобы явиться к лорду Имгри с тем же видом холодной невозмутимости, с какой, я уверен, он встретит меня.
Он был значительно моложе моего отца, но ничто в нем о молодости не говорило. Казалось, он с самого рождения знал свою судьбу и продумал все возможные варианты действий.
В бедной крестьянской хижине горел камин, перед которым, задумчиво глядя на огонь, стоял лорд. Его люди расположились в палатках, и только оруженосец сидел в этой же комнате, полируя шлем. Над огнем весело булькал котелок. От одного только запаха у меня рот заполнился слюной, хотя годом раньше такое варево вряд ли могло вызвать мой энтузиазм.
Я закрыл за собой дверь, и в этот момент лорд поднял на меня глаза. Многие не любили этот холодный проницательный взгляд. И я рад, что, несмотря на усталость, встретил его достойно.