Иногда мне удавалось найти аббатису Мальвину отдыхающей в садике, и тогда я выкладывала ей все возникшие вопросы. Она всегда старалась отвечать мне прямо и не стеснялась признаться, что и сама знает и понимает далеко не все.
В последний раз я увидела ее там же, в саду, на ее любимой скамейке, и на коленях она держала старинную чашу.
Чаша была вырезана из зеленого камня так тонко, что просвечивала насквозь. Чистая и изящная форма делала ее настоящим произведением искусства. На самое донышко чаши было налито вино.
Что это именно вино, я поняла еще издали по тяжелому терпкому запаху. Оно пахло травами, виноградом и давлеными ягодами. Аббатиса слегка поглаживала чашу, и вино в ней тяжело колыхалось. Но Мальвина не обращала на него внимания и смотрела на меня так пристально, что я невольно смутилась и подумала, не совершила ли я какого-то непростительного поступка.
— Я ни разу не делала этого, Джойсан, — проговорила старуха, — и вот сегодня утром мне вдруг захотелось сделать это для тебя. Когда-то у меня был дар ясновидения. Он и в самом деле существует, что бы там ни говорили те, кто привык отрицать все, что нельзя потрогать руками. Но, к сожалению, этим даром нельзя управлять. Он приходит и уходит по непонятным нам причинам, и мы можем только пользоваться его приходом. И сейчас я чувствую приход этого дара. Если хочешь, попробую использовать его для тебя, но не обещаю, что все получится.
Я задумалась. Конечно, я не раз слышала о ясновидении, которым владеют Мудрые Женщины, по крайней мере, некоторые из них. Я слышала и о том, что даром этим нельзя управлять и вызывать по своему желанию. Он просто приходит, и этим можно пользоваться. Но одно дело слышать об этом, а другое, когда прямо сейчас предложено заглянуть в собственное будущее. Мне даже стало немного страшно. Но любопытство было сильнее любых страхов, и я, разумеется, согласилась.
— Опустись на колени, — сказала аббатиса, — возьми чашу и держи ее ровно.
Я сделала, как она велела, взяв чашу, как готовую загореться ветку, и постаравшись унять дрожь в руках. Мальвина наклонилась надо мной и осторожно провела пальцами по лбу.
— Смотри в чашу и представь, что там картина… картина… — голос ее странно уплывал, затихал, словно отдаляясь от меня. Я уже не видела вино в чаше. Теперь это было зеркало, черное бездонное зеркало.
Вот оно затуманилось, в нем мелькали какие-то тени, и вдруг я увидела блестящий шар с заключенным в нем белым грифоном.
Сначала шар был большим, чуть не во все зеркало, потом стал уменьшаться, и я заметила, что он прикреплен к цепи. Появилась рука, державшая цепь, и шар стал раскачиваться. Грифон то отворачивался, то смотрел прямо на меня. Я чувствовала, что мне показано что-то очень важное, какой-то ключ к моей судьбе, но не могла понять до конца.
А шар стал совсем маленьким, и было видно, что держит его мужчина. Он был в боевой кольчуге с высоким воротом, но на перевязи не было обычных знаков рода. И стоял он отвернувшись, так, что я не могла видеть его лицо. Ничего, кроме загадочного шара. И вдруг он исчез, словно и не был. Зеркало снова было пустым и черным.
Мальвина убрала руку с моего лба, и я увидела, как она побледнела. Я тут же отставила чашу и взяла ее за руки, пытаясь помочь. Она слегка улыбнулась.
— Это очень выматывает, — сказала она, — а у меня осталось так мало сил. Но мне казалось, я должна это сделать. Расскажи, что ты там видела?
— А разве ты не видела того же? — удивилась я.
— Нет. Это могла видеть только ты.
Я пересказала ей все, что видела: грифон, человека в кольчуге, — и добавила:
— Грифон — это герб Ульма. Может, я видела своего жениха, лорда Керована?
— Вполне возможно, — согласилась она. — Но мне кажется, что тебе показали не знак, а реально существующую вещь, очень важную для тебя. Если этот шар когда-нибудь попадет тебе в руки — храни его. Я думаю, это какой-то талисман Древних. А теперь пришли ко мне леди Алусан, пусть она даст мне что-нибудь укрепляющее силы. А о том, что ты видела, много не болтай, я сделала это только для тебя.
Но я и не собиралась никому рассказывать, даже леди Мет. Аббатисе действительно стало нехорошо, и весь монастырь принялся хлопотать около нее. Про меня все забыли. Я незаметно взяла чашу с вином, отнесла ее в гостиную, но сколько ни вглядывалась в нее, видела только вино. Ни зеркало, ни тени там не появились. Но свое видение я запомнила и, умей я рисовать, могла бы изобразить этого грифона до мельчайших подробностей. Он несколько отличался от герба Ульма. У него были, как обычно, орлиные крылья и голова, но задняя часть тела и лапы были львиные, а львов можно встретить только далеко на юге. И на орлиной голове тоже красовались львиные уши.
В наших сказаниях грифон — это знак золота и солнца. В легендах именно грифоны охраняют залежи золота и старые клады. Поэтому грифонов обычно рисуют красным и золотым — как солнце. А этот грифон, заключенный в шаре, был почему-то белым.
Вскоре после этого мы с леди Мет вернулись домой, но ненадолго. Наступал Год Коронованного Лебедя, мне исполнялось четырнадцать лет. Значит, еще год — два, и за мной приедет жених. Пора было готовить одежду, постель и прочее, что по обычаю невеста приносит в дом жениха.
И мы поехали в Травампер — город на перекрестке торговых дорог. Сюда съезжались торговцы всего Хай-Халлака, и даже сулкары, морские торговцы, обычно не отходящие далеко от портов, привозили сюда свои заморские товары. Здесь же оказались моя тетя Ислауга, и мой кузен Торосс, и кузина Ингильда.
Тетя сердечно приветствовала леди Мет, но я знала, что это просто формальная вежливость. Сестры не любили друг друга и виделись редко. С той же фальшивой улыбкой она поздравила меня с удачной помолвкой, которая сделает меня хозяйкой Ульма.
Когда сестры занялись разговорами и оставили меня в покое, ко мне подошла Ингильда. Мне показалось, что она рассматривает меня не слишком доброжелательно. Она оказалась довольно плотной девушкой в богатом платье. Ее распущенные волосы были украшены легкими серебряными колокольчиками, мелодично позванивавшими в такт ее шагам. И это изящное украшение совсем не шло к ее широкому плоскому лицу с поджатыми в презрительной гримасе губами.
— Ты уже видела своего жениха? — спросила она.
Я чувствовала себя очень неловко под ее пристальным взглядом. Я поняла, что чем-то ей неприятна, но не знала чем, ведь мы едва знакомы друг с другом.
— Нет, — ответила я, настороженно ожидая продолжения и чувствуя, что ничего хорошего она мне не скажет, но решила лучше выслушать, чем потом гадать, в чем дело. Ее вопрос задел меня за живое. Я уже не раз задумывалась, почему лорд Керован не прислал мне свой портрет, как это принято при обручении через топор.
— Жаль, — сказала она, но в голосе звучало скорее плохо скрытое торжество. — А вот мой жених, Эльван из Ришдейла, — она вынула из кошелька маленький портрет. — Он прислал мне это еще два года назад.
На портрете был изображен не юноша, а человек в возрасте. И лицо его мне не понравилось, хотя, может, это вина художника. Я видела, что Ингильда гордится этим портретом, и сказала, чтобы сделать ей приятное:
— Кажется, человек разумный и степенный, — самое лучшее, что я могла придумать в похвалу ее жениха, потому что чем больше я смотрела на его лицо, тем меньше он мне нравился.
Как я и рассчитывала, Ингильда приняла мои слова за комплимент.
— Ришдейл — это горная долина. Там все держат овец и торгуют шерстью. И посмотри, что он мне еще прислал, — она указала на янтарное ожерелье и протянула мне руку с кольцом в виде змеи. Глаза змеи были из драгоценных камней и светились красным. — Змея — это герб моего рода. И это кольцо вроде как обручальное. Я поеду к нему уже на следующую осень.
— Дай бог тебе счастья.
Она невольно облизнулась. Я видела, что ее просто распирает от желания что-то сообщить мне, но она никак не могла решиться. Наконец она наклонилась прямо к моему лицу (я чуть не отскочила, так было неприятно) и прошептала:
— Хотелось бы пожелать и тебе того же, дорогая сестричка.
Я чувствовала, что она ждет вопросов и очень не хотела ей подыгрывать, но все-таки не удержалась.
— А почему бы и нет, сестричка?
— Ульмсдейл от нас не так далеко, как от вас. Вот и доходят некоторые слухи, — и это было сказано так, что я решила выслушать ее до конца, что бы она ни говорила.
— И о чем же у вас там болтают? — спросила я вызывающе. Она это заметила и довольно усмехнулась.
— О проклятьи этого рода, сестричка. Разве ты не слышала, что наследник Ульмсдейла проклят с рождения? Родная мать и та отказалась от него. Ты и этого не знала? — повторила она с каким-то злобным торжеством. — Очень жаль, сестричка, но придется тебе оставить мечты о прекрасном рыцаре. Твой нареченный — чудовище. Его прячут где-то в лесу, чтобы не пугать людей.
— Ингильда! — оклик прозвучал, как удар хлыста, и мы обе вздрогнули от неожиданности. Рядом с нами стояла леди Мет и, видимо, слышала весь наш разговор.
Она была в такой ярости, что я сразу решила, что Ингильда говорила правду. Никакое вранье не могло бы так возмутить выдержанную леди Мет. Она молчала, но так смотрела на Ингильду, что та, не выдержав, вскрикнула и бросилась бежать к матери. Но я осталась на месте, чувствуя, что меня начинает знобить.
Проклятье! Чудовище, на которое не может смотреть даже родная мать! О Гуннора, за кого они меня отдали? Мне казалось, что я кричу на всю площадь, но я не могла издать ни звука. Не знаю, какая сила помогла мне взять себя в руки и подавить дрожь. Когда я заговорила, мой голос был почти спокоен. Я решила узнать всю правду и сейчас же.
— Во имя Огня, которому ты поклоняешься, ответь мне, леди, она сказала правду? Мой жених не похож на нормальных людей? — я не решилась произнести вслух “чудовище”.
Мне очень хотелось, чтобы леди Мет сказала, что все это не так и я неправильно поняла, но она села рядом со мной и заговорила своим обычным рассудительным тоном.
— Ты уже не маленькая, Джойсан, и должна все понять. Я расскажу то, что знаю сама. Керован не чудовище, хотя, действительно, живет отдельно от родных. Род Ульма издавна считался проклятым, а его мать происходит из дальних северных долин, в жителях которых есть примесь чужой крови. И в Кероване есть кровь Древних, но он не чудовище. Твой дядя сам убедился в этом, прежде чем дать согласие на вашу свадьбу.
— Но его никому не показывают. А правда, что даже родная мать отказалась от него? — Меня опять колотил озноб.
Но леди Мет ничего не скрывала.