Хейррал покачал головой.
— Всадники неподвластны законам Арвона, а ты здесь чужестранка. Мы не считаемся гражданами, и к присяге нас не приводят. Новые властители не могут запретить нам находиться здесь, потому что это наше право по рождению и по древним договорам. Но как только Всадники обоснуются здесь и поступят на службу к одному из лордов, они получат права граждан, а сейчас они подчиняются только законам своего отряда, поэтому никто не станет вмешиваться, пока они выступают против одного из своих и привезенной ими же чужестранки.
Хейррал достал из седельной сумки еду, и мы перекусили. Это подкрепило меня, и тело, казалось, налилось новой силой. Теперь я уже с трудом могла поверить, что Всадники отбирают у меня жизненные силы для другой Джиллан.
— А нет ли у тебя здесь каких-нибудь родственников, Хейррал? — спросила я. — Ты же не всегда был Всадником. У тебя были же и мать, и родной дом, а может быть, и братья с сестрами?
Он снял свой шлем и, опустившись на колени возле ручья, умывал лицо.
— Родственники? Да, у меня есть родные, которые живы до сих пор. Но так же, как и ты не принадлежишь к народу Дейла, а просто нашла среди них пристанище, так и я не принадлежу по-настоящему к своему народу. Моя мать происходила из дома Кар До Пран — Красные Плащи. Она поддалась любовным чарам одного из Всадников-Оборотней и последовала за ним через горы. Ее отцу заплатили большие деньги, чтобы он согласился вернуть ее в родной дом, хотя она, говорят, уезжала туда неохотно. Когда у нее родился ребенок, его приняли в ее клан. Но однажды, когда я был еще младенцем, разозлился на что-то, и мое тело изменилось. Тогда все поняли, что я принадлежу к Всадникам-Оборотням, и отправили меня к Серым Башням, резиденции моего народа. Но и здесь меня не считали своим, ведь я был всего лишь полукровкой. Со временем мой отец стал таким же чужим мне, как и родня из клана матери. Так что мне нечего ждать помощи от моих родственников.
— Но твоя мать…
Он пожал плечами.
— Я знаю только ее имя — леди Элдрис. А мой отец… — он поднялся и, отвернувшись от меня, посмотрел на дорогу. — Мой отец — один из наших врагов. Он так и не простил мне, что я, его сын, всего лишь жалкий полукровка.
— Хейррал… — я подошла к нему и взяла его за руку, но он словно и не заметил этого, свистом подозвал своего коня и только потом обернулся ко мне, сказав:
— Пора ехать.
Мы вернулись на дорогу и долго ехали в молчании.
— Разве нам обязательно догонять Всадников? — прервала я молчание. — Может, есть еще какая-то возможность?
— Я кое-что придумал, — ответил он, — но это пока только в наметках.
Я не стала просить объяснений.
Уже под вечер мы приехали на развилку дорог, точь-в-точь такую же, как и прошлой ночью, только здесь на вершине холма была одна колонна. Хейррал натянул повод и остановил коня. Он осторожно опустил меня на землю и сказал:
— Заберись наверх и никуда от колонны не отходи, пока я не вернусь. Здесь ты будешь в безопасности.
Я схватила его за руку.
— Куда ты собрался ехать?
— Я должен найти то, что может нам сегодня помочь. Помни, у подножья колонны ты в полной безопасности. Только тот, у кого чистая душа и добрые помыслы, может подойти к колонне.
Я послушалась его и вскарабкалась на площадку на вершине холма. На меня вдруг нашла такая слабость, что даже голова закружилась, и я без сил опустилась на землю у подножья колонны. Хейррал съехал с дороги и теперь ехал по равнине напрямик. Временами он слезал с лошади и, как мне показалось, осматривал корни самых высоких и мощных деревьев. Лес здесь уже кончался, и деревья росли редко. Хейррал медленно ехал от дерева к дереву. Наконец он остановился около одного из них, спешился и стал ковырять землю своим мечом. Похоже, он рубил корни и набрал их целый пучок. Потом он подъехал к холму и бросил свою добычу у подножья. Это, действительно, оказался пучок корней. Еще трижды под разными деревьями он набирал корней и привозил их к холму, пока не набралась основательная охапка. Тогда он отпустил лошадь и принялся укладывать корни правильным конусом. После этого он поднялся ко мне наверх и поставил на землю свою седельную сумку с продуктами и флягу со свежей водой.
— Что ты собираешься делать с этой кучей? — спросила я, но, не получив ответа, решила настаивать. — Объясни, что ты хочешь делать, Хейррал? Это что, какая-то колдовская защита?
Хейррал рассмеялся.
— Ты права, Джиллан! Сейчас это для меня и защита, и нападение — лучшее, что я мог придумать. Ладно, слушай, что я хочу сделать. Я решил не давать им возможности бесконечно водить нас за собой и самим выбирать место встречи. Я выбрал это место и вызову их сюда. Как только взойдет луна, я подожгу эту кучу, и они быстренько сюда явятся.
— Снова колдовство?
— Очень сильное колдовство. Я попробую объяснить тебе. У нашего клана есть священные деревья, и если накопать корни такого дерева, потом поджечь, то это чистое пламя заставит всех Всадников-Оборотней явиться сюда и отвечать на все вопросы. Я уверен, что от меня они такого вызова не ожидают, потому что думают, что я ничего не подозреваю и живу только надеждой. Но если я вызову их сюда, они явятся в ярости…
— И ты надеешься, что мы можем…
— Все решится сегодня ночью, Джиллан, и нам, может быть, улыбнется счастье. Я не знаю, в каком облике они явятся, но если я назову Хальзе и потребую поединка, они не посмеют мне отказать. И тогда я смогу действовать…
Хейррал хорошо знал и свою страну, и свой народ, и если выбрал такой рискованный путь, значит, другого просто не было. Но мне все же казалось, что у нас почти нет никаких шансов.
— Хейррал, когда они придут на твой зов, могу ли и я потребовать у них сатисфакции?
Он вынул свой меч и кончиками пальцев провел по лезвию.
— Такой обычай есть, но…
— Объясни!
— Если ты при свете костра сможешь узнать оборотня в любом облике и назвать его имя, тогда он снова станет человеком, и в этом случае ты сможешь требовать поединка, выставив своего защитника. Но если ты обознаешься и назовешь другого, он вызовет тебя.
— А если нам удастся победить?
— Ты получишь право требовать свое — другую Джиллан. А если вызов брошу я, они имеют право выступить против меня всем отрядом, и тогда мне придется или погибнуть, или бежать с поля боя на вечный позор.
— А почему ты думаешь, что я не смогу узнать Хальзе? Ведь он — медведь.
— Звери, которых видела ты, не единственно возможные для нас облики, хотя и самые частые. Но сейчас-то он наверняка примет какой-то другой облик.
— Но ты же можешь помочь мне…
Хейррал отрицательно покачал головой.
— Я не смогу помочь тебе ни жестом, ни словом, ни даже мыслью. Ты сама должна назвать имя, и только ты можешь это сделать. Когда ты встанешь перед ними с обнаженным мечом, это будет твой вызов.
— А если я буду смотреть вторым зрением? Может, это поможет?
— А сейчас ты можешь вызывать это по своему желанию?
Я задумалась. Во второй половине дня мы проехали мимо нескольких домов и я, как ни старалась, смогла разглядеть только туманные силуэты.
— Да, риск слишком велик, — сказал Хейррал, внимательно наблюдавший за мной. — Лучше я брошу вызов и сделаю все, что смогу.
Вид у него был очень решительный, но и я пока не собиралась сдаваться. Я прислонилась к колонне и погладила руками древний камень. Вот если бы я смогла вызвать свое двойное зрение хоть на те несколько мгновений, которые мне нужны, чтобы назвать имя! Я лихорадочно соображала, как этого можно добиться. В моей сумке были не только лекарства, но и средства, дающие кратковременный прилив сил и обострение разума. Боль раны меня сейчас не отвлекала, и если правильно подобрать средство, наверное, можно хоть на время вернуть прежние силы.
— Хейррал… пожалуйста, подай мою сумку.
Он настороженно посмотрел на меня, словно пытаясь угадать, что я задумала, покачал головой и положил сумку мне на колени.
— Сколько времени осталось у нас до их прихода?