— Вот что, Влад, надо срочно лететь к отцу.
Филипп Моон по-прежнему был небрит, на нем была та же майка-безрукавка. Кажется, он недавно ел: в рыжих усах застряли крошки. Моон провел рукою по усам.
— Подождите. Я не очень хорошо понял, чего вы от меня хотите?
В пещере, оборудованной одновременно как кабинет и спальня, сухо и прохладно. Жужжит кондиционер. Может быть, настоящего уюта нет, но обставлена пещера вполне прилично. Моон разместился в надувном кресле, Уна на ящике с книгами, я на стуле. Уна, вздохнув, уперлась ладонями в колени:
— Он просит помощи.
— Уна права: я прошу помочь нам.
— Кому именно «нам»? — Моон поднял бровь; она была густой, темной, с редкими седыми волосками.
— Мне.
— Чем именно помочь?
— Я должен найти резидента. — Мне казалось, Моон сейчас опять что-то выкинет.
— Резидента?
— Да, резидента Корпорации. Я обращаюсь к вам, потому что создалась критическая ситуация. Я потерял товарищей. Мне нужна ваша помощь.
— Вот что, молодой человек. Не хочу на вас сердиться. Не хочу, вы понимаете? Вы мне понравились прошлый раз. Ну и… — Моон помолчал. — По-моему, моя дочь к вам неравнодушна. Все это так, но… Во-первых, сильно сомневаюсь, чтобы здесь, на Иммете, мог быть какой-то резидент. Но даже если он и есть, почему я должен его выявлять? Занимайтесь этим сами. Что же касается Сигэцу — он практически безопасен. Сумасшедший, только и всего. Буйный ли, тихий, но обыкновенный сумасшедший. Пусть себе тешится, вреда планете он не причинит. Рано или поздно он все равно умрет. А не умрет — им займутся психиатры…
— Сигэцу мертв… — Уна встала. — Опасность угрожает не только Иммете. Она угрожает ксиллу. Этот человек оснащен, понимаешь?
— Интересно, чем это он может быть оснащен?
— Всем! У него блокада пространства.
— Ну, ну, не пугайте меня. Не нужно. Слава богу, человечество до этого еще не дошло. И вряд ли когда-нибудь дойдет. К счастью. Ну-ка, ну-ка, Влад, он впервые назвал меня по имени. — Ну-ка, объясните мне, что там было? Только, пожалуйста, коротко. Не нужно подробностей, только о самом главном.
Я коротко рассказал о непонятных перемещениях поля излучателя, о Сигэцу, блокаде эфира. И закончил описанием смерти Щербакова, Иана и Сигэцу. После моего рассказа Моон долго молчал. Вдруг стукнул кулаком по ящику:
— Н-да… Втравили вы меня в историю. — Встал, сделал несколько шагов по пещере. — Ничего интересного здесь, конечно, нет. И блокады никакой нет — ни времени, ни пространства. Но… — Он покачал головой. — Занятно все это. Ум чувствуется. Сложный человеческий ум. Такой, что даже я — я, Моон, — не могу ничего понять. — Он резко повернулся. — Что, думаете, за печенку меня взяло? Разобраться хочу? Да нет! Нет! — Он сел в кресло, взялся за голову. Опасность… Настоящая опасность. Влад, мне плевать на резидента, но я чувствую опасность. Для себя, для вас. Но прежде всего — для своей дочери. И зачем вы меня во все это втравили? Ведь разбираться придется. Тратить серое вещество. А жаль… Жаль его тратить на эти пустяки.
— Папа, это не пустяки. Это — ксилл.
— Ты права. Совершенно права. Это — ксилл. Поэтому придется разбираться. Вот что, Влад, давайте-ка обо всем сначала. И подробно. Вы понимаете — подробно, ничего не упуская?
Я рассказал все подробно. Выслушав, Моон хмыкнул:
— Давно не приходилось заниматься такими пустяками. Ладно. У вас есть дела?
Я вспомнил: надо связаться с Лайтисом. Уна посмотрела на отца:
— Папа, может быть, я покажу ему? А? Ну, пап, пожалуйста?
Моон нахмурил брови, подумал.
— Хорошо, покажи. Все равно он должен это знать. Но главное — оставьте меня одного. По крайней мере, до завтрашнего дня. Тут есть кое-какая работа.
Мы с Уной шли, прижимаясь к скальной стене. Внизу пенилось море. Уна остановилась около одной из впадин, которые изредка возникали в сплошном гранитно-базальтовом массиве. Я всмотрелся: обычная впадина, таких здесь много. Трехметровое углубление, небольшое ущельице. Лишайники, мох.
— Место, которое я тебе сейчас покажу, знают только двое: я и отец. Запомни это и считай, что тебе повезло. Тут вход, вернее, начало входа. — Уна спрыгнула. — Давай, здесь невысоко.
Спрыгнув следом, я увидел, что ущельице переходит в узкую, не шире метра, щель. Уна кивнула мне — смелей! — и вошла в щель. Лаз петлял, в нем были свои тупики, скрытые ходы. Два раза траншею пересекал ручей. Метров через двести скалы наверху сдвинулись, образовав тоннель. Уна обернулась:
— Ничего не чувствуешь?
— Что я должен чувствовать?
— Мы пойдем в ксилловую пещеру, Там мощное излучение, целые пласты минерала. Привычки у тебя нет, поэтому приготовься. Будет легкое головокружение, может быть, даже обморок — ты ведь не привык. Не бойся, это недолго, минут пятнадцать, потом пройдут. Во второй раз уже легче, а в третий ничего не почувствуешь. Излучение целебное, просто организм не сразу привыкает к концентрации.
Я так и не понял, с какого момента потерял сознание. Когда открыл глаза, все вокруг по-прежнему плыло и кружилось. Голубые стены, искры на них, рассеянный свет. Уна, сидящая передо мной на корточках. Увидев, что я пришел в себя, она вздохнула.
— Ну как? В порядке?
— Вроде. — Я огляделся. Передо мной была небольшая пещера, около пяти метров в диаметре и трех в высоту. Изредка в изломах минерала вспыхивали блестки. Я посмотрел на Уну.
— Это ксилл?
— Ксилл.
— Но это же… Это же несметное богатство.
Я взял один из камней: он был тяжелым, около двух килограммов. Посмотрел сквозь него на свет: в глубине тлели угольки. Да, это ксилл. Но я и не представлял, что встречаются такие крупные куски.
Уна прошлась по пещере, тронула стену.
— Проблема ксилла — в его обработке. Минерал очень твердый, ничего тверже в природе пока не встречалось. Так вот, отец рассчитал, что ксилл можно расколоть обычном вибратором, вставив туда карат ксилла. Надо только найти в пластах особые участки, отец назвал их «слабыми точками». Сначала он все обосновал теоретически, а потом… — Она тронула носком один из камней. — Все эти камни отколол отец.
Я прошелся по пещере, осматривая и трогая стены. Изредка я останавливался, вглядываясь в переливающиеся голубыми окалинами изломы, и шел дальше. Казалось, время остановилось, я бесконечно изучал то сплошной монолит, то сверкание голубых и белых искр в выступавших кристаллах, то вдруг меня начинали привлекать крохотные щербинки и трещины. Наверное, я ходил бы так без конца, до вечера, до ночи, если бы не осторожный кашель Уны.
Мы вышли из пещеры, пробираясь по траншее к карнизу. В моих глазах еще долго вспыхивали и гасли голубые и белые светляки.
Ракетолет стоял наверху, на скалах, над самой бухтой. Поднявшись в воздух, я отбросил колебания, включил бортовую связь и стал вызывать Лайтиса на условленной волне. Если резидент знает и эти частоты, это будет уже за гранью реального. Лайтис не отзывался. Уна кивнула:
— Смотри. Пожар погас.
Внизу, среди сплошной зелени, километрах в десяти чернело пятно овальной формы. Дыма по краям не было. В полном молчании мы долетели до самого черного пятна. Пока мы летели, наступили сумерки, пришлось включить бортовые прожекторы. Снизившись, я высветил край выгоревшего овала и сразу же увидел, что ракетолета Сигэцу нет. Уна вглядывалась в темноту, за край освещенного пространства, но я хорошо понимал: если аппарата нет на старом месте, мы вряд ли его найдем. Я облетел пустошь, вернулся и завис над местом, где ракетолет стоял раньше. Там что-то было. Я опустился до метра и увидел следы. Несколько клочков зеленой травы, сохранившихся под шасси.
Да, ракетолет исчез. Мы с Уной вернулись к бухте. Оставив свой ракетолет на обычном месте, на скале, спустились вниз. У берега я увидел Моона, он стоял у самой воды. Когда мы подошли ближе, Моон покосился в нашу сторону, скривился и отошел. Уна молча показала рукой: подожди. Подошла к отцу, я услышал, как она спросила:
— Что, пап? Ничего?