Директор уже собирался с максимальной деликатностью потрясти старика за плечо, когда тот вдруг открыл глаза.
В глазах его была пустота, но не обычная пустота дряхлого беспамятства, а словно... Нет, директор не смог бы ее описать.
Он отшатнулся, как от удара. На миг ему показалось, что он смотрит в два глубоких колодца, а там, вместо дна, вспыхивают далекие искорки мечей и льется кровь...
Впрочем, он быстро овладел собой:
- Опера закончилась, сэр.
Старик обвел глазами зал. Пуста уже была не только сцена, но и зрительские ряды.
- Что... Где я? - он еще не пришел в себя.
Директор не стал отвечать: вопрос явно был риторическим.
Некоторое время Мак-Лауд сидел неподвижно, потом резко встряхнулся.
- О, прошу простить... - он издал неловкий смешок. - Кажется, я...
- Вы слегка прикорнули, мистер Мак-Лауд. Ничего страшного, с кем не бывает...
Мак-Лауд снова коротко хихикнул.
- Да. Действительно. Вижу, я уже совсем старенький...
И после паузы:
- Наверное, пора мне умирать...
Он с большим трудом поднялся, опираясь на спинку кресла и отказавшись от услужливо протянутой руки. Шатаясь, направился к выходу.
От чего он шатался: немощь сыграла свою роль или выпивка?
Сыграла свою роль...
Директор нахмурился. Ему вдруг, ни с того ни с сего, показалось, что Мак-Лауд сейчас тоже "играет роль".
Игрой было нарочито слабоумное хихиканье, походка враскачку, старческая немощь.
Хотя, с другой стороны, - зачем это ему? Да и вообще - какая разница?
Среди молодежи было популярно выражение "двигаться на автопилоте". Мак-Лауд не прибегал к таким сравнениям. Но действительно - он отдался на волю своего тела, как тяжелораненый полагается на волю несущей его лошади, вручая ей свою судьбу...
И сейчас руки его автоматически вели машину (да, он сам еще водит машину! Не так и дряхл он, оказывается...), а мозг был занят другим.
Что недослушал он? Что все-таки ему предстояло узнать?
И действительно ли это важно для него?
Где-то далеко едва различимый голос начал читать размеренно, словно смакуя строки древней летописи:
"...А еще говорят, что..."
Сосредоточенность давалась ему очень дорогой ценой. Поэтому несколько минут спустя ему и самому было мудрено ответить - дослушал ли он этот голос до конца?
И если да, то что говорил голос?
Быть может, вскоре это вновь всплывет в памяти. Или нет.
Катана сказал: "Позови меня - и я приду. Быстро..."
- Катана! - произнес он вслух, подсознательно надеясь на чудо.
Но ничего не произошло. Да ведь и не могло произойти, если вдуматься...
Когда человека призывают - делают это по имени, а не по прозвищу. Но он не помнил теперь имени Катаны - так же, как раньше не мог вспомнить прозвища.
А главное - давно был мертв Катана. Уже около пяти веков прошло с того дня, как Мак-Лауд нашел его обезглавленное тело у подножья полуразрушенной башни.
Тогда он тоже не знал его прозвища. Да и сам Катана - все ли он вспомнил тогда, что было с ними прежде?
Нет ответа. И не будет. Ничего не осталось теперь от Катаны, даже костей в могиле.
Единственное, что осталось все-таки, - это меч его, тоже называвшийся катаной...
"Катана... Так называется "средний меч", располагающийся между "большим" и "малым" мечами - о-дати и ко-дати. Самое распространенное оружие самураев, начиная с первых веков второго тысячелетия н.э. Употреблялась в качестве двуручного меча и для работы одной рукой в паре с боевым ножом вакадзиси. Этот стиль называется риото-дзукай...
(Никогда ему не давался этот стиль. Ну что же, зато кое-что другое ему удалось.
Ведь сколько мастеров - столько и стилей на свете...)
...Гарда, именуемая цубой - обычно небольшая, округлая, бронзового литья. Длина клинка... Вес... Угол изгиба... Форма рукояти..."
И в конце статьи - краткая фраза, которая словно бы и не к месту совсем:
"Меч окружается глубоким почитанием..."
Это в нем опять пробудился специалист. Антиквар, эксперт, торговец оружием...
Такие статейки он по роду своей деятельности читал не раз. Но сам не писал.
Рука не поднималась...
Пусты твои знания, антиквар. Пусты и суетны.
Будь ты только антикваром - никогда бы тебе не понять, отчего при слове "катана" перед глазами твоими встает уже образ не птицы, а рыбы. Сильной, упругой рыбы, которая, блестя серебристой чешуей, ровно движется против течения.