Иначе именно он - а не Конан - сумел бы пройти весь Путь, оставшись последним из бессмертных...
А пока что ему оставалось лишь неловко гладить по голове Дженет, когда она, плача и смеясь одновременно, припала к его груди. Как ребенок в минуту горя или радости припадает к груди взрослого...
Вот так странно, неожиданно проявилось у Дженет счастье от пробудившейся надежды.
Надежды на любовь...
- Ну перестань, ну что ты... - шептал он. - Не надо... Не бойся! Ну, как тебе не стыдно - ведь большая же девочка. Вот Дункан нас увидит - что он подумает?
А Дункан видел. Он стоял в дверном проеме и смотрел на них с изумлением. Именно изумление застыло у него в глазах - не ярость...
И ладонь он даже не подумал положить на эфес...
"О, ты делаешь успехи, ученик мой... Ничего, ты у меня еще станешь Мастером!"
Разумеется, вслух этого Конан не сказал. Он вообще ничего не произнес вслух. Только глазами знак сделал - поймав взгляд Дункана:
"Уйди! Не напугай ее..."
И, помедлив, с непривычной робостью прикрыл Дункан Мак-Лауд перед собой дверную створку, осторожно придерживая ее, чтобы не обернулась в испуге Дженет, услышав скрип петель.
Говорили в старину: много женщин бывает у воина, но восплачет по нему - лишь одна...
11
Теперь они сражались на крутом склоне - Дункан внизу, Конан сверху.
И нелегко было отражать удары, если противник может поразить тебя в любое место, а ты ему достаешь только от колен до пояса. Да еще густая, испокон веков некошеная трава затрудняет движения.
Ну что ж - воин должен уметь сражаться и тогда, когда это нелегко! Иначе - не быть ему воином...
- Терпи, терпи, ученик! Вот подойдет зима - я твои силы еще и в рыхлом снегу опробую...
- В снегу... - пропыхтел Дункан. Сказать что-либо еще у него не хватило дыхания.
- Да, в рыхлом снегу глубиной по грудь. И в холодной воде - той же глубины. А еще - в лесном завале, на каменистой осыпи... А ты как думал, ученик?
На этот раз Дункан вообще ничего не ответил. Он отчаянно пластал клинком воздух - но, показалось ему, что только ветер, поднимаемый его оружием, сам относит противника на безопасное расстояние...
А потом они уселись на этот же склон, тяжело дыша. То есть это Дункан дышал тяжело, а грудь Конана вздымалась не чаще, чем обычно.
И Дункан знал: причина - не в том, что тот оказался сверху. Во время прошлой тренировки они на пробу поменялись местами.
Результат оказался тот же...
- Неплохо, неплохо. Вчера ты при таком бое был бы пять раз убит, а сегодня - лишь трижды. Совсем неплохо!
- Трижды?!
- Да. Не спорь - я считал.
Дункан вспыхнул было от ярости и досады, но не смел спорить.
Вместо этого он потянул из ножен палаш-клеймору и внимательно осмотрел клинок. На лезвии было несколько зарубок. Две из них появились уже сегодня...
- Как бы мне такой меч, как у тебя, добыть, Учитель?
- Сейчас - тяжело... Он откован в стране, которую вы теперь называете Сипанго, и...
- Как?
- Ага, значит, вы ее еще так не называете... Но сейчас только плыть туда - несколько лет. К тому же иноземцев, "белых дьяволов", туда не пускают, согласно императорскому указу. Да и мечи - не разрешают вывозить...
- Но это препятствия - человеческие, их можно обойти.
- Можно. Но проще дождаться, когда Сипанго станут называть Японией.
- И скоро это будет?
- Через несколько сотен лет...
- Долго ждать... - Дункан с сожалением покачал головой.
Конан посмотрел на него сквозь прищуренные веки:
- Ты что, думаешь, так уж много зависит от качества стали?
Дункан в ответ кивнул даже с некоторым удивлением: как же, мол, еще?
- Ясно... Запомни, ученик мой: каждому суждено иметь свой меч, который будет сопровождать его на Пути. Но меч этот - не просто кусок металла, закаленный, отточенный и насаженный на рукоять.
На это Дункан кивнул уже без всяких колебаний:
- Конечно! Меч - это все!
- Ничего ты не понял, оказывается... Не меч есть все, а все есть меч! И твои мысли, и твое тело, и твой клинок, конечно, - все!
- А что, это не одно и то же?
- Да, значит, ты понял даже меньше, чем ничего... Ну, что тебя еще интересует сейчас?
- Многое... - Дункан вдруг оживился. Впервые его учитель обратился к нему с подобным вопросом.
- Меня интересует, сумел ли тогда я убить того, кто устроил мне первую смерть. Интересует, скоро ли нам удастся показать Фархерсонам, кто хозяин в долине Алмайне. Интересует, остался ли жив молодой Габур, которого увезли, израненного, к какому-то прославленному целителю. Потому что, если он оставил этот мир...
- И что же тогда? А, понимаю... Если умер от ран последний из сыновей Форгейма, значит, место тана...