Нет, просто об этом сказать было нельзя. Не было ничего простого и ясного – с каждым днем все становилось еще сложнее, чем казалось когда-то. Казалось бы, все можно легко разложить по полочкам и остановиться на этом – вот враги, вот друзья, которые будут помнить, вот цель, за которую стоит погибнуть... А стоит присмотреться, и сразу видишь, что враги почему-то не желают считать себя врагами, друзья сами ищут, кто бы их запомнил, и заслужили уход и память с ненавистью не в меньшей степени... Цель же – бессмысленна. И никто не станет помнить идиота за соответственный поступок.
Что ж, простых слов как-то не удавалось подобрать, пришлось обходиться сложными предложениями и, в конечном итоге, нести страшную чушь. Нести с таким видом, чтобы неуместным казалось обстебать сказанное... Даже для тех, кто без проблем может придраться к словам пострадавшего от беспредела...
Речь, конечно, о Мэлис. Вот, сидит спиной к свету с лицом страдалицы и думает, что б такого ответить. Почему-то все пытаются понять и принять то, что приходится нести, а ей – лишь бы придраться, унизить, спустить с небес и не останавливаться, пока оппонент не окажется под плинтусом. Идеальная хейтерша, прекрасная и жестокая, причем жестокая и к себе...
Мэлис явно не волновали всякие там взгляды. А было бы интересно посмотреть, как она отреагирует на Контеров дар – вдруг решит, что можно отложить собственную смерть ради того, чтобы помнить о том, что когда-то жил такой парень по имени Рингил Джайнис – вспоминать каждый раз, пересчитывая шрамы на сердце...
Рингил еле заметно улыбнулся – адресно, в сторону Мэлис, стараясь не зацепить полупробудившейся силой остальных девчонок...
Я заметила, что хейтер чему-то улыбается – и задумалась, чему именно. Явно не по поводу последних слов – Рингил, кажется, мазохистом не был, так что вряд ли предвкушал неизбежное очередное попадание в руки непредельщиков. Может, просто смеется над выспренностью собственных слов? Понятно, когда символизм напихан в песню, там ему место, а вот в непринужденной хейтерской беседе – вряд ли. Не думаю, что даже те идейные хейтеры, кои упокоились в пятом приходе, позволяли себе подобные слововыверты.
А в голове все громче звучала привязавшаяся песенка, только что исполненная товарищем улыбающимся хейтером. Первые строки – первые четыре, если точнее... И почему-то казалось, что насчет возможности любить, до сих пор оставшейся у автора, оный автор хотел рассказать именно мне. Донести, так сказать...
Рингил показался мне похожим на мое отражение в зеркале – не обычном, а том, которое могло при желании отразить мой абсолютно привлекательный вариант облика. Конечно, чтоб на меня, и собственная сила действовала... есть предохранители. Есть, да не про данную честь... Потому как природа очарования, исходящего от хейтера, была похожа на мою, но ни о каком отражении и речи не шло.
Мне захотелось одновременно двух вещей. В первую очередь – взять мелкого товарища за шиворот, встряхнуть и спросить, понимает ли он вообще, что творит... Потому как четвертой невестой в гареме этого вампирчика быть как-то не хотелось даже по игре. Не ссориться же с Ангмарской, в конце концов... Для жизни, может, и не опасно, а вот для здоровья определенно неполезно.
А ссориться придется, если я прямо сейчас последую второму велению отсутствующей души и обниму это невероятное создание природы. Потому как хочется, и хочется со страшной силой – прижать к груди, сказать, что никто его больше пальцем не тронет без моего ведома, разогнать крутящихся вокруг девчонок и попросить еще раз спеть, что угодно, но только мне...
Зачем он вообще это делает? Если понимает, конечно... да нет, без желания так не притягивают, этому гаденышу определенно хочется, чтобы я... блин, да еще пара секунд – и я его при всем гареме расцелую! Зеркальный щит, такой, как Сулмор ставила... Все, отсекло. Теперь главное – вытащить его из комнаты, потому как чистить фэйс при всем народе так же чревато, как и обниматься...
–Рингил, пошли, – я встала и двинула к двери – полуоткрытой, висящей на кажущихся сломанными петлях. Дверь эта обожала пыльно хлопать, а еще – придавливать конечности... Башня не зря считалась элитной частью общаги.
Хейтер отложил инструмент и встал. Похоже, реакция на абсолютную привлекательность проявлялась незамедлительно... Но Мэлис явно не собиралась терять голову, так что нельзя было быть уверенным ни в чем.
За дверью на сей раз оказался уходящий в никуда коридорчик. В зависимости от желания дома он заканчивался тупиком или огибал весь дом – отличительной особенностью этого места была невозможность попасть из него туда, куда нужно. Значит, возвращаться придется кружным путем... Что ж, иногда выходит лучше, чем задумывалось...
–Мэлис, – начал Рингил, пытаясь сообразить, на что может рассчитывать. И незамедлительно получил ответ – от оплеухи удалось уклониться не без труда. – Ты что?
–С ума сошел – так на меня действовать? Тебе девчонок мало? – значит, она понимает, в чем суть привлекательности... Точно, ведь ее, кажется, тоже делали беспредельщики... Но в ней никакой привлекательности нет...
Рингил присмотрелся к боевой подруге, соседке по предпоследнему плену и спасительнице... Да, сходство между ними было чисто внешним. Хейтера тянуло к Мэлис не из-за конкретной силы-проклятия, а по более абстрактной причине. Противоположности, как водится, притягиваются, и Рингила тянуло к мощным натурам – сильным, как Сулмор, жестоким, как Веледа, непреклонным, как Нора...
Мэлис олицетворяла то, чем блистали все три девчонки, а еще она не поддавалась на провокации, отчего становилась, так сказать, желанней...
–Да нет, даже многовато, – несмотря на все то, что связывало хейтера с тремя девочками, он, в принципе, мог бы обменять их троих на одну Мэлис... Только в этом было сложно признаться самому себе. Сложно – но не сейчас. – Тебя бы хватило...
–Прости, а меня ты спросил? – в серых глазах Мэл, так похожих на его собственные, сверкнули недобрые искорки. – Может, я уже морально готовлюсь к смерти, а ты мне мешаешь... И вообще – ты о девчонках подумал?
–Я спрашиваю сейчас, – Рингил прибавил обаяния. – И какое тебе до них дело?
–Я не хочу, чтобы моей смерти радовались, – как сложно говорить на языке чужой логики... Если в хейтерской модели мира я еще ориентируюсь, то уж модель идеалистов, предельно простую... не понимаю. Не понимаю и все тут. Нет, конечно, если посмотреть по деталям, то все ясно – своя смерть подается как причина для усиления горя и ненависти в мире, необходимо умереть так, чтобы ненавидели не столько тебя, сколько причину твоей смерти, остающуюся жить... Основателем был явно кто-то типа Ника Лары, точно желал отомстить посмертно...
–Ты правда думаешь, что моей будут радоваться? – ну вот, хоть думать начал, буся полосатая... Конечно, когда он вот так улыбается, хочется потакать ему во всем, как котенку, который грызет тебя за ногу – но так мило... И рука, протянутая оторвать и отшвырнуть подальше, – гладит. Скрытый мазохизм, конечно, в худшем своем проявлении.
–Не знаю, – если вот так будет себя вести – вздохнут с облегчением, причем многие... А может – и обрадуются. Например, тому, что больше некого спасать из горящих льдов и прочих неприятностей. – Скажи, ты думаешь, что я могу это решать? Все зависит от того, когда ты умрешь, как, что сделаешь напоследок, чего не закончишь, сможешь ли правильно подать народу обстоятельства... Тут можно сидеть и думать без передыху, можно в легенды влезать с ногами, можно на пиар до самого конца работать и все равно точно ничего не скажешь. Поэтому мы и ищем тех, кто нас будет помнить и ненавидеть, кажется...
–Но ведь тебе будет плохо, если я умру, – не вопрос, утверждение... И верное, до жути верное... Действительно, будет. Хоть и не как хейтеру, в целом...
–И меня тебе достаточно? – вообще-то уже говорил, что хватило бы, но в другом контексте... Блин, как же все сложно – будь у парня хоть желание героем стать, можно было бы разобраться, но Рингил считает, что ему хватает одной этой реальности.
–Если бы ты не уходила – тогда да, – как удар под дых, если честно... Я внимательно посмотрела в глаза, жутко напоминающие мои собственные, и прочла там за абсолютно Контеровским обаянием... страх за себя.
Мне стало смешно. В последний раз я смеялась так, когда после двухчасового наблюдения за сложнейшей партией в какую-то дико заумную игру выяснила, что поставлено на кон... Два товарища сражались за полнейшую фикцию, какую-то реальностную реликвию, которую проще было скопировать, чем разводить бой. И если бы народу хотя бы было интересно играть, а выигрыш был несущественным – нет, их интересовал именно результат! Помнится, вместе со мной тогда повеселились многие, включая Сулмор. Ангмарская, в присущем шокерам стиле, сделала сотню копий вожделенного приза и раскидала их по комнате, умыкнув оригинал. За оригиналом к нам потом приходили, но получили дулю. Так, кажется, этот несчастный артефакт и валяется у Сулмор под кроватью... или под столом.
В общем, ситуация очень напоминала ту, давнюю. Только в роли ненужной фикции с высоким статусом выступала моя жизнь, которой ровным счетом ничего не угрожает. В смысле, если я не захочу, а я не захочу точно. Жизнь у меня на много лет вперед запланирована... Местами плотно. И планы эти мне нравятся.
А кое-кто ведь из кожи вон лезет, чтобы позволить мне жить дальше. Готов на меня свою смерть в качестве предохранителя повесить. Или влюбить в себя. Что меня больше устроит...
–Я не уйду, – блин, тут иначе не ответишь, хоть этого ответа и ждут с нетерпением... Может, добавить горечи? – Не уйду, пока ты существуешь. Но я не смогу ненавидеть тебя за твою смерть бесконечно, моя цель для этого слишком близко...
Заумью на заумь, доумью на доумь – так и надо отдельных хейтеров бить...
Можно считать, что я победила – хотя бы по очкам.
–Понятно, – Рингил уставился в пол. – Что ж, прости за этот разговор... Мне казалось, что тебя тоже тянет ко мне...
–Не до такой степени, – сорвалось с языка честное высказывание. Да, если бы на горизонте не маячило трио личностей, коим я обязана, то есть мир обязан, а я – опосредованно, или не будь у меня совести, моих чувств к Рингилу хватило бы. И случилось бы то, что я когда-то видела в давних глюках...
Рассказать ему, что ли, про эти глюки? Про радугу, обрывающуюся в пропасть, про то, как я могла бы стать диктатором? Про будущее, которого не будет – потому, что я тогда не осталась с непредельщиками? Не позволила Дэз дать мне даже краешка власти... Дождалась официальной передачи заслуженного места и заняла его формально, но по своему желанию.
–Понятно, – повторил Рингил, развернулся и пошел в сужающийся конец коридора. На полпути пространство разомкнулось и пропустило хейтера в себя. Я осталась одна, с противным ощущением, будто что-то сделала не так.
Хотя, по сути, я была абсолютно права.
«Кажется, с ней я шел по радуге, – давние сны обычно не тревожили Рингила – даже повторяющиеся и назойливые, но один конкретный можно было подогнать под жизнь. И объяснить. – С Мэлис – похожей на меня внешне и совершенно чужой внутри...»
Сон этот последний раз соизволил посетить спящего хейтера очень давно, уже после первого расставания с коллегой. И закончился он не падением с радуги, а иначе – Мэлис ушла по своей дороге, а он пошел за ней... Дорога после того, как Мэл проходила по ней, обрушивалась в пропасть, а он все шел и шел – цепляясь за колючки и режущие грани скальных выступов, стараясь остаться незамеченным...
Конечно, она не хочет, чтобы Рингил шел за ней. Шел с ней – так вернее... Наверное, надо было предлагать раньше – но раньше была другая новизна, другая тьма... Раньше была Сулмор, которая казалась ближе и проще для понимания. Она до сих пор рядом и до сих пор остается его тьмой. С того дня... Сулмор даже ранить не хочется. Это подходит под категорию любви, в принципе подходит. А Мэлис... Ее хочется провоцировать, хочется быть рядом – и хочется, Контер побери, хочется принадлежать ей. Быть своего рода вещью – потому что она достойна такой вещи, как и достойна смерти, уже давно достойна... Да, будь у Рингила такая слава, он забыл бы и о своей тьме, и о тех двух, что сопровождают с детства...
Нет, для нее даже славы мало. Пока мало. И пока что ее не нужно держать у края – может, нужно просто быть рядом, когда она сорвется...
Наверное, поэтому изменился и сон. Они могли упасть вдвоем – он и Мэлис. Могли умереть там, у беспредельщиков. А теперь непонятно – чем все кончится. Мэл идет к своему краю, а он идет за ней, не зная, оборвется ли раньше сам...
Глупостью было думать, что его смерть удержит ее от ухода. Мэлис – величайший демон, уже Величайшая, и она нашла много демонов, способных помнить и ненавидеть. В крайнем случае она просто передаст память о Рингиле кому-то еще – так можно...
Хейтер прижался лбом к пыльным тканевым обоям. Все начиналось так легко и несложно – даже пленником быть проще... А приходится возвращаться к одному и тому же – к желанию уберечь Мэлис от того, что считается высшим счастьем, высшим достижением, шагом за рамки возможного, – от того, о чем сам мечтает.
Хейтеризм считают сумасшествием. Рингил знал это, хоть и не видел ничего «нормального». И «выздоравливать» совсем не хотел. Чужая логика могла бы обосновать необходимость спасения Мэлис, но она же изменила бы весь привычный мир. Правильнее было бы принять непонятное желание за еще один повод для ненависти, равно как и странный отказ Мэлис... Скорее, даже не отказ, а всего лишь предположение. Честный ответ – если бы исходные изменились, изменился бы и результат.
Когда-то Рингилу казалось, что он видит во сне себя. А на самом деле это была она, Мэлис... Сны даются для того, чтобы сновидцы потом ненавидели себя за то, что не поняли их.
Рингил шагнул в стену. Девяностый приход позволял демонам использовать дороги своих призраков. Призраки тоже не возражали – а идти в стене было быстрее, чем искать путь сквозь хитросплетение открытых переходов. Рингил хотел выйти к тем, кого оставил, чтобы поговорить с Мэлис. Законы кодекса позволяли – в таком смятенном состоянии нет смысла ухудшать собственную жизнь. Она и так является неплохой пищей для ненависти.
Ненависть была всегда. Она родилась раньше Рингила и всегда заявляла права на него. Он родился хейтером – значит, принадлежал ей. Принадлежал, конечно, так, как хотел сам. То есть – целиком и полностью, вместе со своей жизнью и всем, что можно было бы принести в жертву этой силе. Ненависть давала силу, но кто-то должен был использовать ее так, чтобы отдать больше взамен. Это было бы справедливо и логично. Во всяком случае, настолько, насколько в мире вообще существуют отвлеченные понятия справедливости и логики.