В 1883 и 84 гг. Я был студентом, сначала в Петербургском, а потом (с осени 1884 г.) в Казанском университете.
Посещал Университет, но больше занимался в библиотеке. С легкой руки тех, кто в конце 1882 г. меня арестовал в первый раз и в тюрьме свел меня с революционерами, у меня за эти годы образовалось много революционных связей.
Стояло глухое время. В обществе не было никакого оживления. Революционные организации были разбиты.
Тяжело приходилось литературе. Даже газета "Голос": бывшая типичной выразительницей очень умеренных оппозиционных слоев населения, была закрыта, как тогда говорили за "неуловимо вредное направление". В апреле 1884 г. были закрыты и дорогие для всей народнической интеллигенции "Отечественные Записки". В то же самое время правительство - в лице, главным образом, министра внутренних дел гр. Д. Толстого - вело систематическую, упорную борьбу с земцами.
В ответ на эти гонения народническая интеллигенция теснее смыкалась вокруг своих любимых писателей и особенно стала дорожить литературой.
В сентябре 1883 г. либеральный Петербург устроил грандиозные похороны Тургеневу. Это была политическая манифестация на улицах Петербурга, какой до тех пор в России никогда не было. Умершего писателя (25) чествовали, как оппозиционного деятеля. Катков, чтобы подорвать готовящееся чествование памяти Тургенева при его похоронах, указывал в "Московских Ведомостях" на его связь с эмигрантами и в частности на то, что он помогал деньгами эмигранту Лаврову в издании "Вперед!" Но своими статьями против Тургенева Катков только придал его похоронам еще более определенно политический характер.
Молодой революционер поэт Якубович написал и в тайной типографии напечатал горячее воззвание по поводу смерти Тургенева. Мы, молодежь, распространяли эту прокламацию.
В день похорон Тургенева я с утра был на улице. Стотысячная толпа с Варшавского вокзала провожала тело Тургенева на Волково кладбище. Рассказывают, один лавочник, увидевши, что за гробом идет такая огромная толпа, с изумлением спросил: кого это так хоронят? Ему сказали, что хоронят Тургенева, а так как он, по-видимому, не знал, кто такой Тургенев, то ему объяснили, что это знаменитый писатель.
- А что будет, когда помрет Лейкин! - заметил лавочник.
Для него не было писателя более знаменитого, чем Лейкин.
В воротах кладбища стояли полицеймейстер, кажется, Грессер, и литератор катковскoго лагеря Аверкиев. Они пропускали только по два по три человека. В толпе певчих замешался и я. Когда проходили в ворота, я вместе со всеми затянул "Со святыми упокой". Я никогда в жизни не пел, и не почувствовал под собой почвы, когда услышал свой голос - да еще в такой обстановке, да еще поющим "Со святыми упокой!" . . . Аверкиев схватил меня за плечи и сказал:
- Ну, это - не певчий!
Я вырвался из его рук и побежал на кладбище. За мной была погоня, но мои молодые ноги меня спасли. Меня не догнали. Таким образом, я смог простоять все (26) время около могилы, когда хоронили Тургенева, и слышал все речи.
В той революционной среде, где я тогда вращался, очень много было разговоров об арестах, обысках, жандармах, провокациях и т. д. Борьба с революционерами находилась тогда главным образом в руках знаменитого мастера этих дел, - жандармского полковника Судейкина - одного из самых беззастенчивых провокаторов - жандармов. В своей провокации Судейкин доходил до проектов, с помощью революционеров-террористов, убить и великого князя Владимира, и директора Деп. Полиции Плеве, и министра внутренних дел Толстого. В наиболее активной тогдашней партии народовольцев у него был свой агент- провокатор Дегаев. Благодаря ему, Судейкин в 1882-1883 гг. смог произвести массовые аресты по всей России. Но предателя вскоре разоблачили и с его же помощью в декабре 1883 г. был убит и сам Судейкин.
В конце 1882 г. Судейкин разослал по студенческим кружкам воззвание, напечатанное на гектографе. В нем от имени "Общества борьбы с террором" Судейкин призывал студентов к взаимному шпионажу. В воззвании говорилось, что это общество "благодаря обширным связям", которые оно имеет "во всех слоях", всем желающим вступить в его организацию гарантирует или прощение всех ране содеянных ими преступлений, или разрешение выехать заграницу и нуждающимся среди них будет выплачивать субсидии.
Один экземпляр такого воззвания был получен и в нашем студенческом кружке. Мы решили его отнести Щедрину в "Отечественные Записки" и попросить его откликнуться на это воззвание.
Читая воззвание, Щедрин сильно волновался и последними словами ругался по адресу не одного Судейкина, а всего правительства за такое развращение молодежи. Но когда студенты, передававшие ему воззвание, попросили его отозваться на это воззвание в "Отечественных Записках", то Щедрин безнадежно замахал руками и категорически (27) отказался что-нибудь сделать. Он указывал на то, что полиция только и хочет, чтобы воспользоваться каким-нибудь предлогом и закрыть "Отечественные Записки". Но в конце концов он все-таки просил оставить ему это воззвание.
В ближайшей книжке "Отеч. Зап.", в "Письмах к тетеньке" Щедрина мы нашли рассказ о том, как Глумов и его товарищи, пожелавшие ступить на путь благонамеренности, получили по почте письмо от клуба "Взволнованных лоботрясов". Лоботрясы им обещали простить все их прегрешения и предлагали делать взносы даже фальшивыми бумажками, так как благодаря своим обширным связям во всех слоях общества, лоботрясы могут легко сбывать их за настоящие. Я тогда же понял значение этого места в "Письмах к тетеньке".
Тогда же кто-то целиком перепечатал воззвание Судейкина, тоже на гектографе, и в конце его только добавил одну строчку: "Добровольные пожертвования принимаются в редакции "Нового времени". Суворин, не подозревая этой подделки, обрушился в "Новом Времени" на Судейкина и за злоупотребление адресом "Нов. Времени" и за все его воззвание.
Как Щедрин относился к Судейкину и вообще к охранникам и как к ним относилось все либеральное общество, лучше всего видно из слышанного мною тогда рассказа народовольца, офицера Степурина, вскоре погибшего в тюрьме.
После убийства Судейкина, в редакции "Отечественных Записок" один из известных провинциальных земских деятелей спросил Щедрина:
- Михаил Евграфович, говорят - революционеры убили какого-то Судейкина. За что убили его?
- Сыщик он был! - ответил Салтыков.
- Да за что же они его убили?
- Говорят вам по-русски, кажется: - сыщик он был!
(28)
- Ах, Боже мой! Я слышу, что он был сыщик, да за что же его убили?
- Повторяю вам еще раз: сыщик он был!
- Да слышу, слышу я, что он сыщик был, да объясните мне, за что его убили? - не унимался земец.
- Ну, если вы этого не понимаете, так я вам лучше растолковать не умею! ответил Салтыков.
(29)
Глава III.
Мои первые встречи с революционерами. - Народнические течения среди революционеров. - Мой арест в Казани. - В Доме Предварительного Заключения. В первый раз в Петропавловской крепости. - Ссылка в Иркутскую губернию. Побег из Сибири.
С начала 1884 г. революционеры стали делать новые попытки создать организацию "Народной Воли". Для этого из заграницы приехал Г. А. Лопатин и тогда пользовавшийся огромною известностью и популярностью в революционных и литературных кругах, В. А. Караулов, будущий шлиссельбуржец, бывший потом членом Государств. Думы, В. И. Сухомлин, Н. М. Салова, А. Кашинцев и др. Но еще в начале 1884 г. в Киеве произошли первые аресты членов этой вновь создавшейся народовольческой организации (Караулов, Шебалин и др.), затем были арестованы Стародворский, Сухомлин, Кашинцев, а осенью, после ареста Лопатина, по всей России произошли массовые аресты народовольцев, когда были арестованы Салова, Якубович, и вновь созданная народовольческая организация была почти целиком разбита.
В 1882-84 гг. я не примыкал ни к одной революционной организации, но все время вращался среди революционеров и оказывал им отдельные услуги, какие обычно оказывала молодежь. В своей квартире укрывал нелегальных, был посредником в революционной переписке с заграницей, устраивал свидания революционеров, доставал им средства, распространял литературу, помогал в устройстве типографий, принимал участие в печатание тайных литографированных изданий Лаврова, (30) Маркса, Лассаля, Толстого, Щедрина и т. д. Но делал это всегда на свой страх, как вольный стрелок, а не как член какой-нибудь революционной организации.
Университет я посещал редко, а целые дни проводил в Публичной библиотеке. Там изучал политические процессы и знакомился с революционным движением по газетам за старые годы, а с общественным движением - по "Вестнику Европы", "Земству", "Порядку" и т. д.
В то время в русской жизни господствовало народническое движение. Все народники одинаково признавали, что интересы народа должны быть превыше всего в жизни страны, - и что вне их в стране не должно быть никаких других интересов. Но среди народников были различные течения.
Были бунтарские течения, для которых "дух разрушения был дух созидания". Народники этого направления верили, что крестьянская революция есть революция созидательная и сама в себе несет начала нового государственного строительства. Они рисовали народ, прежде всего, как созидательную силу. "Все для народа и посредством народа" - под таким заглавием поместил свою статью тогдашний чернопеределец П. Аксельрод в "Вольном Слове", - и он выражал мнение очень многих народников-революционеров.
У других народников - у народовольцев более всего - не было уже такой идеализации народа и веры, что он сам себя спасет. Когда они говорили: "все для народа", то добавляли, как это сделал тогда народоволец, бывший потом членом 1-ой Гос. Думы, Присецкий в том же "Вольном Слове": "Все для нации и всякое дело посредством части нации, наиболее заинтересованной в этом деле".
Для третьих, среди которых не все причисляли себя к народникам, крестьянство и рабочие были частью нации, а на первом плане стояли - народ, государство, Россия, - и все русские вопросы они рассматривали не с точки зрения каких либо интересов одного класса, а всей страны - России. Они были прежде всего государственники.
(31) Отношение к народу среди русской интеллигенции ярко сказалось в одной тогдашней полемике, прочно запавшей мне в память.
В 1881-82 гг. были еврейские беспорядки. Народная толпа впервые тогда проявила по отношению к евреям свои дикие инстинкты. В этих антиеврейских беспорядках некоторые народники увидели подлинную народную волю и рассчитывали, что в будущем они смогут направить эти беспорядки по иному руслу и воспользоваться ими для своих революционных целей. В этом духе, без права на то, от имени "Народной Воли" Стефанович издал прокламацию по поводу еврейских беспорядков, где оправдывал их.
Вот в это время в "Голосе", по поводу еврейских погромов, появилась наделавшая большой шум статья профессора А. Градовского, очень умеренного либерала и талантливого публициста.
"Не разнуздывайте зверя!" - писал он. Градовский говорил о том, что, если в толпе будет разбужен "зверь", то его не легко будет усмирить и от него придется ждать больших несчастий для страны.
Статья Градовского очень сильно задела народников. В страстных полемических схватках они нередко говорили, между прочим, - и в "Отечеств. Записках", что Градовский назвал русский народ "зверем". На самом деле Градовский только предостерегал против того же бессмысленного, беспощадного русского бунта", о котором говорил Пушкин в своей "Капитанской дочке". Волнения среди народных масс, которые подготовляли эс-эры своей пропагандой среди крестьян, рабочих солдат, матросов, впоследствии неизбежно) превращались по большей частью в такие бунты. Эта эсеровская пропаганда в 1917 г. широкой волной прокатилась по России и дала свои ужасные результаты.
Статья Градовскаго произвела на меня большое впечатление. Она предостерегала от слепой идеализации народных масс и оттого, чтобы борьбу с правительством видеть в возбуждении революционных стихийных народных (32) движений, как это по большей части делали народники-революционеры.
Я продолжал оставаться горячим сторонником Народной Воли и "Отечественных Записок", но критика народничества, которая велась главным образом со страниц "Вестника Европы", а также в "Порядке," "Земстве", "Голосе" и т. д., имела на меня сильное влияние. Его я чувствовал все время, когда складывались мои политические и общественные взгляды - и до эмиграции, и во время первой моей эмиграции. Под влиянием этой критики народничества я заграницей сразу стал в оппозицию к народовольцам, как Лавров и его группа, и к социал-демократам, как Плеханов. Она же впоследствии помогла мне критически отнестись и к эсеровской пропаганде среди народных масс.
У революционеров критика народничества в "Вестнике Европы" встречала холодный прием и к ней в большинстве случаев относились даже отрицательно, но все-таки она не бесследно прошла и для многих революционеров, а в широких слоях русского общества имела сильное влияние.
Эти предостережения против болезненных надежд на революционные движения в народе и подчеркивания значения политических движений в обществе помогли мне в выработке моей программы. Я в первую очередь ставил конституционную борьбу во имя общенациональных задач и придавал большое значение интеллигенции и революционным организациям, и их борьбе. Именно поэтому-то я тогда особенно и настаивал на применении самых резких революционных способов в борьбе с правительством.