— Почему люди прибегают к колдовству?
— Глумишься?
— Отнюдь — я просто цитирую: «Почему люди прибегают к колдовству? Как защитится от враждебных чар? Как использовать опыт вековой мудрости для того, что бы испытывать финансовый успех? — магистр тайнодеяния и тайнознания, кандидат психологических наук, народный целитель Прокопеня И точка Н точка ответит на эти вопросы и обучит практическим основам магических ритуалов во время своего семинара…» Вот, сам посмотри — объявление в вашей местной газете…
— Ну и почему я должен это читать, а тем более радоваться? Ну и внешность у этого «магистра тайнознания» — ему бы для армейского спецназа семинары проводить, или хотя бы в сериале «Менты» исполнять заглавную роль…
— Но именно он написал эту отвратительную книгу — которую ты постоянно цитируешь…
— «Городскую магию»? Как интересно он мог её написать — если её написал я? Причем ещё в 1939 году… Видно, придется посетить этот семинар…
— Конечно, но раз он магистр тайнодеяния это может быть действительно интересно. То есть, если он действительно магистр тайнодеяния, на него стоит посмотреть… Знаешь, я уверен, что она тоже там будет.
— Так она ж уже есть…
— Как есть?
— Да вон лежит на столе, единственно, что обложка потрепалась….
— Я не про книгу…
Поездка в уездный город Н., была испорчена с самого начала. Прокопеня И. Н. резко втолкнул свое скромное имущество в купе, и тяжело вздохнул… Хотя, чем было возмущаться? Только крайне стесненное материальное положение заставило его опубликовать эту дурацкую книгу «Городская магия», а затем изображать Петрушку на массовых мероприятиях с гордым названием «психологический тренинг». А теперь ещё и это объявление! И, если высокие слова о магистре тайнознания и тайнодеяния все таки до некоторой степени польстили самолюбию Игоря Николаевича, то уж абсолютно беспочвенное определение «народный целитель» ставило его в один ряд с сомнительной и ненавистной ему публикой. Убежденный народный целитель настоящее бедствие на психологическом тренинге! Хуже него только истинные астролетчики!
Собственно — какого ещё текста объявления можно было ждать от «Бабушки Дарьи»? Именно такое наименование было изображено буквами, имитирующими русскую вязь, на бланках, с предложениями о проведении семинара в городе Н… Прокопеня снова вздохнул — теперь он будет пожинать плоды собственной неосмотрительности в виде разношерстной и плохо управляемых слушателей.
Оставалось только одно — мыслить позитивно.
Прокопеня снова вздохнул и принялся разглядывая длинную девицу, курившую у последнего окна полупустого вагона.
У девицы все было длинным — сапоги, пальцы, сигарета, шарф, волосы, густо наращенные ресницы, нос и даже явно накладные ногти. Короткой была только юбка из какого-то блестящего материала. Девица щелчком отбросила окурок и, оглянувшись, в сторону увлекшегося до неприличия разглядыванием Прокопени, демонстративно три раза сплюнула через левое плечо и быстро удалилась…
«Вот так незаметно подкрадывается старость…» — вздохнул Игорь Николаевич.
Итак, Прокопеня снова впал в грусть, да так сильно, что стал внимательно читать Н-скую газетенку, ту самую, в которой помещалось рекламное объявление его семинара. Газета «Деловое Заречье» имела гордый подзаголовок — «газета национальной буржуазии».
Большая часть этого низкопробного продукта была посвящена, разумеется, предвыборным баталиям. Как профессиональный психолог и практик НЛП Прокопеня отметил для себя одну агитку. «Ваш разумный выбор приблизит эру милосердия» построенная в лучших традициях шаманского заклинания фраза подкреплялась портретом некоего импозантного мужчины, — видимо потенциального депутата — не явно, но ощутимо стилизованного под культового персонажа времен застойной стабильности в исполнении Высоцкого — Глеба Жиглова.
Скоротав время за чтением, Игорь Николаевич выгрузился на перрон пункта назначения и сразу же попал в руки самой «бабушки Дарьи».
Хотя на «бабушку» эта дама походила мало — крупная тетка неопределенного возраста с ярким гримом и театральными манерами, была скорее похожа на классного руководителя или сотрудника исполкома времен тяжелого детства и ещё более не завидной юности самого Прокопени. Сложная прическа, костюм, от вида которого великая Коко Шанель воскресла бы от ужаса, и завершал этот образ непременный бант на блузе, венчавший и без того значительную грудь.
— Сокол! Вот и прибыл! Я — бабушка Дарья. Буду тебе тут в городе нашем, «бабушка» сделал широкий жест рукой, достойный оперной дивы, в сторону грязного здания вокзала и дымящих заводских труб, — что мать родная.
— Игорь Николаевич, — Прокопеня сделал над собой усилие, что бы не отрекомендоваться как «внучек», и, убрав с лацкана своего пиджака крепкую руку «бабушки», вложил в неё визитную карточку.
Рядом с Прокопений внезапно материализовался угрюмого вида субъект, решительно вырвал у него из рук кейс и обратился к «бабушке».
— Дарья Викентьевна — куда его? В СИЗО сперва или на Объект, ну на ИТУ сразу? — поинтересовался субъект бесстрастным голосом.
— Да что ты, милок, поселим сперва, потом покормим, потом к Антолий Дмитричу, а завтра лекция у него, — запричитала речитативом Викентьевна план пребывания Прокопени в городе Н.
Угрюмый субъект забросил скромный багаж вновь прибывшего в стоявший недалеко черный, не правдоподобно новый и чистый Бимер. «Хорошо живет нынче народный целитель, нам магистрам тайнознания плыть и плыть…» — грустно подумал Игорь Николаевич, устраиваясь вслед за Дарьей Викентьевной на кожаном сидении машины.
За время путешествия выяснилось, что спонсор лекционного тура Прокопени, да надо полагать, и активной деятельности самой бабули, некий замечательный, «большой души» человек, руководящий местным специальным объектом исправительно-трудового назначения, каковые по народному принято именовать «зоной». Человек этот крайне нуждается в психологической помощи именно Прокопени, поскольку пал жертвой подлых интриг недоброжелателей.
«Становится все увлекательнее и увлекательнее», — подумал Игорь Николаевич, когда за ним — сытым и расселенным, с противным скрипом захлопнулись свежевыкрашенные ворота спец объекта, а затем ещё несколько тяжелых металлических дверей и решеток. Присутствие рядом Бабы Дуси — как про себя он обозначил Дарью Викентьевну — успокаивало мало. Скорее наоборот. Прокпеня чувствовал себя как нашкодивший школьник, которого строгая классная дама, отчаявшись перевоспитать своими силами, вдет в детскую комнату милиции к суровому дяде милиционеру…
Однако сам Анатолий Дмитриевич, которого экзальтированная «бабушка Дарья» именовала не иначе как «Отцом», оказался человеком брежневской закваски — то есть веселым, хлебосольным, общительным и постоянно ностальгирующим о былом. Прежде всего, он обратил внимание Прокопени на образцовый прядок царящий вокруг, затем предложил чаю, поинтересовался степью развала государственной системы в столице и привычном извлек из сейфа бутылку коньяка. И после нескольких тостов общего характера, произнесенных на фоне причитаний бабушки Дарьи, на отрез отказавшийся от алкоголя и уговаривавшей мужчин последовать её примеру, перешел к своей проблеме.
Собственно проблема Анатолия Дмитриевича носила глобальный характер и состояла в том, что люди испортились. Испортились вместе с экологией, под дурным влиянием телевизора, Запада, разнообразных сект и шаманизма. Конечно, Анатолий Дмитриевич не был уверен, помнит ли Прокопеня по молодости лет, то прежнее, славное время. Раньше в мире существовал порядок, который присутствовал во всем — рабочие становились сперва инженерами, потом главными инженерами, а потом директорами, продавцы становились сперва заведующими отделами, потом директорами магазинов, и лишь потом начальниками трестов и баз, лейтенанты становились старшими лейтенантами, а только потом, набравшись житейской мудрости и седин дорастали до полковников, и то далеко не все. Да и преступность была иной — детишки рождались в неблагополучных семьях, потом попадали в колонию для малолетних, потом на так называемую «зону», и только потом, после многих «ходок» и судов, и опять же не все, обретали квалификацию рецидивиста, и сопутствующее ей людское уважение. А о том, что бы субъект 25 лет от роду, будь он хоть семи пядей во лбу, сознательно выбирал себе на досуге статьи УК по которым можно «стать» рецидивистом, да ещё и особо опасным, и в страшных снах никому не снилось.
И тому были причины. Ведь чем были занят ум того, прежнего уголовника? Что извлекал из его тумбочки сотрудник ИТУ? Фотографию любимой девушки на пляже в Сочи, письмо старушки матери из деревни, стихи неизвестного автора! Ну, в худшем случае — потрепанный томик Солженицына — так это было уже ЧП, за которое можно было запросто лишиться погон, да пожалуй, и партбилета…
— А что теперь? — Анатолий Дмитриевич лихо откупорил новую бутылку «конины», и с отчаянием покачал головой, — Шаманы — наркоманы, Тальтеки Шмальтеки, Вуду — Муду! Вот до чего дожили! — он наклонился и брезгливо извлек из недр сейфа и бросил на поверхность стола книжку в знакомой обложке. Прокопеня поежился. Конечно, он сразу же узнал её — пресловутая «Городская магия», автор Прокопеня И. Н. — то есть он сам…
Поток сознания Анатолия Дмитриевича был так силен, что незаметно смыл из кабинета бабу Дусю, а затем перенес самого рассказчика и его гостя в один из ресторанов города Н. — впрочем, довольно тихий и уютный. Если опустить лирические отступления, скабрезные шутки и нецензурные слова, произнесенные во время этой длинной и красочной беседы, то осталось следующее. Некий лихой молодец возмечтал о том, что бы стать рецидивистом, и с целью получить означенную квалификацию учинил бунт в какой-то колонии, но его блестящая карьера авторитета почти что оборвалась, когда он попал в учреждение, процветающее под мудрым руководством Анатолия Дмитриевича. Поскольку Анатолий Дмитриевич, которого Прокопеня про себя окрестил «папой Толей» за отеческое отношение к окружающей действительности, сторонник традиций и вообще строгого нрава, строптивый тип стал объектом дисциплинарных мер. (О характере мер Игорь Николаевич любопытствовать воздержался из-за присущей ему врожденной деликатности).
И вот тут-то для папы Толи, успешно перевоспитавшего не одно поколение бандитов и прочей мрази, и начался «настоящий кошмар». Прежде всего выяснилось что негодяй этот запросто впадает в состояние при котором совершенно не испытывает боли, и вообще теряет связь с внешним миром — транс — вот как это безобразие называется! — век бы не знать, да вот довелось, — посетовал Папа Толя.
— Да в добавок, — папа Толя оглянулся и перешел на доверительный шепот может летать… ну не летать, а как же это охарактеризовать-то… парить — в общем, находится в воздухе без внешней опоры. Конечно, звучит это довольно странно и даже глупо, но папа Толя неоднократно наблюдал это загадочное явление, причем не один, а в присутствии очевидцев — сотрудников колонии, врача из медсанчасти, своего заместителя и даже Кастанеды. (При упоминании имени великого латиноамериканца Прокопеня привлек все внутренние резервы, для того, что бы сохранить на лице серьезное выражение искреннего сопереживания папы Толиным бедам).
— И кому расскажешь про такое, и кто поверит, кто поможет? — посетовал папа Толя.
После таких событий Анатолий Дмитриевичу, конечно, ничего не оставалось, как передать социально опасного субъекта в руки медицинских работников для признания невменяемым. Что б и речи не шло ни о каких дальнейших квалификациях! — сурово подчеркнул дальновидный папа Толя. После пары месяцев пребывания в специализированной лечебнице, зловредный субъект впал в кому, и был срочно выписан, дабы не портить показатели образцовой больниц фактом своей кончины. Тут-то подлая натура поклонника «Городской магии» и проявилась во всей неприглядности.
Вместо того, что бы с миром упокоится, или, обрадовавшись выздоровлению, заняться честным трудом, тип нанял адвокатов и начал сточить письма в прессу, падкую на дешевые сенсации, и разнообразные инстанции, подобные «Международной амнистии», в которых жаловался на жестокое обращение и суровые условия содержания, лишившие его здоровья — физического и душевного. Папу Толю просто измучили разнообразные комиссии, проверки и инстанции. Но, и с этими тяготами Анатолий Дмитриевич успешно справился бы — ведь, он человек старой закалки, с любым найдет общий язык!
Так нет же — теперь пресловутый Сергей Олегович Головатин — именно так зовут неугомонного экс-уголовника — сколотил общественную организацию, нанял каких-то заезжих политологов и проталкивает в депутаты своего адвоката бывшего следователя областной прокуратуры Костика Монакова. Разгильдяя, бабника и двоечника — между прочим. Папа Толя может с полным правовом так говорить, потому что знает Костика с молодых ногтей, и в академии УВД их даже путали из-за внешнего сходства — ан, поди ж ты… Выдвигаются вот в депутаты по одному и тому же округу. Ну и конечно, Кастанеда, насмотревшись американских фильмов про окружных прокуроров и начитавшись поучительных статей в сомнительных газет, с дружками из продажной молодой генерации, всему этому безобразию потворствует! — папа Толя громко стукнул по столу ладонью, как бы поставив последнюю точку в своей печальной истории.
Изрядно набравшийся в процессе рассказа Прокопеня заплетающимся языком пролепетал, что поможет, всем, чем сможет (хотя совершенно не представлял чем именно можно помочь в противостоянии с самим Карлосом Кастанедой, доном Хуаном и воинами Нагваля и каким-то окружным прокурором!). Анатолий Дмитриевича, тоже изрядно захмелевшего, такое резюме вполне устроило, и облабзав Игоря Николаевича в обе щеки, он отправил его домой на все той же замечательно чистой машине, пообещав завтра снабдить Прокопеню уголовными делами и историей болезни мерзавца Головатина.
Действительно, как только Прокопеня, испытывая легкую головную боль после вчерашних возлияний, вышел поутру, что бы наконец-то провести семинар, его знаком остановил неприметный среднестатистический человек в штатском и молча вручил ему пухлую папку с завязками. Игорь Николаевич автоматически вложил папку в полупустой кейс и отправился проводить действо, гордо именуемое «психологический тренинг».
Вопреки опасениям Прокопени, публика, собравшаяся на тренинг, выглядела вполне ординарной и не предвещала особых хлопот. Самой бабушки Дарьи среди слушателей не было, и это вселило в Прокопеню, недолюбливавшего профессиональных народник целителей, дополнительною уверенность.
Второй приятной новостью было присутствие среди слушателей длинной девицы из поезда. Она хотела расположиться за одним столом с элегантно и дорого одетым молодым человеком. Сразу охарактеризовать молодого человека Прокопеня затруднился — по дороговизне одежды и аксессуаров, совершенно неуместным на скромном местечковом семинаре, он вполне отвечал наименованию «новый русский». А вот гордая осанка, этнический тип и черты лица заставляли использовать бесконечно широкое определение «лицо кавказской национальности». Да и вел себя молодой человек именно в соответствии с эти последним стереотипом — то есть, не вдаваясь в дискуссию с девицей, просто взял и молча перевесил её стильную меховую курточку на другой стул, и туда же переставил её крошечную сумочку. Девица обиженно захлопала длинными ресницами, но протестовать не решилась.
Освободившееся таким образом место рядом с «лицом» через несколько минут занял, стремительно вбежавший в зал, светловолосый взъерошенный паренек с огромными голубыми глазами, в которых застыло какое — то недоуменное выражение. «Прямо мальчик из Гитлерюгенда, заблудившийся в Брянских лесах», подумал Прокопеня, питавший слабость к историческим аналогиям. И перешел к семинару.
Единственным фактом, омрачавшим мирное течение тренинга, были глупые вопросы, которые начал было задавать Игорю Николаевичу упитанный неприятный мужик лет пятидесяти. Баланс растительности на его голове достигался за счет реденькой бороденки а-ля Солженицын, уравновешивавшей глобальную лысину на лбу. Итак, мужик поинтересовался — хотя к теме семинара вопрос не имел ни прямого, ни даже косвенного отношения, чем тайнодеяние отличается от тайнознания? Прокопеня, как опытный психолог, решил пресечь любопытство, на корню задав мужику встречный вопрос:
— Вы по роду деятельности кто?
— Поэт — песенник, — бесхитростно ответил мужик, не ожидая подвоха.
— Вот и осознайте — поэт отличается от песенника так же, как тайнознание от тайнодеяния, — скаламбурил Прокопеня. Шутка, довольно неудачная, даже по мнению самого автора, нашла живой отклик среди слушателей. Особенно искренне и долго смеялся «новый русский с лицом кавказской национальности».