— Сильно сказано! — Сергеич пожал мужественную руку прокурорского работника, Прокопеня тоже улыбнулся. Он ощутил, что дело изобличения бабы Дуси попало в надежные руки.
Новый день начался практически так же, как закончился предшествующий. То есть с пронзительного женского крика.
— Сережа… Сережа… Сережа… — на распев кричал какой-то знакомый женский голос.
Возвращаться к реальности не хотелось… Прокопеня обвел глазами аккуратный гостиничный номер, взглянул на часы — было около семи утра:
— Кто я? Где я? Зачем я здесь? Какова моя цель? Есть ли у неё позитивные последствия? — задал себе Игорь Николаевич стандартный набор вопросов из психологического тренинга, но смог ответить только на первый и то не вполне уверенно, и подошел к окну…
Кричала давешняя пышечка-банкирша, несмотря на солнечное утро и практически наступившую весну на ней было норковое манто, небрежно наброшенное прямо на что-то черное и кружевное — не то пеньюар, не то ночную рубашку. Из дверей гостиницы появился молодой человек, черный костюм и наушник выдавали в нем представителя секьюрити, взял даму под локоть и завел в отель.
Любопытный Прокопеня, как выяснилось он спал не раздеваясь, решил выйти в коридор, что бы осмотреться на местности и прямо в дверях номера столкнулся с Алом. Действительно Джеймс Бонд — усмехнулся он про себя — безукоризненно одет в черный пуловер с эмблемой Ротари — клаба и шелковый шейный платок, тщательно выбрит и совершенно не возмутим. Только бледность и синеватые тени под глазами напоминали о долгой вчерашней ночи.
— Похоже, что-то стряслось, — Ал жестом пригласил Игоря Николаевича следовать за ним.
Комната, куда они вошли, служила конференц-залом. В центре стоял длинный стол, обрамленный кожаными креслами. На его удаленном краю просматривал какие-то бумаги и попивал что-то из большей расписанной иероглифами фарфоровой чашки Сергеич, на другом краю стоял поднос с фарфоровыми чашечками поменьше, в них был кофе, одну из них Ал передал Прокопени, другую взял сам…
К запаху кофе в комнате примешивался терпкий запах каких-то явно дорогих духов. Его источала шуба банкирши, сама же Нелличка тихонько всхлипывала в кресле где-то по середине комнаты, отирала слезы гостиничным полотенцем и безнадежно протягивала свободную руку с унизанными колечками пухленькими пальчиками, в сторону Сергеича:
— Что же теперь делать? Ну что? Куда он мог деться? — причитала она сквозь слезы.
Сергеич посмотрел на даму, потом на прихлебывавших кофе мужчин, поднял одну бровь и с подчеркнутой серьезностью объяснил ситуацию:
— Монаков… Исчез. Растворился в воздухе. Грустная, но поучительная история.
Неличка наконец обратила внимание на свежих слушателей и запричитала с новой силой, повторяя рассказ о происшествии:
— Костенька вчера от меня вышел на минутку… — дама всхлипнула, за… за… за хлебом, и нету… Я его проводила до лифта… Хотела в окно ему помахать, а он так из подъезда и не появился, и не вернулся… Только вот плащ остался, — действительно, в соседнем кресле лежал плащ Монакова.
— Надо, видимо, в милицию обратиться, — Ал, неординарное предложение исходило именно от него, вынул изо рта жевательную резинку, прилепил к чашке и теперь внимательно разглядывал этот авангардный шедевр, а Прокопеня чуть-чуть не обжегся кофе и закашлялся…
— Лучше уж сразу, в прокуратуру — так надежнее, — Кастаньеда, уже в партикулярном платье, вошел тихо и успел услышать «грустную историю». Говорил он тоже совершенно серьезно, только покраснел и сильно сопел.
— Пусть уж лучше Сережа по своим каналам поищет, — любвеобильная подруга покойного авторитета не доверяла официальной власти.
— Всенепременнейше. И доставлю к вашим ногам, вызовите Нелличке Владимировне такси… или пусть из ребят с охраны кто-нибудь её отвезет домой — а то у неё стресс, — Сергеич опустил бровь, и уже с трудом сохранил серьезность.
— Ой, Сережа… Спасибо тебе. Ты меня просто спас, ну ты мне сразу ведь позвонишь, да????? — Нелличка написала на ближайшем листке номер телефона, протянула Сергеичу и была уведена — все так же под локоток кем-то из охраны… После чего Ал иронично улыбнулся, а остальные с облегчением рассмеялись.
— Ну Монаков, ну гусар! Помнишь, на прошлый новый год мы его с мусорным ведром, в тапочках около дома подобрали и на дачу к Ярцеву поехали. А его дамочка тогдашняя все телефоны в милиции побила, до шефа моего дошла даже… Сан Саныч вспомнил прецедент и снова засмеялся. Где-то в недрах плаща Монакова зазвенел мобильник.
— Вот красавец, хоть бы трубу взял с собой…
Сергеич вдруг как-то резко перестал смеяться, и хотя глаза его были по-прежнему широко открыты, стали чужим и отрешенным. Он механически чиркнул спичкой и прямо от одного огонька прикурил и зажег индийскую курительную палочку в подставке на столе, стал всматриваться в дым и говорить чужим и каким-то далеким голосом:
— Я вижу как он выходит, целует ей ручку, говорит что вернется быстро и плащ ему не нужен, садится в лифт… там много этажей, он нажимает кнопку самого верхнего… А дальше я его не вижу… вообще ничего не вижу — все пустое и холодное какое-то… — Сергеич вернулся из своего внутреннего космоса и выглядел совершенно ошеломленным, — ну зачем ему было ехать вверх, если он хотел в машине взять презервативы?
— Не знаю, я лично в кармане брюк их ношу — все ещё веселился Сан Саныч.
— Надо бы отменить сегодняшнюю пресс-конференцию на всякий случай. Пусть мужики поищут его… по местам боевой и трудовой славы… — Сергеич быстро отдал соответствующие распоряжения. Сан Саныч отсмеялся, вздохнул, погрустнел, снял и протер очки.
— Н-да… что-то варится не адекватное… Ал, а я вот к тебе пришел челом бить. Ну, помоги — ты ж с Интерполом решаешь? Ну, в смысле можешь ведь узнать, что там и как… А то, такое ощущение что у нас какой-то оазис международного терроризма в городе! Шефа выстроил сам министр, да ещё и среди ночи, что бы мы все дела бросили и суетились — этой спецуре — ну спец бригаде — столичной всестороннее помогали. Так никто ж не говорит в чем помогать!!! А Мангушь наш главный НКВДист улегся — ведете ли в кардиологию. Он у нас вообще такой чуть что в больнице отлеживается, — Кастаньеде видимо серьезно досталось от начальства за вчерашнее совещание, и сейчас он надеялся при помощи Ала как-то замять конфликт.
— Я представляю независимый экспертный институт, и Интерпол к нам крайне редко обращается. Но, конечно могу запросить — хотя получу только довольно общую, официальную информацию.
— Да хоть какую! Вот визитка этого клоуна, — воспарял духом Кастаньеда и протянул белый картонный прямоугольник. Ал вытащил из под бумаг на столе ноутбук, взял карточку и быстро, сосредоточенно защелкал по клавишам.
Сан Саныч обратился к Прокопени, и снова протер очки:
— Доктор, я тебя вчера в суете толком даже не поблагодарил. Спасибо! Ты мне, наверное, жизнь спас, когда я майора получил! — мужественный следователь крепко пожал руку Прокопени, который лихорадочно пытался вспомнить при каких обстоятельствах он раньше общался с носителем почти знаменитой фамилии… Сан Саныч продолжал:
— Вот получил майора, радоваться надо — а мне так было скверно, и такая депрессия навалилась. Прямо хоть вешайся! Думаю, повешусь — не получится, хотя бы попробую! Потом решил Головатину позвонить — узнать. Он же все таки почти полгода в психиатричке пролежал. Порядки их знает. Ну, думаю сейчас выясню если ж не получится — снимут ли с меня погоны за это, на дурочку свезут сразу или нет, и как оно там вообще, у кого какие в психиатрии тяги имеются… Кастаньеда не то патологически переживал за целостность своих погон, подтверждая крылатую фразу о том что «мужик без погон — как собака без клички», то ли просто был предусмотрительным человеком. Прокпеня чувствовал что-то вроде зубной боли — он уже знал что без «Городской магии» в этой истории не обойдется.
— А Сергеич у нас тоже молодец конечно, — вытащил твою «Магию», нашел там один заговор…
— «От Тоски Душевной», — продолжал повествование уже сам Сергеич, — надо нашептать на пустую консервную банку «Что бы тебе пусто, а мне — густо», столько раз, сколько исполнилось человеку полных лет и закопать её на кладбищенской земле — после полудня, но до захода солнца.
— Полный бред, — прокомментировал текст Кастаньеда — представляешь, как я — в новой форме, на мусорнике банку эту искал? Еще хорошо, что Сергеич, человек твердый, и меня за руку прямо на кладбище отвел. Но, хотя я и не могу до сих пор понять почему — стало действительно легче, и на душе и по работе, ИО начальника отдела назначили! А до этого приказ пол года валялся в кадрах, у нас же в кадрах полный отстой творится! — карьера была самой актуальной темой для Сан Саныча, и он уже набрал в грудь воздуха, что бы поведать о бюрократических перипетиях своего назначения на должность. Но тут Ал оторвался от дисплея и задал уточняющий вопрос:
— Сан Саныч, у вас в юрисдикции имели место хищения значимых культурных ценностей?
— Да ты что Ал — откуда? У нас культурные ценности если и были когда-то, то их ещё при коммунистах фарцовщики на джинсы обменяли! — возмутился Кастаньеда.
— Кристиан Ван Нотен — специалист отдела по поиску и возврату похищенных культурных ценностей. Именно так охарактеризована его официальная должность. Информации о командировке в Россию или какой-то совместной акции с русскими в настоящее время среди доступных мне ресурсов нет. Он занимает довольно высокое положения в иерархи Интерпола, несколько раз выезжал в Россию — в 1998, 2000 годах. Учитывая особенности вашей страны, возможно сейчас, кто-то недобросовестно пользуется его документами, раз нет прямых и явных причин для его пребывания в Н-ске, — Ал проявил вызывающую уважение бдительность, — Опиши его, пока перешлют фото.
Описание сделанное Кастаньедой больше напоминало милицейскую ориентировку:
— Без особых примет. Примерный возраст от 27 до 35 лет. Рост от 170 до 175 сантиметров. Среднего телосложения. Волосы светлые, прямые редкие, зачесаны назад, с проседью на висках. Уши среднего размера правильной формы, прижаты черепу. Лоб узкий, брови светлые, глаза серые, глубоко посаженные, ресницы белесые, нос прямой, тонкий, заостренный, губы тонкие, подбородок острый, раздвоенный…
С каждым словом перед глазами Прокопени все ярче и ярче всплывал образ неприметного человека, передавшего ему папку на завязках с делом Головатина в злополучное утро бесконечного вчерашнего дня.
— По-моему этот тип мне вчера утром отдал паку с делом Сергеича, неуверенно сказал Прокопеня.
— И где? Дело в смысле — полюбопытствовал Сергеич.
— Да в кейсе у меня лежит…
Ал, как всегда невозмутимо, поинтересовался:
— Сергеич, что у тебя имеются в личном владении, пользовании или распоряжении культурные ценности?
Головатин на минуту задумался, и начал перечислять:
— Деньги — мусор, слава — дым… хотя — вообще есть одна вещица… — он приподнял свитер, и вытащил из своих брюк ремень, если это можно было так назвать. По сути, его своеобразный пояс был составлен из монет, приблизительно одинакового диаметра, каждая из которых была с двух сторон просверлена и соединена с соседними тонкой проволочкой, и являлась отдельным звеном цепочки, образовывавшей пояс. Две монетки были надпилены примерно до середины, составляя импровизированную пряжку. Все они были очень разными — некоторые выгладили совсем старыми и потертыми, с поврежденными краями, некоторые сохранились несколько лучше. Сергеич передал этот диковинный арт-объекта Алу. Тот внимательно осмотрел пояс и прокомментировал:
— Монеты очень разной степени сохранности и разную ценность представляют, плохо, что они просверлены. Надо просмотреть нумизматические каталоги — я же не в этой области эксперт, возможно, среди них есть действительно ценные. Но, по моему предварительному впечатлению, это не большая культурная ценность. Общая стоимость вряд ли превышает 15 тысяч.