— Салям алейкум, бижу, — приветствовал его Берл, зажимая Селиму рот одной рукой, в то время как другая решительно ухватила беззащитные гениталии «электрика», грубо скомкав их в один болящий комок. — Ну я тебя прямо обыскался, а ты тут, оказывается, чистописанием занимаешься.
Селим пискнул по-мышиному.
— Тише! Будешь шуметь — оторву. Понял? — предупредил Берл, для наглядности дернув рукой с зажатым в кулаке селимовым хозяйством. Селим отчаянно закивал, вращая глазами и мыча что-то в берлову ладонь. Берл передвинул руку со рта на загривок. Со стороны они должны были выглядеть двумя беседующими приятелями, которые нежданно-негаданно повстречали друг друга и отчего-то забыли расцепить крепкое дружеское рукопожатие.
— Селим — хорошо! Убивать Селим — нет! — тут же горячо зашептал «электрик», демонстрируя свои познания в английском и приподнимаясь на цыпочки, чтобы облегчить режущую боль в мошонке.
— Тогда так, — решительно сказал Берл. — Селим — хорошо, Селим — жить. Селим — плохо, Селим — мертв. Понял?
— Понял! Понял! Селим — хорошо! Понял! — отчаянно закивал Селим, добавляя к редким английским словам бурный поток непонятных клятв и заверений.
— Ладно, верю, — смилостивился Берл, разжимая руку. — Пошли. Только штаны застегни…
Они обогнули барак и вышли на плац, направляясь в сторону стоянки. Селим ковылял на полусогнутых, поминутно шмыгая носом и кося глазами во все стороны одновременно. Берл уверенно подталкивал его вперед, многозначительно поглаживая шейные позвонки.
— Не трусь, бижу, прорвемся… И не будь таким букой, поздоровайся с часовыми, ну!.. как я, смотри… — Берл помахал рукою часовым у ворот. Те после небольшой паузы помахали в ответ и что-то крикнули Селиму.
— Отвечай, сволочь, задавлю! — прошипел Берл зловеще и сжал селимову шею. Тот вздрогнул и поспешно ответил. Без помех они пересекли плац и вошли на стоянку.
Берл открыл дверцу грузовика:
— Садись.
«Электрик» отрицательно покачал головой. В глазах у него стояли слезы.
— Нет, — сказал он. — Ты обещал. Селим — хорошо, Селим — жить. Обещал…
У Берла не было времени на споры. Коротко размахнувшись, он влепил Селиму пощечину и за шиворот запихнул в кабину.
— Обещал, обещал… — пробурчал он, заводя двигатель. — Мало ли кому что обещают на войне? Ты прямо как ребенок, бижу… а еще садист называешься…
Селим заплакал. Захлебываясь слезами, он бормотал что-то по-боснийски, и в его плаче было больше обиды, чем страха. Берл плюнул с досады.
— Да отпущу я тебя, черт с тобой! Отпущу! Но не здесь же, сам подумай… вот в лес заедем и выкину тебя из кабины. И не реви ты как белуга!
Он уже выезжал со стоянки, когда в лагере завыла сирена. Ага, видать, нашли своих горе-следователей…
Берл заложил широкий вираж по плацу, набрал скорость и понесся к воротам. С вышек ударили пулеметы. Пригнувшись, Берл выжал газ до предела. Грузовик миновал ворота, как будто их там и не было, вынеся на капоте обломки досок и колючую проволоку. Подпрыгивая на кочках, машина понеслась к мосту. Пули продолжали стучать по кабине. Звякнув, разлетелось ветровое стекло. Берл почувствовал толчок в ногу — ранили-таки, гады! Грузовик влетел на темную деревенскую улицу, и выстрелы прекратились.
— Ушли мы, садист, ушли, дорогой! — азартно закричал Берл, направляя машину на мост. — Эх, садистушка! Везучие мы с тобой, честное слово, везучие!
Селим молча трясся на пассажирском сиденье. Он перестал скулить и шмыгать носом; на искаженном лице его застыл смертельный ужас.
На освещенном мосту они схлопотали еще несколько очередей. Промчавшись через деревню, Берл въехал в лес и остановил машину.
— Все! — торжественно провозгласил он. — Вылезай! Обещал так обещал… Что со мною — сам не понимаю. Никого не отпускал, а тебя, гниду последнюю, садиста, палача… а может, все-таки шлепнуть, а? Да шевелись ты, погоня не ждет!
Но Селим молчал. Он был мертв, мертвее мертвого. Пулеметная очередь вошла ему в правый бок; так что не сиди он там, сбоку…
«Э-э, брат, — подумал Берл печально. — Да ведь ты мне жизнь спас… Ладно, делать нечего, давай пересаживаться.» Он усадил мертвеца на сиденье водителя, вывел грузовик на относительно прямой участок дороги, разогнал, стоя на подножке, и соскочил. Дальше ехать было невозможно — блокпост. На ходу, углубляясь в лес, он осмотрел свои ранения. На счастье, ничего серьезного — царапины на бедре и левом плече… Надо бы перевязать, но времени на это не оставалось. Погоня уже шумела вовсю. Он слышал, как справа впереди встретили пулеметным и автоматным огнем его неуправляемый грузовик, и порадовался последней услуге, которую оказал ему «электрик» Селим. Потом со стороны дороги послышался шум многих автомобильных моторов. Погоня и впрямь завязывалась нешуточная.
Берл продвигался быстро, насколько это позволяла ему раненая нога. Дороги не выбирал — тропка так тропка, прогалина так прогалина — не время осторожничать. Если уж суждено погибнуть от мины, то пусть так и будет. Все лучше, чем смерть от пыток. Вторично попадать в плен живым он не намеревался. Судя по звукам справа, Берл миновал второй, ханджарский блокпост. Интересно, обнаружили ли они гольф? Вот сейчас и узнаем… Если обнаружили, то можно стреляться сразу, на месте. Пешком ему из этого леса не выбраться и спрятаться негде. Лесок, хоть и густой, но небольшой; такой прочесать — раз плюнуть. Пока что окружат со всех сторон, а потом дождутся рассвета и — вперед…
Но даже если бы и на машине, то все равно непонятно, как отсюда выбираться. Вся эта чертова округа — как лес; кустов много, а спрятаться негде… Люди чужие, враждебные, язык чужой, непонятный. И связи никакой, так что помощи ждать неоткуда. И оружия — кот наплакал, бородатый кот Абу-Ахмад: ржавый пистолетишка да две обоймы. Дрянь дело, бижу, что и говорить…
Пыльная крыша гольфа вынырнула перед ним из кустов неожиданным подарком судьбы, и Берл обрадовался ему как родному. Гольф тоже не скрывал облегчения — он провел в лесу три четверти суток и уже почти не надеялся выбраться из этой кочковатой ловушки, полной незнакомых звуков и запахов. Разве тут место уважающей себя машине? Машина живет на шоссе, на его серой ласковой ленте, такой гладкой и логичной, расписанной, словно индеец, красивой бело-желтой боевой раскраской, управляемой грозными знаками и величественными светофорами, восхитительно пахнущей бензином и машинным маслом.
Скорее бы туда добраться… Одно его беспокоило: как этот сумасшедший хозяин собирается выбираться на дорогу по кочкам, да еще и в полнейшей темноте? Так ведь недолго и на брюхо лечь, а то и — страшно подумать — ось поломать! Берл почувствовал сомнения своего единственного напарника.
— Не боись, лошадка, — сказал он, заводя мотор. — У меня память на дорогу абсолютная. Как заехали, так и выедем. Вот смотри: сначала никуда не крутим, а потом — резко влево…
Если бы несчастный гольф мог закрыть глаза, то он бы так и сделал. Но закрывать было нечего, поскольку этот идиот даже не включил фары! Проваливаясь в ямы, они каким-то чудом вырулили на проселок и, все так же не зажигая света, медленно двинулись в сторону грунтовки, смутно белеющей впереди.
Как правило, сонная и безлюдная, грунтовка казалась ошалевшей от интенсивности движения, необычной в этот предутренний час. Похоже, что и в самом деле завязывалась большая охота — с засадами, загонщиками, густым оцеплением и поисковыми собаками. Пока Берл осторожно преодолевал последние три сотни метров, отделявшие его от полотна дороги, по ней проехали два грузовика и несколько джипов. Как будешь выбираться, бижу?.. Сидя в машине и выжидая удобного момента для рывка на грунтовку, Берл вдруг почувствовал, что сил у него осталось совсем немного, и удивился этому обстоятельству. Такое с ним происходило крайне редко.
А впрочем… чему тут удивляться? Вот уже сутки, как он работает в состоянии предельного напряжения: преследует, убегает, сражается, убивает. Сутки без сна и без еды. Удар, только чудом не раздробивший череп, но оставивший после себя тупую ноющую головную боль. Печень, отбитая этим гориллообразным Хасаном. Потеря крови от двух ранений — легких, но непрерывно досаждающих. Не так уж мало набирается, правда, Яшка?
Яшка презрительно сплюнул сквозь зубы. Он сидел тут же, на заднем сиденье, и Берл видел в зеркале его насмешливые глаза. Яшка молчал. И правильно, все и так понятно, без слов. Нечего скулить, как потерявшийся щенок. Работать надо, вот что. Мимо со стороны лагеря проехал грузовик. Берл подождал, пока он скроется за поворотом, включил фары и выехал следом.
— Ты вот чего не понимаешь, Яшка, — сказал он, глядя в зеркальце. — Мне отсюда и здоровому-то не выбраться… Они ведь уже целую армию подтянули, а к утру так и вообще вся Босния мне на хвост сядет… вместе с Албанией и дружественным Косово.
— И даже большие люди из Стамбула… — напомнил Яшка и подмигнул.
— Во-во… — улыбнулся Берл.
Этот Яшка ухитрялся находить смешное даже в самой серьезной ситуации. Лес кончился. Грузовик впереди включил правый поворот перед выездом на шоссе. Берл прибавил газу, чтобы успеть приблизиться к нему вплотную — на случай блокпоста в конце грунтовки.
«На случай…» — все еще на что-то надеешься, бижу? Так тебе они и оставят этот перекресток без охраны… Выезд на шоссе блокировался сразу тремя «лебедиными» джипами. Завидев свой грузовик в сопровождении второй машины, солдаты свернули гармошку с шипами, перекрывавшую дорогу, и Берлу удалось выскочить на асфальт невредимым. Дальше маскироваться уже не имело смысла. Дорогу на юго-восток, к Сараево, плотно закрывал грузовик, и поэтому Берлу не оставалось ничего другого, как свернуть налево, в противоположную сторону. Высокий парень в черном шагнул навстречу, предостерегающе поднимая руку. Берл резко нажал на газ и рванул вперед. Не успев отпрыгнуть, «лебедь» прокатился по капоту, мелькнули ноги в красиво зашнурованных армейских ботинках — ветровое стекло треснуло, но устояло.
Пригнувшись и бросая машину из стороны в сторону, Берл ускорился. Вслед загремели выстрелы… Поздно, гуси-лебеди, этот раунд тоже за мной… Сколько их еще будет, таких раундов? В отличие от обычного боксерского поединка, этот бой велся без ограничений и без подсчета заработанных очков, так что берловы враги могли позволить себе проиграть сколько угодно промежуточных раундов. Для общей победы им было вполне достаточно выиграть один — последний. В зеркале заднего обзора Берл видел, что джипы рванулись следом. Догнать-то они нас не догонят, не так ли, лошадка? Но и с дороги свернуть не дадут. Так что весь вопрос заключался только в том, где они поставили следующий блокпост… Там-то наверняка уже ждут; там-то, судя по всему, и завершится наша славная эпопея. Вот так-то, Яшка…
— Я ведь предупреждал… — сказал Яшка с заднего сиденья. — Я ведь говорил, что живым тебе не уйти. Шансов не было. Не было и нету. Один ты, вот какая штука. Если бы мы вдвоем были, тогда другое дело. Если бы ты тогда, на крыше…
— Заткнись! — проревел Берл. — Нашел время…
Гольф несся по пятой магистрали в сторону Травника. Наконец-то он был в своей стихии — на ровном асфальте, и впереди ничего, кроме дороги. Он любил скорость, любил уходить первым из-под светофора, оставляя позади надменные вольво и мерседесы. Он был легче, проворнее, быстрее… он был лучше, вот что!.. он был лучше всех! Конечно, у всех этих дорогущих монстров на приборных щитках понаписаны всякие заоблачные числа, близкие к скорости самолета; но, господа, давайте спустимся с небес на землю, нам ведь не летать, а ездить — помните, господа? — кто ж вам даст разгоняться до трехсот, даже на самой крутой автостраде? Никто не даст, а значит, и говорить не о чем.
Гольф всегда твердо верил, что, попадись ему настоящий водитель, никакие супертачки не смогут его опередить. Ни в жизнь. Но с водителями, как назло, никак не сходилось. За те два года, что он помнил себя в качестве самостоятельного транспортного средства, кто только ни садился за его многострадальный руль — и бесшабашные женщины, и осторожные мужчины, и прыщавые подростки — и никто, это ж представить себе — никто — даже близко не подходил под определение настоящего водителя.
Больше всего гольф не любил подростков. Эти просто обращались с ним совершенно неподобающим образом. Занятые исключительно собственными проблемами, они в принципе отказывались видеть в чем-либо или в ком-либо, кроме самих себя, индивидуальный объект, заслуживающий сочувствия и понимания. Можно подумать, что проблемы у них были какие-то необыкновенные! Как бы не так! Доехать до бара, обкуриться в лесочке, потрахаться на заднем сиденье — и все. Последнее гольф ненавидел в особенности — из-за повышенной нагрузки на рессоры. Он решительно не понимал, почему нельзя заниматься этим делом на специально предназначенном бесколесном устройстве, именуемом кроватью? Иногда подросткам попадала вожжа под хвост, и они, зарядившись наркотой и алкоголем, устраивали бестолковые и неумелые гонки, после которых у гольфа оставалось лишь чувство досады, как из-за участия в дурацкой клоунаде.
Мужчины, как правило, ездили осторожно и умело. Из некоторых вполне мог бы получиться достойный партнер, тонко чувствующий руль, сцепление и тормоза… Но, увы, одного чувства тут мало. Для настоящих отношений необходим еще и темперамент, а с этим гольфовым мужчинам как-то не везло. Женщины были самыми интересными водителями из-за своей потрясающей непредсказуемости. Поначалу гольф не понимал: как это можно, показав левый поворот, свернуть вправо? Потом, привыкнув, он обнаружил, что и это нельзя считать правилом. Женщины были коварны. Они могли, усыпляя бдительность гольфа, четверть часа медленно ехать вдоль тротуара, как будто выбирая место для стоянки, а потом вдруг неожиданно рвануться вперед, тараня ни в чем не повинную переднюю машину. Забавнее всего было слушать, как затем, мило улыбаясь, гольфова водительница объясняет потерпевшему, что «перепутала газ с тормозом». Слыша это, гольф обычно ухмылялся. Он-то точно знал, что ничего она не перепутала. Просто женщины всегда действуют сообразно настроению, вот и все. И если именно в тот конкретный момент возникло настроение посильнее нажать на газ, то так оно и будет, причем вне всякой зависимости от внешних обстоятельств — неужели непонятно?
Короче говоря, женщины представляли собою неразрешимую загадку. Погруженные в свой сложный, таинственный мир, они были безнадежно далеки от гольфовых спортивных амбиций. Умные и чувствительные, они наверняка могли бы стать замечательными партнершами — теми самыми, настоящими… Но гольфу всегда казалось неудобным отвлекать их своими мальчишескими фантазиями. Собственно говоря, он уже почти смирился с тем, что проживет свою недолгую автомобильную жизнь, так и не реализовав заложенных в нем возможностей — что ж поделаешь, не судьба. Но о старости тоже думать пока не хотелось — какая, к черту, старость с тридцатью тысячами на спидометре!
Этот новый хозяин, подобравший его на сараевском вокзале, поначалу ничем особенным не отличался от обычной, надежной, но скучной категории водителей-мужчин. Вел уверенно, не торопясь, вовремя переключая передачи, чутко реагируя на сцепление и не увлекаясь тормозами. Приключения, по большому счету, начались во время утренней поездки от травникского дома на реке до рыночной площади. С одной стороны, непоследовательность действий чем-то напомнила гольфу женщин; с другой — у парня проявилась какая-то прежде не свойственная ему лихость в ускорениях, в манере торможения, в разворотах юзом, на грани заноса. Так с гольфом еще никто не обращался. Сначала это даже рассердило его, в особенности когда пришлось съехать с асфальта на грунтовку, а потом и с грунтовки на лесной проселок. В подобную глушь гольф заезжал до этого только с подростками на предмет обкуриться и потрахаться.