- И то правда, - произнес амбал помоложе. - Ладно, дядя, вот тебе еще два червонца, как обещано. Чтоб не думал, что все сплошь жулики. А сам, смотрю я, жу-улик.
Он щелкнул Кузьмичу по носу пальцем, и оба они, переговариваясь, направились к автобусной остановке.
Нос болел минуты две, потом прошел. Если бы он не был постоянно красен и раздражен, глянцев на конце, прошел бы раньше, а так зудел, паразит. Но это всё было дело десятое. Главное, что на халяву удалось сшибить сто сорок целковых...
Сообщение, которое привезли из Лыкова Шурфейс и Джадфайл, повергло суперсыщиков в шок. Выходит, Попов уже ушел. Прохлопали ушами, проворонили, прошляпили. Надо было сразу, прочухавшись после сокрушительных ударов лабазника Толяна, уничтожить дом. Тогда еще спутниковая система была под контролем виртуалов.
Какая тяжелая ночь, какая неблагодарная тяжелая ночь. Уже из будущего грозил пальцем Его Высочество Фраст.
Оставалась месть. Может, хоть это как-то умилостивит Его Высочество. Может, почуяв нависшую над семьей опасность, Попов досрочно вернется из командировки? И тогда Его Высочество успеет разрубить узел. Он без всякого сомнения и так успеет, но без лишних потерь, лишней спешки, лишней траты сил, а главное - не торопясь и с достоинством...
В одиннадцать часов доступ к телу был открыт.
Коричневый полированный гроб утопал в цветах, крышка над изголовьем была распахнута, открывая до пояса наряженного в новую форму Валерия Михайловича Скоробогатова. Вторая крышка была не просто закрыта, а искусно, без следов на полировке, заколочена гвоздями. Ноги Скоробогатова под нею были туго стянуты плотной кордовой лентой и намертво соединены с гробом пятью наложенными сверху стальными скобами, которые были привинчены ко дну гроба могучими ботами.
Руки Валерия Михайловича были прибинтованы к торсу, а бинт пропитан гипсом. Получился своего рода каркас, из которого выглядывали лишь кисти со сплетенными пальцами. Кстати, пальцы были склеены специальным клеем, так что не раздерешь.
Конечно, пришлось повозиться с формой, распарывая, подгоняя по месту, а потом прихватывая её на нитки и булавки так, чтобы и сомнений не возникало в целостности. Портниха, которой было хорошо заплачено за работу, а главное - за молчание, старалась не дотрагиваться до твердого, как камень, мерзлого тела, но когда случайно дотрагивалась - вздрагивала, ощущая могильный холод.
Тело было обложено льдом, сам же гроб поставлен на спецплиту, охлаждаемую фреоном. По жаркой погоде, а опять с утра была жара, находиться рядом с гробом было даже приятно, от него веяло прохладой, пропитанной густым ароматом хвои.
Народу в зале было на удивление много. Часть из них несомненно влекло любопытство - как же, такой молодой, обласканный судьбой, и вдруг на тебе, помер, может кто из публики шепнет - от чего помер-то, другая часть пришла и толклась сейчас в зале с единственной целью - прорваться на поминки, но основная масса Скоробогатова знала и пришла затем лишь, чтобы попрощаться.
Вера с Костей сидели на стульях в двух метрах от гроба. Вера ничего не знала и слава Богу, что не знала. Ларин настрого предупредил всех своих - Вере ни полсловечка. То, что с похоронами спешка, увы, так надо. С телом происходит крайне редкий, неприятный и скоротечный процесс, так что сразу после прощания тело повезут на кремацию.
Валерий Михайлович лежал в гробу, как живой. Казалось, вот сейчас он глубоко вздохнет, откроет глаза и скажет: "Какого черта? Я категорически возражаю". Как-то не верилось, что с телом происходит какой-то непонятный процесс. Не хотелось верить. Впрочем, Вера понимала, что Ларин врать не будет.
На исходе второго часа, когда уже все засобирались, а сзади подошли забрать стул, Вера, которая непрерывно смотрела на лицо мужа, понимая, что больше уже никогда его не увидит, заметила вдруг, что правый глаз у Валерия приоткрылся и из него поползла слеза. "Живой", - подумала она, обмирая, но Нелюбин, который оказался рядом, шепнул: "Жарко. Размораживается", - после чего самолично закрыл крышку и дал знак дюжим одетым в форму операм выносить гроб.
Грянул траурный марш, у Веры подкосились ноги. Кто-то подхватил её сзади, кто-то сунул под нос пузырек с нашатырем, кто-то набулькал в стакан что-то коричневое и заставил выпить. Она выпила, не почувствовав вкуса, и всё отодвинулось на задний план, стало нереальным. Именно так - первого плана не было, а был лишь задний, и тот нереальный.
Куда-то их с Костей везли, потом вывели из машины, и она вновь увидела знакомый гроб, который держали за ручки шестеро ражих фээсбешников. Они пошли ко входу какого-то серого здания, Вера с Костей направились за ними. Кто-то из офицеров, несущих гроб на опущенных руках, постоянно сбивался с ноги, поэтому шестерка шла неровно, забирая то вправо, то влево. "Что они - пьяные?" - отрешенно подумала Вера.
Вошли в здание, очутились в высоком длинном холле с черными шторами, прошли половину его.
- Дальше не надо, - сказал сбоку Ларин и попридержал Веру за локоть, ибо она, действуя, как автомат, продолжала идти вслед за раскачивающимся гробом.
Офицеры ускорили шаг, почти побежали. Вот они вместе с гробом скрылись за широкой двустворчатой дверью. Спустя две секунды из-за этой двери донёсся приглушенный рев, похожий на рев какого-нибудь большого животного.
- Что это? - спросила Вера безучастно.
Ларин не ответил, а Нелюбин сказал:
- Пойдемте, Верочка, в машину. И ты, Костя, пойдем. Подождем там. Уже скоро.
Она дала отвести себя в черный "Кадиллак", где Нелюбин, наглухо закрыв все окна, включил кондиционер и "Реквием" Моцарта.
Глава 8. Это покойник
За два часа, проведенных в жарком зале, Скоробогатов, похоже, отогрелся, лед уже не помогал. Нелюбин вовремя захлопнул крышку гроба - труп открыл второй глаз. Потом, в машине, его растрясло, и когда офицеры понесли гроб в крематорий, покойник уже мог двигаться. Он и начал двигаться, да так, что мотал шестерых здоровяков из стороны в сторону. Чувство близкого конца стало вдруг очень острым, и он заревел, раздирая склеенные губы. Этот-то рев и услышала Вера.
Офицеры торопились, ибо слышали, как хрустит ломаемый могучими руками гипс и звенят, лопаясь одна за другой, стальные скобы.
Обмотав гроб цепью, они водрузили его туда, куда указал перепуганный насмерть служитель - на стальную площадку, которая тут же быстро поехала в раскрывшийся зев огненной печи.
От зева шел такой жар, что офицеры вынуждены были отступить.
Покойник вышиб крышку над изголовьем, высунулся боком из гроба и правой рукой начал лихорадочно сдвигать цепь к ногам, всё больше и больше высовываясь наружу. Вот он сел.
Всё происходило очень быстро, а ведь каких-то пятнадцать минут назад труп едва сумел приоткрыть глаз. Хотя здесь-то, у печи, его мышцы хорошо разогрелись.
Скоробогатов заревел, растопырил руки и в таком виде подъехал к огненному зеву.
Неизвестно, чем бы это закончилось, но тут два офицера, один схватив стальной багор, другой кочергу, с силой запихнули его в печь. Лязгнула, закрывшись, заслонка. Рев понемногу сошел на нет.
- Это покойник, - членораздельно сказал один из фээсбешников, пристально глядя в глаза белого, как мел, служителя. - Ты понял? Покойник, в которого вселился бес. И чтоб ни одна душа о том, что здесь было, не знала. Ты понял?
- Понял, - пролепетал служитель, ясно осознавая, что этим ребятам ничего не стоит примотать его цепями к загрузочной площадке и вот так же отправить в печь.
- Не надо перегибать, - сказал офицер, читая его мысли. - Мы не звери. Но "хорошую" жизнь устроить можем. Так что не трепись.
Через двадцать минут офицер постучал в окошко "Кадиллака" и передал вдове вазочку с пеплом мужа...
Люди Бершона, как и сыщики Фраста проникшие в прошлое по нисходящему хронопотоку, что как инверсионный след за самолетом, быстро рассеиваясь, тянулся за капсулой Корнелия, работали, как сумасшедшие, ликвидируя последствия, оставленные бедствием.
В прошлое хлынуло не самое лучшее, не то, чем можно было бы гордиться, что оставило бы после себя золотые отметины. Помимо уже знакомых нам виртуалов, лихо подмявших под себя информационные сети, были другие создания с искусственным интеллектом, не нашедшие применения своим талантам в родном времени. Были авантюристы, мошенники, воришки, жулики, а также те, кто был объявлен в розыск. Кто-то хотел бы разбогатеть на антиквариате, кто-то на знании истории, кому-то в наследство досталась старинная газета с тиражом лотереи - не упускать же шанс, а кто-то вообще хотел бы докопаться до корней своего злейшего врага.
Вся эта публика была разбросана по "инверсионному следу" с заселением тех пунктов, где имела остановки капсула Корнелия. Самое забавное, что никто из них не представлял себе, каким образом может вернуться назад. Но вполне возможно, что так вопрос теперь и не ставился, им было хорошо в прошлом.
Что касается бершонцев, то их возвращение должно было осуществиться с помощью Служебной Вертикали - хронолифта одноразового действия, посылаемого из будущего в определенные пограничные точки. Устройство это, кстати одно из изобретений лаборатории Игната Корнелия, сжирало бездну энергии и практически никогда не применялось. Вот если бы существовал восходящий хронопоток, тогда вернуться можно было бы без особых потерь. Если бы, да кабы.
Пока же бершонцы, не ломая головы над проблемой возвращения, занимались своей работой - уничтожали следы из будущего.
С виртуалами, которые распространились не ниже 1999 года, бершонцы разбирались с помощью виртуальных же созданий - чистящих файлов. Несколько сложнее обстояло дело с искусственниками продвинутыми, способными существовать помимо компьютерных сетей, квазиживыми. Эти работали уже под живых людей.
В 1937 году (место следующей за 1999 годом остановки капсулы Корнелия), например, бершонцы вышли на одного практикующего зубопротезиста, по всем параметрам искусственника. Больно уж знающ был и хитер. До того хитер, что на любой вопрос имел любой ответ. Попался на том, бестия, что за громадную сумму составил одному чиновнику помесячный гороскоп, используя при этом приёмы проекции на будущее, которые стали известны лишь в 24 веке. Был стёрт.
Этот 1937 год оказался просто битком набит проходимцами из будущего, уже не искусственниками. Они весьма естественно влились в ряды местных проходимцев, однако же будучи птицами более высокого полета, имеющие более широкий кругозор, быстро выделились и заселили разного рода советские учреждения. Крючкотворы из них получились основательные. А между делом, имея надежный тыл советских служащих, проворачивали немалый бизнес, подвергая серьезным испытаниям некрепкую еще советскую казну. И казна, понимаете ли, зашаталась, набекренилась, понимаете ли, казна-то. Немедленно возник вопрос: кто набекренил казну? И немедленно возник ответ: враги народа. Ну и так далее, со всеми вытекающими из этого ответа последствиями. Бершонцам оставалось лишь указывать пальцем, кого брать. Для этого, кстати, им пришлось переоблачиться в черную кожаную одежду. Потом, правда, началась такая резня, что не приведи Господь, но туда им и дорога, этим прохвостам. Главное, что сделано это было не своими руками, не лег грех на душу.
О проходимцах, конечно же, писать можно много, но вернемся в 1999 год.
Здорово мешались под ногами прохиндеи Фраста. Всего-то их было трое, а вредили что тебе рота. Надоели с этими своими виртуалами хуже горькой редьки. Иной раз так и подмывало шлепнуть паразитов, пользуясь их же методами, но, увы, делать это было нельзя - господин Бершон в свое время раз и навсегда запретил поднимать на сыщиков Фраста оружие. На кулаках, мол, бейтесь, а чтобы там плазменные излучатели или субмолекулярные бластеры - это ни-ни. Складывалось впечатление, что господин Бершон боится Фраста. Но может быть, это была своеобразная этика - сыщик сыщика не тронь, какой бы гад он ни был.
ЧП с лабораторией Корнелия случилось неожиданно, естественно никто к переходу в прошлое не подготовился, нужно было использовать нисходящий хронопоток, пока он не рассеялся. Был, конечно, предварительный инструктаж с привлечением специалистов по прошлому, но скомканный, беглый. Представьте, что можно наболтать в течение четверти часа о событиях, происшедших за десять минувших веков. Предполагалось, что ниже капсула с лабораторией не опустится. К тому времени либо она остановится сама, либо её успеют остановить, либо... Либо произойдет самое страшное, чего нельзя было допустить.
Поэтому поначалу бершонцы, очутившись в былых временах, из-за незнания истории частенько попадали впросак.