— Воспоминания — вещь обрывочная и ненадежная. Они перемешаны, хаотичны и не всегда понятны. Общую картину я понял, однако сознание человека — далеко не книга, и читать его невозможно. Так что, не пропуская ничего, рассказывайте, Ярослава.
Я вздохнула. Говорить отчаянно не хотелось. Море, оно словно бы действительно лечило душу. Однако, я понимала, что должна говорить. Потому что только так мы сможем понять кто наш противник. Да и, сказать по правде, мне было очень тяжело возвращаться к прошедшим событиям. Я словно загнала их в маленький, запертый на замок, чуланчик на задворках памяти, а теперь должна добровольно к ним вернуться. Я заставила себя подняться, и, поплотнее закутавшись в одеяло, начала говорить.
Большого труда стоило описывать произошедшее ровным и спокойным голосом, но у меня получилось. Даже несколько суховато вышло. Естественно, настроение мое испортилось, и больше всего на свете я хотела остаться в одиночестве. То, что случилось со мной за последние дни, глупо было прятать на дне памяти, я поняла это только сейчас, проговаривая, избавляясь от тяжелого груза. Теперь это стало опытом, довольно ценным, надо признать. И требовало тщательного осмысления. Нужно было понять: что во мне изменилось, что я о себе не знала, и как теперь со всем этим жить? Но все это было осуществимо только тогда, когда я окажусь в блаженном одиночестве.
А сейчас, пересиливая себя, я говорила, не глядя на Колдуна. Я не хотела его жалости, более того, боялась её. И он, словно бы понимая это, молчал, давая мне беспрепятственно выговориться. Наконец, я закончила рассказ, замолчала и только тогда решилась бросить взгляд на мужчину. И замерла, сраженная выражением его глаз. Там не было жалости, которой я так боялась. Скорее там было… восхищение? Да, именно восхищение и еще понимание. И я была благодарна ему за это. За то, что не пытался неуклюжими словами лезть мне в душу. За то, что сумел выразить поддержку без слов. За это восхищение, в конце-концов, ведь каждой женщине хочется, чтобы восхищались не только её внешностью (а какая она у меня сейчас и представить страшно), но и поступками… Мы посидели в тишине еще какое-то время. Каждый из нас полностью ушел в свои мысли. И у обоих они были не самые радостные.
— Ярослава, — наконец подал голос, напряженно размышляющий Король. — А когда точно появился Рейналд в момент вашего похищения?
— Уже в тот момент, когда мы исчезли, — припомнила я. — Но все происходило очень быстро. Однако Рейналд даже успел метнуть нож.
— А когда вы оказались на месте, похитительница казалась раненой? — задал другой вопрос мой собеседник.
— Нет, — подумав, ответила я. — Тогда я не придала этому значения, но сейчас точно скажу — нет. Она очень быстро меня спеленала. Хотя я и сопротивлялась. Но если подумать, то Рейналд вполне мог и промахнуться.
— На том месте его ножа мы не нашли, — заметил Колдун.
— Ну тогда нож просто мог застрять в смещающемся пространстве, и не успел долететь.
— Промахнулся, застрял… — пробормотал Король. — Но, княжна, вы меня поражаете. Откуда выводы о пространстве?
— Видите ли… — замялась я. Очень уж не хотелось мне выглядеть в его глазах глупой, рассуждая о вещах в которых мало смыслю. — Об этих перемещающих предметах я узнала только о вас, и невольно задумалась о принципе их действия, хотя и почти ничего не понимаю в магии. Однако, я видела перемещение своими глазами, и даже поучаствовала в нем, пусть и принудительно. И вот, совместив то, что узнала о вас, и то, что сама видела, я пришла к выводу, что такое перемещение возможно лишь в том случае, если один пласт пространства замещается на другой… — я опустила глаза, боясь, что меня сейчас высмеют за глупые предположения, не имеющие связи с действительностью.
— Примите мое восхищение, княжна, — наклонил голову Колдун. Я недоверчиво взглянула на него, но он был абсолютно серьезен.
— Бросьте, — улыбнулась я, хотя было очень приятно, чего уж греха таить. — Но вы ведь не просто так интересовались появлением Рейналда?
— Пока это лишь мои догадки, — ответил Колдун. И я поняла — больше не скажет ни слова, пока сам не разберется во всем. — Ярослава, поймите, еще очень рано делать выводы. Я послал отряды стражников — прочесать лес и проверить дом, который увидел в ваших воспоминаниях, но, боюсь, что там мы уже никого не найдем. Сами понимаете, оставлять следы — не в интересах нашего загадочного противника.
— Хорошо было бы иметь дело с глупым врагом, да? — грустно улыбнулась я.
— Княжна, смотрите не вещи проще. Умный враг говорит о том, что вы тоже не глупы, — ободряюще сказал Король.
— Кстати, но как вы смогли найти меня в том лесу? Мне сказали, что он закрыт от магического поиска! — вспомнила я.
— Льщу себе надеждой, что я все-таки не захудалый деревенский Колдун. Ведь главное — что нашел. А уж как — позвольте оставить профессиональный секрет при себе, — ловко ушел от ответа мужчина. Его право, он не обязан быть абсолютно откровенным со мной. — Я рад, что вы поправляетесь, Ярослава. Теперь вам нужно привести себя в порядок и позавтракать. На обеде я попросил бы вас присутствовать. Это важно. А теперь, княжна, вынужден откланяться — дела не ждут.
— Подождите…
Я посмотрела на него внимательнее, и только сейчас заметила на лице Короля признаки сильнейшей усталости. Да он же сутки не спал! Лечил меня… А я, увлекшись своими переживаниями, совсем не заметила, как ему тяжело! Ох уж это мальчишеское нежелание признаваться в собственных слабостях. А я? Тоже хороша! В самоупоении своими страданиями, даже не заметила, как плохо человеку, спасшему меня!
Король был бледен, усталые глаза с полопавшимися сосудами, неожиданно проявившиеся мелкие морщинки в уголках глаз, тревожная складка между бровями и упрямые — в уголках губ… Сидит, слегка ссутулившись, чего никогда не позволял себе раньше. И всеми силами пытается продемонстрировать, что совсем не устал. Должно быть он уйму сил, в том числе и магических, потратил сначала на мой постоянный поиск, а потом и на такое быстрое лечение! А я даже и не поблагодарила его толком… Только сейчас я начала понимать, какой силой обладает сидящий передо мной человек. Но ведь даже она — не безгранична. И сейчас он держится лишь на силе воли и гордости.
В моей душе переплелось столько чувств по отношению к нему, что я не выдержала, и совершила поступок, который посчитала бы крайне неприличным ранее. Я потянулась, и накрыла его руку, лежащую на кровати, своей. И попыталась вложить в этот жест все, что испытывала в тот момент: ободрение, искреннюю благодарность, сожаление, смущение, зарождающуюся нежность… Его глаза неуловимо потеплели. Даже карий, всегда такой холодный и загадочные словно бы осветился изнутри. На миг разгладилась морщинка между бровей. Он быстро повернул ладонь, сжал мою руку, поднес к губам и поцеловал. А потом быстро встал и вышел. Я осталась сидеть на кровати, прижав руку к груди, в которой отплясывало какой-то бешенный танец сердце…
Однако, я быстро встряхнулась. Сейчас у меня не было ни времени, ни желания копаться в себе. Я по натуре была не тем человеком, который подвержен приступам меланхолии и напряженного раздумья о смысле жизни, потому как искренне верила, что его нет — а значит, и печалиться тут не о чем.
И уж тем более я никогда не была подвержена внезапным влюбленностям. Исторические примеры, на которых я была воспитана, ясно говорили об опасности подобных чувств. Например, история о княжне Леле и её возлюбленном Михее — весьма жизненная и поучительная.
Много времени назад жила моя предшественница — княжна Леля. Девица в высшей степени мечтательная и романтичная. В деревьях она видела Змеев, в лягушках — заколдованных принцев (от постоянного целования оных она щеголяла вечными и неизбывными, как глупость, бородавками), а из тыкв пыталась выдалбливать кареты. Батюшка-князь особого внимания на пристрастия дочери не обращал — не буйно сходит с ума, и ладно. Хотя, он вообще был на редкость невозмутим — помнится, когда на княжество напали очередные враги, он даже не соизволил к ним выйти и собрать войско вообще. Враги, озадаченные и глубоко обиженные таким невниманием, сочли его тактической хитростью, и решили на всякий случай капитулировать. Кроме всего прочего, тогдашний князь был еще на редкость жизнерадостным, а потому даже не оставлял надежды выдать свою дочурку замуж за какого-нибудь глуховатого и подслеповатого принца, потому как приданное за Лелей было положено немалое. Но, несмотря на это, желающих пока так и не находилось.
О странных пристрастиях Лели не знал только ленивый, в народе о них сложили немало скабрезных частушек и потешных историек. Сама княжна об этом знать не знала, и вполне счастливо жила с собой в своем мире, полном тыкв и лягушек.
Но люди у нас не без выдумки, а любителей быстрого обогащения так и вовсе не счесть. Вот и нашелся такой в нашем княжестве — выпивоха, мот и жуткий бабник — Михей. Был он беден, как бродячий пес, однако смекалист, и за что-то активно любим женщинами. Так вот, день, когда он однажды внезапно протрезвел, стал для него поистине судьбоносным. Ибо тогда Михей впервые узнал в какой стране живет, имена князя, княжны, а также о необычных увлечениях последней. Выпив, для лучшей работы мысли, Михей буквально сразу был озарен идеей, которая после второй кружки была признана им гениальной.
Итак, был обычный теплый летний денек. Княжна Леля по своему обыкновению, с тыквой подмышкой, отправилась на обильно поросший водорослями и покрытый тиной пруд, в коем в изобилии водились принцы-лягухи. Поскольку, княжна была натурой романтичной, такие мелочи, вроде определения пола лягушки, её совершенно не волновали. И все земноводные по умолчанию признавались ею мальчиками. Сами лягушки, кстати, уже узнавали странноватую княжну в лицо, и категорически отказывались выходить и квакать в её присутствии. При приближении княжны пруд настороженно замирал. Леля, однако, ничуть не расстраивалась. Она ставила на принцев сети. Ибо, по иронии судьбы, оказалась не только мечтательной, но еще весьма упорной и предприимчивой.
Картина рисовалась интригующая. Девица сидела на каменистом бережку и упоенно долбила тыкву, распевая при этом на редкость неблагозвучную песню. Лягушки молчали и прятались. Им вообще было очень страшно. Но еще они знали и о том, что без добычи княжна не уйдет, а потому, почти перед самым её уходом выбирали одну жертву, и выкидывали несчастного теоретического принца прямо в руки Лели. Та профилактически его обцеловывала, результат не получала, печалилась и уходила обратно в терем. До следующего дня. Тут надо заметить, что ни охрана, ни мамки-няньки княжну уже давно не сопровождали. Какой смысл, если все и так знали, где она находится? Да и вообще, кто на неё позарится?
Итак, Леля проводила свой привычный день, а в соседних кустах, тихо, но выразительно сквернословя, возился Михей, спьяну усевшийся на муравейник. Он вообще уже сожалел о своей идее и считал, что княжна таких мучений не стоит. Особенно, когда, воспользовавшись оказией, рассмотрел её одухотворенно-бородавчатое лицо. Но глоток самогона быстро примирил героя с жизнью, и Михей, тщательно высмотревший на этот раз отсутствие муравьев, принялся выжидать удобного момента. Оный выдался нескоро. Песенный репертуар у княжны оказался поистине неиссякаемый. Причем все распеваемые ею баллады были заунывны и протяжны, как вой замковых привидений. Да и тыква все никак не кончалась. Наконец, удовлетворившись выдолбленным нечто, что в равной степени походило на полурассыпавшийся песочный куличик и обгрызенную мышами тыкву, княжна потянула сеть, расставленную в пруде.
Оттуда ей в руке вылетел бледно-салатовый от страха молоденький лягух. Увидев радостно скалящееся лицо княжны, он потерял сознание и изобразил предсмертную агонию. Княжна сочла это добрым знаком, и приготовилась к поцелую. Михей же, уже давно придремавший в кустах, был разбужен жестоко. Дело в том, что его нос чем-то приглянулся пролетавшей по своим делам пчеле. Видно, из-за красноты она приняла его за какой-то диковинный цветок. А потом и разозлил её чем-то. Вероятно, отсутствием нектара. Так что, пчела выразила свое негодование жестоким и подлым укусом. Михей проснулся очень сквернословно.
Княжна, недоумевающее посмотрела на лягушонка:
— Что? — грозно поинтересовалась она.
— О, прекрасная княжна, — нашелся Михей, зажимая нос и отчаянно гундося. — Ты нашла меня, нашла своего принца!
— Ах, принц, — кокетливо захлопала глазками Леля. — Я вас сейчас поцелую! И вы вновь станете человеком.
Больше всего Михею сейчас хотелось стать кувшином медовухи, но он мужественно переборол свое желание.
— Да, моя прелестница! Я стану человеком, и женюсь на вас, моей спасительнице!
— Ах, — княжна затрепыхала ресницами еще активнее. Как она не могла понять, что голос исходит не из лягушки в её руках, а из кустов слева, я понять не могу по сей день. Видно, мечтательность как-то нехорошо бьет по мозгам.
— Только, — продолжал Михей. — Расколдовывать меня нужно особенным образом. Ты должна поцеловать меня, затем отпустить и закрыть глаза. Досчитай до двадцати, и я встану перед тобой добрым молодцем!
— Точно встанете, принц? — подозрительно осведомилась княжна. — Так давайте же заключим с вами устный договор о намерениях.
— Что? — подавился Михей, отхлебывающий в это время из фляжки. Как уже говорилось ранее, княжна была все-таки княжной, а потому воспитание тоже оставило тяжелый отпечаток на её образе мыслей. Девица могла быть глупа, как березовая чурка, однако своего никогда бы не упустила.
— Вы, принц, прямо здесь и сейчас поклянетесь своими бородавками, что по превращению моими усилиями вас в человека, немедленно берете меня за руку, идете и женитесь!
— А… э… конечно же, о моя прекрасная избавительница! — совладал с собой Михей. — Я сам не мог бы и мечтать о подобном, слишком уж вы прекрасны!
— Принц, — подозрительно ласково попросила Леля. — Клянитесь. Я жду. А то не поцелую.
— О нет! — драматично взвыл Михей. Клясться ему почему-то не хотелось. Видно, из мужской солидарности к бедному лягушонку, уже полузадохшемуся в нежных, натренированных тыквами, ручках княжны. — Прекрасная дева, не бросай меня на верную погибель в пучинах этого болота!
— Женишься? — надоело ждать Леле. Она показательно встряхнула лягуха. Тот слабым голосом квакнул, но дергаться не решился.
— Женюсь! — отрезал Михей.
— На мне? — дотошно уточнила княжна.