— Истинно говорю вам — великий князь почил в день предыдущий… И как каждому князю, по склонностям его, даем мы имя народное, так Всеволоду сыну Святослава, дадено будет имя Мудрый… И не печалься сверх меры, народ, ибо как жизнь дерева продолжается в семенах его, так и наша жизнь продолжается в детях наших… И восславим мы наследницу Светлого князя Всеволода Мудрого, дочь его — Светлую княжну Ярославу.
Народ разразился криками, но я даже толком не понимала, приветственные они, или наоборот. Я встала, поклонился почившему батюшке, и народу. И в тот момент, когда сгибалась я в поклоне, просвистело мимо меня что-то, да в спинку кресла вонзилось. Я, конечно, почти сразу поняла, что это был арбалетный болт, но дергаться не стала, не по-княжески. Я завершила поклон, выпрямилась, и с гордо выпрямленной спиной села, не обращая ровно никакого внимания на трепещущее рядом оперение. Вот теперь народ точно разразился приветственными криками в мой адрес, и негодующими — в адрес неизвестного злодея.
Огневит церемонию прерывать не стал, однако быстро закончил свою речь, и из посоха его — молоденького деревца с ярко-зеленой кроной и перекрученными корнями, плеснуло настоящим огнем, поджигая великий погребальный костер. Члены княжеской семьи один за другим подходили, и бросали туда ветви сирени.
— И восславим в последний раз князя нашего, Всеволода Мудрого! — закричал волхв. И народ подхватил этот крик, достойно провожая в последний путь достойнейшего из князей. И многие клялись в тот день, что в дыме погребального костра видели они огромную фигуру Светлого князя, взмывающую к небесам.
Потом речь взяла я, выразив свою скорбь, и сообщив нетерпеливо переминающемуся народу о том, что как только прогорит костер, на площадь будут выставлены столы с бесплатной снедью и выкачены бочки с медовухой — на помин души покойного. Народ изъявил желание выразить свою скорбь хоть сейчас, и я не могла винить их в этом. Что ж, великие умирают, но народ остается живым всегда — и это естественное течение жизни.
Скорбеть наш народ умел, делал он это, не торопясь, и со вкусом, втихую рассчитывая подогнать окончание поминок аккурат под мою коронацию. А и правда: поят-кормят бесплатно, отчего же не порадоваться обретению новой княгини? Честно говоря, мне было как-то даже все равно. Ибо кормили мы людей на их же налоги, еду да медовуху давали попроще — все всё знают, никто не в обиде.
Глава 8
Откровенно говоря, я не слишком-то хорошо помню, как прошел трехдневный траур по батюшке. Все это потребовало от меня колоссального напряжения сил и эмоций, и мне казалось, будто бы вокруг все залито полупрозрачным белым туманом.
В ночь перед возведением на трон ко мне ненадолго заглянул Колдун. Мы оба знали, что этого нельзя было делать, но мне так нужна была его поддержка, а он так хорошо это понимал… К тому же, какой бы он был Колдун, если бы не смог защитить нас от подглядывания и подслушивания?
При взгляде на меня, Король признался, что я напоминаю некоторых его знакомцев. А именно — призраков, умерших очень давно и очень нехорошей смертью. От тех, мол, тоже только глаза и остаются. Я долго думала, оскорбиться мне или нет, и, похоже, настолько ушла в себя (а попросту сделала наглую попытку уснуть), что Колдун только покачал головой, поцеловал меня, наслал сон и смылся. Засыпая, я костерила его на все лады, а уж что мне снилось… Того не стерпит никакой пергамент, а я сохраню навеки в глубинах своей памяти, искренне радуясь, что не умею краснеть.
Само возведение на трон, следующим утром, происходило в теплой и даже дружеской обстановке, в большей степени оттого, что Ядвига его не посетила, сказавшись больной. Если бы церемонию не портила еще и постная физиономия Альберта, я искренне считала бы день удавшимся.
Итак, с утра меня подняла Иса. Я была совершенно выспавшаяся, бодрая, и даже почти утратила тот нежный зеленоватый цвет, что ввел Колдуна в заблуждение. Потом меня хорошенько накормили, водрузили на голову венок из ивовых ветвей, что символизировали полное духовное очищение, и отвели париться в баньку, ибо будущая княгиня должна быть чиста не только душой, но и телом. То, что меня хотели в этой бане поджечь — я сочла несмешным и неоригинальным. Тем более, что подоспевшие стражники быстро все погасили и я смогла-таки домыться. Нет, право слово, ну до чего же скудная у людей фантазия: пытаться поджечь баню, стоящую на видном месте во дворе княжеского терема! Да она даже задымиться не успела, как её тут же потушили! Правда, помоями, но не в этом суть!
А по выходе из бани меня и вовсе ожидало зрелище небывалое и даже в чем-то интересное. Поговорка «жареный петух в… место на выбор… клюнул», все же очень образна и не подразумевает того, что ваша еда может на вас наброситься. В то же время, мне было очень интересно: пытался ли кого-нибудь когда-нибудь клюнуть мертвый петух, или так повезло только мне, и я должна этим зачем-то гордиться? Те, кого хоть роз пыталась заклевать до смерти еще даже не ощипанная дичь, меня поймут, остальным придется объяснять…
Вот я, вся чистая: духовно, душевно, телесно, и даже помыслами, ибо то, что мне снилось ночью, старательно не вспоминаю, выхожу из бани. Меня берет в почетное кольцо охрана, и мы продвигаемся по направлению к терему. И кто из охранников мог бы хоть на миг предположить, что лежащий на колоде петух с отрубленной головой, кинется на меня, как-будто это я его собственноручно обезглавила? Однако, птица кинулась на меня с таким душераздирающим шипением, что я на миг оцепенела. Причем, петух не был безголовым, отнюдь, иначе, чем бы он пытался меня клюнуть? Голова парила над, бешено хлопающим крыльями, туловищем, примерно на высоте двух пальцев. То есть, нашим глазам открылось зрелище в равной степени комичное и внушающее отвращение. Охранники, конечно, не сплоховали, и посекли гнусную птицу в фарш, однако, осадочек остался.
Как бы то ни было, а в баню все же сходила, и даже успела сохранить некую чистоту в помыслах. Конечно, после того, как мысленно высказала все, что думаю о петухах, имеющих дурную привычку оживать в самый неподходящий момент. Теперь же я стояла в своих покоях, и служанки долго пытались облачить меня в некое белое подобие савана, долженствующее означать переход мой к новой жизни и, одновременно, чистоту души. Я философски подумала, что, в случае удачной атаки пернатого убийцы, саван использовали по своему прямому и более прозаичному назначению…
Само облачение тоже не прошло без интересного случая. Потому как неожиданно меня попыталось задушить собственное же платье. Обычное, небогато украшенное домашнее платье, которое я скинула после возвращения из бани, небрежной тряпкой лежало на кровати. Как вдруг оно медленно зашевелилось, и, будто бы в предвкушении потерло рукава. Такая самостоятельность одежды, в которой никого не было, нам со служанками очень не понравилось. Еще больше не понравилось то, что платье, презрительно игнорируя всех находящихся в комнате, ринулось на меня и безнаказанно принялось душить! Впрочем, девочки стояли удивленными столбиками недолго. Подбадривая себя воинственным визгом, они кинулись на платье кто с чем стоял. В итоге воинствующая одежка была зверски заколота иголками, сшита в самых неожиданных местах, а после и разрезана до состояния заплаточных лоскутков. В итоге борьбы оказалась помята и я тоже, однако, меня быстро привели в надлежащий вид — строгий и благообразный до скучной икоты. Саван мой тоже несколько пострадал, и обзавелся парой интригующих разрезов. Впрочем, нами было принято коллективное решение, что так даже интереснее, хотя разрезы стоит хотя бы сметать по живому…
Накладную косу, которую я носила с самого дня прибытия домой, надевать было нельзя — в момент ритуала на княгине должно быть как можно меньше всего наносного и чужеродного. Саван, как необходимое прикрытие наготы, допускался. Впрочем, эта часть коронации происходит лишь при участии избранных, а на официальной части я и одета буду по-другому, и косу прикручу на место. Да, вот он — ужас любого мужа — когда жена в первую ночь снимает с себя все, и волосы в том числе… После облачения я посмотрела на себя в зеркало, внутренне содрогнулась, и поняла, что не хотела бы встретиться с собой в темном коридоре. Хотя… если я захочу довести до апоплексического удара Ядвигу и Альберта… Но додумать интересную мысль мне не дали, потому как пришло время идти на коронацию. Первая часть ритуала происходила в Княжеской роще — месте воистину особенном. Когда в княжеской семье рождался ребенок, волхв брал мешочек, в котором лежали семена практически всех видов растущих у нас деревьев, вытаскивал не глядя, и сажал. Рос ребенок, росло и дерево, считавшееся его защитником и покровителем. В княжеской роще было много таких деревьев. Были и огромные исполины, возраст которых уже можно исчислять веками, и совсем еще молодняк. Например, как мое или моих сестер деревца.
Деревом нашего батюшки был могучий дуб. Сейчас, в знак траура по умершему князю, он сбросил всю листву, и его голые ветви словно бы содрогались в молчаливой скорби — прах князя Всеволода был закопан в корнях дуба. Вот таким был круговорот нашей жизни — она начиналась с дерева, и им же заканчивалась.
Впрочем, не время для печальных мыслей! В момент ритуала мысли мои должны быть чисты и благостны. Мое дерево — тонкая осинка — словно бы в волнении трепетала серебристыми листьями. Казалось, она не верит, что сейчас на ней вырежут несколько линий — символическое изображение короны. Возле нас сейчас собралось немного людей. Только особы, наиболее приближенные к княжеской семье. Мои сестры, мой жених (куда уж без него!), Ратмир, Огневит, который будет проводить ритуал, и несколько бояр, из наиболее знатных. В руках все они держали по дубовой ветви. — Ярослава, дочь Всеволода, внучка Святослава, знаешь ли ты, зачем пришла сюда? — значимо и возвышенно начал волхв, облаченный в торжественный зеленый балахон. В руках Огневит сжимал неизменный посох, в котором была заключена вся сила его, как волхва.
— Знаю, — коротко ответила я.
— По воле отца твоего, Светлого князя Всеволода Мудрого, полной его наследницею становишься ты. Принимаешь ли волю отца своего?
— Принимаю.
— Отказываешься ли ты от прежней жизни своей, и принимаешь ли ты за свою, жизнь своего народа?
— Отказываюсь. Принимаю.
— Протяни руки свои вперед, дланями вверх, и пройди мимо сих людей, близких тебе по крови, духу или закону. За народ свой княгиня должна уметь страдать, но пусть та боль, которая достанется тебе ныне — станет последней, испытанной за время твоего правления.
Я знала суть этого ритуала — все было очень просто. Я должна была пройти мимо каждого присутствующего человека, и получить чисто символический удар дубовой ветвью по ладоням. Это означало, что я понимаю всю свою будущую ответственность, не боюсь боли, и понимаю, что меня ожидает. Я и была готова к этому. Но не к тому, что первая же бьющая меня ветвь вдруг обернется невероятно колючим розовым прутом! Никогда не любила розы, и теперь я даже знаю почему. После первого удара на ладонях остались довольно заметные царапины. Любава, ударившая первой, в ужасе отбросила от себя двуличное растение, которое на земле вновь стало безобидной веточкой дуба.
— Продолжать, — сурово произнес Огневит, поджав губы. Правильно, ритуал ни за что нельзя прерывать, иначе мне никогда не стать княгиней. Ставки были слишком высоки, а потому я покорно терпела терзающие плоть удары. Когда я получила последний удар — ладони немилосердно ныли и кровоточили.
— Осознала ли ты бремя власти княжеской? — продолжил волхв.
— Да, — ой осознала, еще как осознала! Покажите мне только того, кто эту гадость мне подстроил, так то, что я сделаю с ним и розовым кустом, будет наблюдать палач, и заливаться от зависти горючими слезами…
— Клянешься ли ты быть справедливой и беспристрастной, править мудро и по совести? — продолжал волхв. Церемония оказалась жутко нудной, осознанию этого очень способствовали чешущиеся и горящие огнем ладони.
— Клянусь.
— Да будет клятва твоя услышана повсеместно: и Древесной Кроне в Корня Древесных. Да будет новая Светлая княгиня — Ярослава, дочь Всеволода! — волхв широко взмахнул посохом, и на моей осинке образовалось грубо вырезанное подобие короны. Одновременно с этим я почувствовала тяжесть на своих висках, и поняла, что деревянная корона заняла свое место на моей голове. Все, ритуал закончен. Дальше — только поздравления, и грандиозная пирушка в тереме.
— Поприветствуем же новую Светлую княгиню — Ярославу! — патетично провозгласил волхв, и все дружно согнулись в поклонах. Новая жизнь моя начиналась жутким раздражением и капающей с ладоней кровью.
Дальше мне шустро замотали ладони, наложив на ранки кашицу из подорожника, бесцеремонно (ибо надо торопиться, гости все голодные и уже в зале!) вытряхнули из савана, одели ужасно тяжелое, неудобное и негнущееся во многих важных местах, княжеское платье, украшенное драгоценными камнями и золотым шитьем. И, наконец-то, слава Древу, прикрутили накладную косу, без которой на людях было появляться чревато.
Правда, прежде чем повести меня в зал и хоть немного покормить, меня, как диковинную зверушку, провезли в богато украшенной телеге по всему городу, показывая оному, какая у них новая княгиня. Бьюсь об заклад, лица моего никто не запомнил, зато платье явно бросилось всем в глаза, и в ближайший месяц обсуждать будут именно его, злобно перешептываясь, что, мол, вот на что идут их налоги. А то, что платье вообще еще прабабушкино, просто перешитое по новой моде, никого не интересует, как, впрочем, и
Впрочем, возведение на трон тоже имело место быть. Наши предки почему-то думали, что это как-то некрасиво — пришел новообъявленный князь и просто так сел на трон. Не тот накал эмоций. Потому, согласно устоявшейся традиции, волхв и воевода Светлого князя на трон именно возводили. В смысле, поднимали на руки, сдержанно пыхтя и отдуваясь, и облегченно сбрасывали на трон. Помню, читала я как-то один пример, когда воевода и волхв не сумели донести некоего особо обширного телом князя, и просто рухнули под его весом. А вот под весом некой княгини рухнул уже сам трон…
Мрачнее мысли мои немного рассеялись при виде накрытых столов с едой. Я мужественно вытерпела процедуру возведения (не такая уж я и толстая, Огневит и Ратмир пыхтели, отдавая дань обычаю), и уже искренне надеялась перекусить, но… на княжеском пиру мне даже не дали нормально поесть, из-за чего мне захотелось запустить в кого-нибудь супницей, и спрятаться под стол. А что, я княгиня, меня бить никто не посмеет, зато друг между другом… о, вспомнятся все обиды и выльется все накипевшее!
Как это ни прискорбно сознавать, такого я не позволила бы себе и в бытность княжной. А уж княгиней — и подавно. Потому я мрачно выслушивала сыплющиеся непрерывным градом поздравления, и безумолчную болтовню Альберта. Вот ему в рот хотелось запихать зажаренного целиком молочного поросенка — может, хоть пока жевал, молчал бы?
— Ах, княгиня, — целовал он мне пальчики под общее умиление гостей. — Бесконечно счастлив поздравить вас с этим прекрасным днем.
— Бесконечно счастлива сказать вам спасибо, — отвечала я, нацеливаясь отщипнуть хоть махонький кусочек от бочка фаршированного карпа… ну вот, из-за того, что неумный жених вновь полез доказывать мне бесконечность своего счастья — карпа унесли. Одно радует — теперь на меня хотя бы не будут покушаться. Потому как я уже княгиня, и до того, как рожу Альберту наследника — убивать меня никому не выгодно…
— В день прекрасный сей… — надрывался над ухом очередной боярин, искренне верящий в то, что без его поздравления я прямо здесь зачахну и умру от горя.
— Ах, как вы величественны на троне, — не унимался принц.
— …принять поздравления от всего боярство, кое, как известно, столпы и опора всего княжества, а перво-наперво, княгини Светлой… — нудел боярин. Я отключила слух, и старалась только улыбаться не слишком страдальчески. Впрочем, улыбаться, кивать и делать величественное лицо оказалось не так уж сложно, зато было время подумать…
Надо ли говорить, что в покоях своих я оказалась глубокой ночью, плавно переходящей в раннее утро? Но и там отдохнуть мне не дали. Навстречу мне с кровати легко поднялся Король-Колдун.
— Ты знаешь, вчера я погорячился, сравнивая тебя с привидением, — начал он. Я хотела было обрадоваться, но этот преподнес мне еще одну гадость. — Ты больше похожа на труп, который умер давно, но которого откопали совсем недавно…
— И этот человек говорил мне что-то о любви… — буркнула я, без сил оседая на кровать.
— Конечно, — с достоинством кивнул Король. — Я очень люблю свое призвание — а в связи с ним мне часто приходится сталкиваться и с привидениями и с трупами…
Я дрыгнула ногой, в бесплодной попытке одновременно и избавиться от намозолившей туфельки, и попасть ею в Колдуна. Увы, мечты мои не оправдались.
— Как жаль, мне лень вставать, чтобы убить тебя, — умирающим голосом произнесла я, ложась на кровать.